Снайпер жил в угловой квартире на двенадцатом этаже серой высотки в центре Вест-Энда. С его балкона виднелась узкая полоска темных вод Английского залива, просматривались огни делового центра и даже витражи собора Святого Павла.

Перед собором росла японская слива, ее нежные почки, когда-то розовые, почти обуглились от жара уличного фонаря. Под деревом стояла и курила проститутка, лениво стряхивая под ноги пепел с сигареты.

В промозглом воздухе висела влага, вот-вот готовая пролиться моросящим дождем. Проститутка задрала голову, словно искала в небе звезды, но, ослепленная льющимся из окон светом, увидела лишь смутный силуэт мужчины, который стоял на узеньком балконе, внимательно разглядывая ее.

Проститутка приветственно помахала мужчине рукой. Тот повернулся к ней спиной и исчез из поля зрения.

…В его однокомнатной квартире было тепло и безупречно чисто; от недавно натертого пола поднимался запах мастики. Обставлена же комната была довольно скудно: в центре – грубый деревянный стол и оранжевое пластиковое кресло; у одной из голых белых стен – поролоновый матрас и голубой спальный мешок. Вот, собственно, и все.

На столе лежал «магнум-460» – винтовка, оснащенная редфилдовским оптическим прицелом. Ружейный ствол отливал синевой в ярком свете хромированной настольной лампы, Прихотливо изогнутой, точно гусиная шея. Рядом с винтовкой располагались баночка со смазкой, коробка с патронами, складной медный шомпол и промасленные клочки ветоши.

Опустившись в кресло, Снайпер склонился над вращающимся прессом «лиман». Его толстые пальцы с квадратными ногтями, покрытыми красным лаком, могли бы показаться даже изящными – так ловко и проворно перебирали они сверкающие гильзы и капсулы пуль в латунной оболочке… Уверенно нажимая на рычаг станка, он вгонял свинцовую пулю в гильзу и запрессовывал ее.

В его тесной кухоньке на полке лежала половинка французской булки, рядом с которой высилась початая бутылка с шотландским виски. Тут же стояли бумажные стаканчики и портативный приемник, мягко и доверительно напевавший голосом Уилли Нельсона. Уилли пел о любви. Снайпер промычал несколько тактов вместе с певцом, потом снова погрузился в молчание, сосредоточившись на своем занятии.

Всего лишь несколько часов оставалось ему до завершения работы, растянувшейся на многие недели. Трудился он тяжко, кропотливо, часами возился с каждой мелочью, даже самой ничтожнейшей. И вот наконец-то убедился: для успешного воплощения его замысла сделано буквально все. И все же он нервничал… Ведь удача – важнейший фактор, которым ни в коем случае нельзя пренебрегать. И если она, удача, сегодня вечером отвернется от него, весь хитроумный план его рухнет как карточный домик.

Капли пота, струившиеся по его подбородку, капали на пол, рассыпаясь по паркету блестящими бисеринками.

Снайпер утерся тыльной стороной ладони, затем вставил в запасную обойму только что изготовленный патрон и, резко поднявшись, решительно направился к бутылке с виски.

Уилли, уже допевшего свою любовную песнь, сменил Джонни Кен, хриплым голосом певший о тяжкой доле узника, томящегося за решеткой. Раздраженно выключив приемник, Снайпер достал из морозильника лед и, плеснув на донышко бумажного стакана немного виски, снова завинтил пробку на бутылке. Прихватив сухой стакан, он раздвинул двустворчатую стеклянную дверь и вышел на балкон. На улице моросил дождь. Проститутка куда-то исчезла.

Находившийся в самом центре огромного города, окруженный со всех сторон десятками тысяч людей, Снайпер тем не менее чувствовал себя безмерно одиноким. Впрочем, одиночество ему было по душе…

Он проглотил виски, но решил повторить, поскольку на зубах хрустнул кусочек льда. Но только стаканчик, не больше. Ведь ему предстояла весьма ответственная работа, требовавшая ясной головы.

Элис Палм сидела за дубовым столом с откидной крышкой, с трудом втиснутым ее матерью в тесный закуток, с нескрываемой иронией именовавшийся «столовой». Остатки жареного картофеля и застывшая баранья отбивная лежали перед Элис на розовой с белым фарфоровой тарелке. Тщательно прожевав еще один кусочек мяса, она положила вилку и нож рядом с тарелкой и вытерла губы полотняной салфеткой ослепительной белизны.

Элис жила в Беркли, в старом трехэтажном доме, кирпичный фасад которого был изуродован современными оконными рамами. Почти три десятка лет она делила эту квартиру со своей матерью, но последние лет десять жила одна. Беркли являлся идеальным местом – всего пятнадцать минут автобусом до делового центра, где она работала секретарем в одном из офисов, и несколько минут ходьбы до пляжей и зеленых массивов парка Стенли.

После смерти матери Элис стала подумывать о переезде, однако в конце концов отказалась от этой мысли, так как чувствовала себя весьма комфортно в своей старой квартире.

Элис поднялась из-за стола, собрала грязную посуду и сложила ее в старомодную раковину. Затем прошла по узкому коридору, ведущему в ванную комнату, и открыла горячую воду. Вода с шумом хлынула в эмалированную посуду, она тщательно вытерла ее и убрала в застекленный шкафчик. Ванна к тому времени уже наполнилась. Завернув краны, Элис вылила в ванну ароматную жидкость сиреневого цвета с нежным цветочным запахом. Затем разделась и осторожно ступила в воду.

Часом позже она, румяная и посвежевшая, сидела в своей спальне перед трюмо. Голова ее была обмотана махровым полотенцем, на плечах все еще поблескивали капельки воды, благоухающие сиренью. Кроме черных кружевных трусиков, на ней ничего не было. Лифчик, свежевыглаженная блузка, бледно-зеленый джемпер с треугольным вырезом и зеленая плиссированная юбка лежали на деревянной двуспальной кровати.

Чуть подавшись вперед, Элис наклонилась к зеркалу, тщательно изучая свое лицо. Морщин за прошедшую неделю, похоже, не прибавилось. Доверительно улыбнувшись самой себе, она принялась накладывать косметику: немного пудры, чтобы подчеркнуть линию подбородка, подводка светло-зеленых глаз… Губная помада была несколько темнее и ярче той, которой она обычно пользовалась на службе, что делало ее рот чуть крупнее, придавало губам едва заметный оттенок чувственности.

Скорчив капризную гримасу, Элис провела кончиком языка сначала по верхней, затем по нижней губе и приподняла ладонями груди. Она попыталась представить сегодняшний вечер, так как нынешним вечером, как обычно по пятницам, ей предстояло отправиться в город.

Из всех удобств, окружающих его в новом жилище, Снайпер больше всего ценил охранявшуюся подземную автостоянку. Угнанная ярко-желтая «хонда» с помятым задним крылом стояла там же, где он ее оставил – на одной из полдюжины стоянок, отведенных для гостей. Открыв дверцу машины, Снайпер положил ружейный футляр из мягкой кожи на заднее сиденье и уселся за руль. Наклонившись вперед, он пошарил под приборным щитком и соединил синий и красный провода зажигания. Четырехцилиндровый двигатель завелся сразу.

Пока двигатель прогревался, Снайпер тщательно изучал свое отражение в зеркальце. Как и Элис, он оделся в этот вечер с особой тщательностью. На нем были сверкающий розовато-лиловый дождевик, белое вечернее платье с глубоким вырезом и белые нитяные перчатки. Он не пожалел ни пудры, ни теней; китайская же губная помада превосходно подходила к лаку на его ногтях. Общее впечатление портил лишь платинового цвета парик. Он нахмурился, неловко поправляя парик. Потом снова принялся изучать свое отражение. И на сей раз, видимо, остался доволен своей внешностью. Он нажал педаль сцепления, резко прибавил газ и, выехав из своего отсека, покатил к выходу, мимо автоматического датчика. Металлические двери гаража со стуком разошлись в стороны, подобно театральному занавесу, выпуская «хонду» в город, погруженный в темное дождливое ненастье. Когда машина, запрыгав по обочине, свернула налево, направляясь к Пендрелл, Снайпер включил дворники и фары. Он походил сейчас на отчаянно молодящуюся пожилую даму. Дрожащие руки, чрезмерно броский макияж и слишком яркая помада придавали ему также и сходство с клоуном.