– Почему вы так торопились извлечь эту пулю? – спросил Уиллоус у Бредли.

– Хотелось убедиться, что мы имеем дело с тем же самым стрелком. Две другие пули ударились о бетон и расплющились. Они так деформированы, что их невозможно сравнить.

– А почему нельзя сравнить гильзы?

– Гильз не было, – ответил Бредли. Он пожевал свою сигару. – Меня вот что настораживает, Джек: покойника три, а не один. И только один из них бывший член «Клуба одиночек». К тому же гильз на месте преступления не обнаружено… Нарушена привычная схема. Это меня и настораживает. Вот почему хотелось поскорее получить пулю. Теперь можно отправить ее в лабораторию, поместить под спектроскоп и, черт возьми, убедиться, что она вылетела из того же ружья, из которого убиты первые четверо.

Уиллоус выставил руки ладонями вперед.

– Ладно-ладно, я же просто спросил… А вообще, убийца что-нибудь оставил на месте преступления?

– Сандвич. Половина откушена. Плюс пластиковый контейнер с салатом.

– По слюне на сандвиче мы можем определить группу крови?

– Если повезет. Кроме того, на крышке пластикового контейнера остались отпечатки пальцев.

– Достаточно четкие?

– Голдстайн считает, что да.

– Однако наши свидетели утверждают, что убийца носит белые хлопчатобумажные перчатки…

– Не будь пессимистом, Джек. Пессимисты спят допоздна… Я хочу, чтобы моя команда состояла исключительно из оптимистов.

– А я хочу, – сказал Уиллоус, – чтобы Джорджа Франклина отстранили от этого дела. Ему нельзя даже бумажки доверять, и мне совершенно наплевать на его чувства.

– Что ж, понятно, – кивнул Бредли.

Уиллоус завел машину. Включил обогреватель и дворники. Клер молча сидела в углу салона, глядя на капли дождя, струившиеся по стеклу. Уиллоус зажег и снял машину с тормоза. Сделав широкий разворот, он свернул налево, через два квартала – направо, на Пендер, и спустился по пологому холму в самом сердце Чайнатауна – по крайней мере, того Чайнатауна, который показывают туристам. Большинство ресторанчиков и заведений было закрыто, но в некоторых светились на верхних этажах тусклые огни – там, очевидно, собирались любители азартных игр. Каждые несколько лет департамент предпринимал широко освещаемую прессой попытку покончить с этим злом, но покончить с ним по-настоящему было невозможно. В 1887 году китайцы сколотили высокий деревянный забор, протянувшийся от Шанхай-аллей до Кантон-аллей. Предполагалось, что забор должен оградить местное население от вторжения враждебно настроенных белых, и в каком-то смысле забор существовал до сих пор – пусть и незримый. Здесь проживали более ста тысяч китайцев, но лишь четверо из них были полицейскими. Поэтому община сама следила за порядком. Так было всегда. По всей видимости, так всегда и будет.

Уиллоус остановился перед светофором на углу Пендер и Хоумер. Он с любопытством рассматривал толстяка в рваной спецовке, производившего тщательнейшее обследование мусорного контейнера. Толстяк, перехватив взгляд Уиллоуса, улыбнулся ему беззубой улыбкой.

Красный свет сменился зеленым. Уиллоус повернул налево и покатил по Хоумер на юг. Он включил обогреватель на полную мощность. По ногам заструился теплый воздух. Клер сидела, чуть отклонившись вправо, глядя прямо вперед.

– С вами все в порядке? – спросил он тихо. Ответа не последовало.

Он слегка коснулся ее руки. Она медленно повернула голову и посмотрела на него с недоумением. Уиллоус указал на бардачок.

– Там бутылка. Не могли бы передать?

Клер на секунду задумалась, потом кивнула. Она открыла дверцу, и бутылка «Катти Сарк» вывалилась ей на колени. Она молча передала ее Уиллоусу. Отвинтив крышку, он протянул бутылку Клер. Та поднесла бутылку к губам и немного отпила. На Гренвилл-стрит вновь пришлось ждать у светофора. Волосы Клер – на нее падал красный свет, – казалось, были охвачены пламенем.

Мимо промчался автобус, окатив их брызгами из грязной лужи. Клер передала бутылку Уиллоусу. Он отхлебнул за компанию и снова передал ей бутылку. На сей раз она сделала изрядный глоток.

Выражение ее лица смягчилось, кожа порозовела.

Уиллоус повернул налево, направляясь к Гренвилльскому мосту. Когда они находились на середине моста, Клер наконец заговорила:

– Двое из них были в машине. Третий лежал рядом на бетоне. Я никогда не видела такого моря крови. Кровь была всюду, куда ни глянь. Все вокруг пропахло. Я и сейчас ощущаю этот запах.

Они спустились по Четвертой авеню. Уиллоус вел машину почти машинально, сосредоточив все внимание на Клер. Он чуть было не сбил девушку, перебегавшую улицу на красный свет на углу Четвертой авеню и Баррард. Чертыхнувшись, он нажал на тормоза и засигналил. Девушка не обращала на гудок внимания. Уиллоус остановился в нескольких дюймах от нее.

Девушке лет пятнадцать-шестнадцать. Она была в черной кожаной куртке и черных кожаных штанах в обтяжку. На ногах – черные кожаные ботинки. За ней семенил миниатюрный пудель на серебряной цепочке. Разумеется, черный пудель, также облаченный в черную кожу.

Несмотря на дождь, у девушки не было ни зонтика, ни шляпы. Ее длинные черные волосы мокрыми прядями струились по щекам. Девушка внимательно вглядывалась в ветровое стекло машины. Клер помахала ей бутылкой. Девушка улыбнулась, помахав в ответ. Пудель заливисто залаял и, поднявшись на задние лапы, вдохновенно исполнил на перекрестке коротенький танец. Уиллоус заметил, что курточка собаки усыпана блестками и фальшивыми жемчужинами. Свет сменился с зеленого на желтый, и он пригнулся к рулю, погнав по Баррард. У Одиннадцатой улицы резко затормозил и повернул налево. Дом Клер стоял в середине квартала, окруженный высокой нестриженой лужайкой. Позолоченные буквы на двери осыпались. Уиллоус подъехал к тротуару и выключил фары. Однако мотор не заглушил.

Клер навинтила крышку на бутылку. Бутылку же сунула в карман пальто. Печально улыбнувшись, она открыла дверцу.

– Спасибо, что подвезли.

– Всегда пожалуйста, – сказал Уиллоус.

Она похлопала ладонью по карману. Бутылка булькнула.

– Кажется, я позаимствовала вашу бутылку.

– Ничего страшного, – улыбнулся Уиллоус и добавил: – Вы уверены, что с вами все в порядке?

Клер покачала головой.

– По правде говоря, не очень.

– Составить вам компанию? – Не знаю. Наверное, нет.

Клер вылезла из машины и захлопнула дверцу. Уиллоус сидел, положив руки на руль, глядя, как понуро бредет она к своему дому. Затем, решительно выдернув ключ зажигания, заглушил мотор.

Им пришлось долго ждать лифта в увешанном зеркалами вестибюле. Клер стояла, склонив голову к нему на плечо, но руки ее по-прежнему оставались в карманах. Оба молчали. Наконец спустился лифт. Они вошли. Клер нажала кнопку с цифрой три.

Тело хранили в холодильнике подальше от чужих глаз – хранили почти две недели. Но теперь, когда от руки убийцы погибли уже шесть мирных жителей и население города кипело от негодования и замирало от страха, полицейское начальство решило наконец устроить торжественные похороны – с трансляцией по телевидению.

Старший сержант – ростом шесть футов два дюйма, – облаченный в парадную форму, поднес к губам трубу. По его сигналу восемь полицейских подняли гроб и опустили в могилу бренные останки детектива Дэвида Улисса Аткинсона.

Миссис Аткинсон, тощая костлявая женщина с огромным ртом и такими же, как у ее сына, темными и страстными глазами, тихонько заплакала. Инспектор Бредли тут же предложил ей свой носовой платок, платок ирландского льна, совсем новенький, аккуратно выглаженный, накрахмаленный. Миссис Аткинсон слегка коснулась им уголков глаз, затем погрузила в платок свой крошечный носик и громко и протяжно высморкалась.

За спиной у них, на поросшем травой пологом склоне, спускавшемся к кладбищенской автостоянке, собралась беспокойная толпа – друзья покойного и, как обычно, – случайные прохожие, зеваки.