Ноэль ответил на рукопожатие, посмотрел в его грустные карие глаза и сказал, что понимает. Он уже почти переступил порог металлической двери, когда ему внезапно пришло в голову:

— А разве не надо известить полицию?

— Мы и есть полиция, — сказал Рыбак, со щелчком закрывая стеклянную дверь.

Записка от заведующего кафедрой пришла даже быстрее, чем ожидал Ноэль. Когда на следующий день во время перерыва между занятиями он зашел на кафедру, она лежала в его пустом ящичке и прямо-таки бросалась в глаза.

— Ты уверена, что это для меня? — спросил он у Элисон, секретарши Бойла. Она приподняла очки жестом а-ля Ева Арден и внимательно посмотрела на конверт, в котором пришла записка.

— Сама её туда положила.

— Он сейчас свободен? — спросил Ноэль.

— Скоро освободится. Присядешь?

— Нет. Лучше с тобой пофлиртую.

— Хочешь сказать, лучше попробуешь вытянуть у меня какую-нибудь информацию, — сказала она. Элисон — высокая стройная слегка бледноватая блондинка, вполне привлекательная для своих неполных пятидесяти лет — на вид казалась капризной и глуповатой, но под её внешностью скрывался острый и быстрый ум. Она знала все, что происходило на кафедре, а может, и на всем факультете. Ноэль присел на край стола, глядя, как она снова принимается печатать.

— Согласись, что это приглашение слегка неожиданно, — заметил он. — Ты же не хуже меня знаешь, что мы с Бойлом разговариваем раз в семестр. И всегда об одном и том же.

— На этот раз он хочет поговорить о другом, — заявила она, потом понизила голос: — У тебя какие-то неприятности?

— Какие неприятности?

Она оглядела офис и, удостоверившись, что никто не подслушивает, сказала:

— За что тебя задерживала полиция? Они звонили сюда. Я с ними говорила. Они настояли на том, чтобы поговорить с ним. Я пыталась им помешать… — Она пожала плечами.

— И это все? — спросил он с преувеличенным облегчением.

Полтора дня прошло, а он всё ещё слышал болезненно-свистящее дыхание, ощущал удары, видел это жуткое, лишенное всех черт лицо. Но вместо того чтобы чувствовать себя подавленным, он испытывал радость и возбуждение. Он пропустил вчера первую лекцию, зато на остальных просто блистал: идеи рождались из ничего, связи и ассоциации подбирались такие, что удивляли его самого, а студентов и вовсе повергали в благоговение. Половина класса столпилась у его стола после занятия, хотя уже давно прозвенел звонок; они задавали вопросы, высказывали свои идеи.

Это утро тоже прошло хорошо, хотя он уже начинал успокаиваться. Каким бы страшным ни было то, что случилось, оно случилось с ним. Вот что делало это событие таким выдающимся. Вот что держало Ноэля в таком приподнятом настроении. Достаточно приподнятом, чтобы подразнить Элисон.

— Обещай, что никому ничего не скажешь? — попросил он, подхватывая её заговорщицкий тон.

— Я не уверена, что хочу это слышать.

— Я продаю наркотики. В основном кокаин. Но и героином тоже слегка занимаюсь. Копы обыскивали мою квартиру. — Он подождал, пока на её лице появится подходящее случаю выражение шока и растерянности. — К счастью, там все было чисто. Меня предупредили. На меня работает один бывший наркоман. На самом деле, он не бывший, потому мне и удалось заставить его работать на меня, и…

Дверь в кабинет Бойла открылась. Ноэль прервался на полуслове и встал со стола. Элисон вернулась к своей печатной машинке. Из-за двери донеслись голоса: один, как всегда, вкрадчивый и елейный, принадлежал Бойлу, второй, взволнованный, — молодому человеку, который первым появился из кабинета, пожимая Бойлу руку. Ноэль таких уже встречал: взъерошенные грязные волосы, стариковские очки, джинсы на размер меньше, чем следует, вельветовый пиджак с потертыми клетчатыми заплатами на локтях — типичный наряд аспиранта, готовящегося к академической карьере.

Бойл заметил Ноэля.

— Вы получили мою записку, мистер Каммингс? У вас есть сейчас минутка?

Не дожидаясь ответа, он вернулся в свой кабинет.

— Ну вот, — шепнул Ноэль и направился вслед за Бойлом.

— Вы, должно быть, Ноэль Каммингс, — остановил его молодой человек. — Вы написали статью, в которой критиковали Уилсона.

— Признаю.

— В Чикаго о ней все говорят. Серьезно. Мы думаем, это потрясающий разбор!

— Спасибо, — сказал Ноэль. Он бы остался и подольше, чтобы выяснить, что ещё говорят в Чикагском университете, но Бойл делал ему знаки входить.

— Хороший мальчик, — заметил Бойл, когда они остались одни. — Хорошо разбирается в предмете. Возможно, в следующем году он присоединится к нашему штату.

Знаком он предложил Ноэлю сесть, но сам остался стоять, разглядывая высокие окна старого здания под солидными карнизами.

— Когда я только въезжал в это кабинет, я думал, как здорово будет здесь работать — в самом сердце Манхэттена, с видом на парк. Покатая крыша с навесом, так что ни солнце, ни снег мешать не будут. Птички поют. А все, что я теперь замечаю, — это голубиный помет.

Ноэль сел и автоматически осмотрел книжную полку. Мимолетный взгляд подтвердил, что с тех пор, как он был тут в начале семестра, с места не сдвинули ни единой книги. Ему уже приходилось выслушивать подобные вступления. Они неизменно вели к длинным и подробным перечислениям разочарований, трудностей и проблем кафедры. Выслушав раз, больше можно было уже не трудиться, список не менялся. Но перебить Бойла значило бы нарушить приличия.

Пользуясь моментом, Ноэль готовился отвечать на вопросы.

Завкафедрой перешел к делу внезапно, обрывая очередную банальность на середине фразы, чтобы спросить:

— Кстати говоря, в чем там было дело? Вчера утром?

— Я стал свидетелем убийства.

Красивое, ухоженное лицо застыло на мгновение, как будто по гипсовой маске слегка ударили молоточком.

— Что, правда?

— Правда. Как я понял, жертвой был полицейский агент, «подсадная утка». Ничего больше я так и не узнал. Он был ещё жив. Он послал меня за помощью, но его не успели спасти. Мне сказали, что позвонят сюда, чтобы проверить мои слова. Меня даже начали избивать. Потом вмешался их начальник.

— Неприятная переделка, — заметил Бойл, излучая сочувствие и заинтересованность. — Что произошло?

— Его зарезали. В одном из заброшенных складов на Гудзоне.

Бойл вздрогнул, но вид у него был завороженный.

— И вас отпустили?

— Ну, я же тут.

— Если бы вы мне рассказали, — сказал Бойл, — могли бы не приходить на занятия. Я бы нашел замену. Или просто отменил ваши лекции.

— Все в порядке, — сказал Ноэль. Этот разговор уже начинал ему нравиться. — Я подумал, работа поможет мне отвлечься. Это было неприятно.

— Да уж наверное. — С этими словами Уилбур Бойл снова превратился в представителя университетской администрации: приятный, беззаботный, с длинными по моде, аккуратно причесанными волосами, одетый с иголочки, и говорит как стареющий политический деятель. Бойл создал себе имя, двадцать лет назад изложив в своей единственной книге свою единственную идею. С тех пор больше ничего у него не выгорело, если не считать этой работы на кафедре, и он делал все, что было в его силах, чтобы придать должный блеск и ей, и себе.

— Что вы там делали? Я имею в виду, в этом районе?

— Я каждое утро езжу там на велосипеде перед занятиями.

— Звучит вдохновляюще. — Бойл содрогнулся. — И это все?

— А что ещё мне было делать на заброшенном пирсе в это время суток?

— Значит, это не вы, — с видимым разочарованием вздохнул Бойл.

— В каком смысле?

— На этой кафедре мне никто ничего не рассказывает. Но до меня дошел любопытный слух, будто бы кого-то из сотрудников видели в тех местах в необычное время. За сбором материала. Вы, разумеется, в курсе, что этот район является центром концентрации гей-баров, клубов и тому подобных заведений? Я был уверен, что в самое ближайшее время получу заявку на серьезное исследование этой среды с точки зрения включенного наблюдателя. [4]Нам нужна такая работа. И звучало это интересно. Очень интересно. Я надеялся, что этим человеком были вы, Ноэль.