Вдруг на шее Шмидта набухли жилы, лицо покраснело. Прислонившись к карте, он ждал следующего вопроса.
— Кто вел бухгалтерию?
— Никто. В документах сплошной кавардак. Никто никогда не записывал, куда пошли деньги. Никаких документов, касающихся сверхурочной работы. Одиннадцатые формуляры чистые. Наблюдение за покупкой не велось. Всюду путаница и беспорядок. — Он сердито топнул ногой. — Примерно два года назад Галлахер попросил, чтобы я дал ему в помощники сержанта. Джорджа Харриса из Восемьдесят второго участка. Они вместе начинали службу в манхэттенском южном отделе по борьбе с разбоями и грабежами. Я заполнил сорок девятый формуляр, и уже через неделю Харрис был у нас. Через неделю! Вы можете себе это представить? Обычно на такой перевод требуется по меньшей мере три месяца. Галлахеру потребовался лишь один телефонный звонок. Вот какой он имел вес.
Харрис значился в записной книжке Галлахера. Его прежний номер с кодом 516 был перечеркнут и заменен кодом 718. Рядом в скобках под номером 212 было написано имя «Луиза».
— Что представлял из себя Харрис?
— Так себе. Довольно-таки серая личность. Но дело знает. Привел всю документацию в порядок.
— А Галлахер?
— Он продолжал оставаться душой общества. То и дело выступал по радио, телевидению. Большой эксперт по наркотикам, так и не поймавший ни одного толкача, хотя жил в лесу из иголок. Галлахеру посчастливилось обрести в лице Харриса отменного управляющего.
— Где живет Харрис? — спросил Скэнлон, доставая сигару «Де Нобили».
— В Стейтен-Айленде. Он недавно переехал в город из Порт-Джефферсона. Для него имеет большое значение расстояние от дома до работы.
— Вы знаете, как зовут его жену?
— Кажется, Энн. А что?
— Я знал одного Харриса. Но его жену звали Джеральдина.
Герман Германец покачал головой.
— Может, это покажется странным, но при всех своих недостатках Галлахер чем-то нравился мне. Он никогда не падал духом и улыбался, даже подкладывая вам свинью.
— Да, такие встречаются, инспектор. — Скэнлон разжег сигару. — Харрису сообщили, что случилось с его начальником?
— Он уже поехал к родным Джо. Они были очень близки. Часто встречались семьями.
— Если вы не возражаете, инспектор, я хотел бы забрать с собой личное дело Галлахера. Может, найду что-нибудь полезное для себя.
На лице Германа Германца появилось подозрительное выражение.
— Я не могу выдать его вам без разрешения заместителя комиссара или старшего офицера.
Не отрывая взгляда от кончика сигары, Скэнлон произнес:
— Но, инспектор, ведь вы — старший офицер.
— Верно, — подтвердил Герман. — Но почему вы не скажете мне, с какой стати я должен давать это разрешение? В конце концов, если в деле найдется какая-нибудь важная улика, а потом оно вдруг исчезнет без следа, в этом буду виноват только я. Так почему же я должен выступать в роли этакого добренького малого?
Стряхнув пепел с колен, Скэнлон ответил:
— Потому, что убит один из ваших людей. И, если во время расследования я найду что-нибудь такое, что бросит тень на отдел по борьбе с наркотиками в Куинсе, я сам отправлю к вам сороку с отяжелевшим от вестей хвостом.
В 10.15 вечера Скэнлон вернулся в 93-й участок с делом Галлахера, перевязанным бечевкой. Сидя перед зеркалом, Гектор Колон подрезал свои густые черные усы, которые он любил облизывать всякий раз, когда Мэгги Хиггинс смотрела в его сторону. Колон был щеголем с милым латинским лицом. В Массапеква-Парк жила его жена-ирландка и двое сыновей, а в Гринпойнт — незамужняя подруга, полька.
Скэнлон положил сверток на шкаф рядом с коробкой, которую они с Хиггинс нашли на квартире Галлахера в Джексон-Хайтс. Вошел Колон и доложил, что временный штаб управления расформирован. Регистрационный журнал, флаг и зеленый фонарь вернулись на склад участка. Хиггинс, Кристофер и Броуди придут утром. Показав на коробку, лежавшую на шкафу, Колон спросил:
— Собираетесь упоминать в рапорте об этом хламе?
— Нет, — ответил Скэнлон, повесив пиджак на вешалку у окна и отвернувшись от стола.
— Синьор teniente, «дворцовая стража» рассердится, если узнает, что вы от нее утаили.
Скэнлону было известно, что рапорт номер 5, в который заносятся дополнительные сведения о расследовании, строго секретен.
— Каждая «пятерка», посланная в вычислительный центр следственного отдела, попадает в задний карман штанов какого-нибудь репортера, а я не имею желания марать доброе имя Галлахера, чтобы поднимать тиражи этим паразитам. У него семья, и наша задача — оберегать их.
— До завтра, — произнес, прощаясь, Колон. — Сегодня ночью я буду у подружки, если понадоблюсь вам.
Оставшись один, Скэнлон пытливо взглянул на коробку.
— Джо, в какое дерьмо ты влип! Клянусь Богом, я сделаю все, чтобы спасти твое жалкое имя, сукин ты сын.
Скэнлон подтянул к себе папку с рапортами отдела по расследованию убийств и начал раскладывать донесения в две стопки. В одну — сведения об уликах, в другую — доклады о розыскных мероприятиях и свидетельские показания. Из дежурки доносились резкие звуки, издаваемые рацией, и стук пишущей машинки. Откинувшись на спинку кресла, он взглянул на обшарпанный потолок. С тех пор как Хиггинс позвонила ему в бар Монта, он действовал в состоянии трудового подъема, а теперь чувствовал себя опустошенным. Ощущение удовлетворения смешивалось с грустью. С того дня, когда его повысили в должности, не случилось ничего эдакого, не было ни одного дела, представлявшего собой по-настоящему крепкий орешек. Все те же квартирные кражи, ночные ограбления прохожих, штук пять наездов со смертельным исходом да десяток драк между мужем и женой или любовником и любовницей. И вот — это загадочное дело. Неизвестный или неизвестные убили двоих. Он почувствовал себя хищником, предвкушающим добычу. Он снова на тропе. Он покинул свое логово.
Подавшись вперед, он включил кассетный магнитофон. Скэнлон уже послал Крошку Биафра за оригиналом записи звонка по 911, сообщавшего об убийстве. Записи всех звонков по 911 хранятся три месяца, прежде чем их сотрут. «Пришлите кого-нибудь на Дриггз-авеню, 311. Только что убит лейтенант полиции». Запоминающийся мужской голос, низкий, надтреснутый. И спокойный профессиональный голос оператора: «Сэр, по какому номеру вас можно найти?» — «Мадам, не говорите ерунды. Приезжайте быстрее. Говорю вам, убит полицейский».
Пленка кончилась, и Скэнлон нажал кнопку. На всякий случай надо бы прослушать ее еще раз. Скэнлон узнал этот голос. Он принадлежал Уолтеру Тикорнелли.
Только за полночь Тони Скэнлон добрался до бара «Монт». Толпа в обеденном зале уже рассеялась, но настоящие пьяницы все еще теснились в баре. Метрдотель Кармайн подошел к нему.
— Перекусите, лейтенант?
— Я пришел сюда не для того, чтобы играть в бочи, — ответил Скэнлон, улыбнувшись.
Кармайн провел его в зал, вдоль стен которого стояли столы. Выбрав небольшой столик под пологом из лоз, Скэнлон углубился в изучение меню, принесенного официантом. Просмотрев цены, выбрал подходящее блюдо. Принесли свежий хлеб, налили воды в бокал.
— Что-нибудь известно об убийцах, лейтенант? Вы их найдете?
Посмотрев на улыбчивое латинское лицо официанта, Скэнлон подмигнул ему.
— Обязательно, Джулио.
Официант расплылся в улыбке.
К столу незаметно подошел Анджело Эспозито, парикмахер с Хесс-стрит.
— Рад видеть вас, лейтенант, — приветствовал он Скэнлона. — Кто бы мог подумать, что такое случится в нашем районе? — Затем он наклонился и доверительно сообщил: — Наверное, это дело рук какого-нибудь черного или шпика с Флэшинг-авеню.
— У нас есть несколько версий, Анджело. Но, сам понимаешь, сейчас я ни о чем не могу рассказать, — дружеским тоном ответил Скэнлон, потом весело подмигнул парикмахеру и с облегчением вздохнул, увидев приближающегося Джулио с долгожданным салатом.
Взглянув на Джулио, парикмахер удалился.
Потягивая кофе и остатки вина, Скэнлон обратил внимание на парочку, которая сидела прямо против него у окна. Мужчине на вид было около шестидесяти. Рядом, держа его под руку, сидела миловидная женщина и ловила каждое его слово. У нее были ярко накрашенные губы и длинные черные волосы. На вид ей было не больше тридцати пяти. «Таких женщин никогда не увидишь в обществе бедняка», — подумал Скэнлон.