Пострадавшим людям свойственна любовь к технике.

— У тебя есть минута времени? — прокричал я, положив руку на плечо Гельмута.

Кончик его сварочной горелки был объят пламенем, голубым, как небо снаружи, и столь же горячим. Я отвернулся — глазам было больно. Гельмут кивнул, перекрыл клапаны, подающие газ из баллонов, снял перчатки и поднял на лоб защитные очки.

— Выйдем наружу! — крикнул он в ответ, протирая стекла очков маслянистой тряпкой.

Мы остановились в тени, у подножия крепостных стен. Гельмут вытащил из кармана грязного комбинезона закрутку с марихуаной.

— Слушай, без излишних подробностей скажи, кого ты знаешь из тех, кто мне незнаком и кто мог бы мне продать очень большую партию кокаина? — Тот, кто много продает, может много и купить.

Гельмут выглядел удивленным.

— Ты меня спрашиваешь об этом?

Я выхватил у него закрутку и в нетерпении закурил ее.

— Да, спрашиваю тебя.

Он не мог сдержать улыбки.

— Из местных?

— Конечно нет. Откуда-нибудь еще — может, из города.

— Из какого? — нахмурился он. — Малаги? Гренады? Севильи?

Я пожал плечами.

— Где лучше, но только это должен быть человек, за которого ты мог бы поручиться, которому можно доверять, ты понимаешь, о чем я говорю.

Он передал мне закрутку и потер щеки.

— Да, да, естественно. Дай подумать…

— Кто мог бы отгрузить, скажем, десять-пятнадцать кило? — допытывался я.

Он поднял брови, но вслед за этим его осенило.

— Знаю одного приятеля в Кадисе, — протянул Гельмут задумчиво. — Он работает на большого дядю, бизнесмена, из местных политических кругов, что-то в этом роде… — Немец оглядел мои стоптанные ботинки, потрепанные джинсы, тенниску в пятнах пота и немытые волосы. — Подумаю, может, вспомню кого-нибудь еще.

— Разумеется, ты получишь плату за консультацию, — заверил я, желая активизировать его память.

— Конечно, — откликнулся он невозмутимо. — Но только человек, которого я имею в виду, этот джентльмен из Кадиса, полагаю, не тот человек, с которым тебе удобно вести бизнес. — Он нахмурился. Я передал ему закрутку. — Он, понимаешь, весьма элегантный мужчина…

— Гельмут, я не против, действительно не против. Напиши мне рекомендательное письмо, поручись за меня, я поеду и встречусь с ним.

Гельмут скорчил гримасу.

— Не могу — я самого бизнесмена не знаю. Знаю только, что мой приятель — его охранник.

— Этого достаточно, — кивнул я. — Напиши ему письмо.

Гельмут чувствовал себя неловко.

— Послушай, тебе нужно, э-э-э, сменить одежду, может, одолжить тебе мою безопасную бритву?..

— Пожалуйста, Гельмут! — Я протянул руку, чтобы рассеять его страхи. — Не беспокойся, это же бизнес — я сменю джинсы, помою голову. Только напиши мне письмо, я обязательно приду к тебе с несколькими тысячами. И это, между прочим, реально.

Он вздохнул, а я повел его в заведение Дитера. Когда мы входили, Карлито убегал из помещения так быстро, словно его преследовала оса. Мы сели за столик у большого окна. Пока я носил Гельмуту пиво и сигареты, готовил длинную дорожку из наследия Ивана, он вырвал лист из своего блокнота и написал короткое рекомендательное письмо своему старому приятелю на Атлантическом побережье.

— Послушай, Мартин, — встревожился он, когда я укладывал сложенное письмо в бумажник, — этот парень не станет иметь с тобой дело, если примет тебя за вахлака. Понимаешь? Думаю, тебе следует хорошо помыться и приобрести новую одежду, прежде чем встретиться ним. О'кей?

Я усмехнулся и потрепал его по плечу.

— Нет проблем, приятель!

Когда я собрался уходить, он задержал меня:

— Где ты остановишься в Кадисе?

Разве это важно?

— Возьмешь с собой Луизу?

Я кивнул:

— Ей следует развеяться.

Он улыбнулся.

— Тогда остановись в отеле «Сиполите», на правой стороне, как раз перед городскими воротами. Там хорошо. — Он снова улыбнулся. — Рекомендую тебе.

— Заслуживает внимания, — отмахнулся я. Мне не терпелось отправиться в путь, а Гельмут задерживал меня своими наставлениями для туриста.

— Если не удастся поселиться в «Сиполите», попытайся устроиться в «Триясес», сразу вниз по улице. Это единственные приличные места в городе, если ты не…

— Великолепно, — прервал я немца и пожал ему руку, — но, Гельмут…

— Да?

Я прижал палец к губам.

— Никому ни слова.

Он выглядел изумленным.

— Конечно!

Луиза ожидала в фургоне с выражением нескрываемого отвращения. Она повременила, пока мы выехали за ворота на дорогу, и затем начала атаку:

— Полагаю, ты должен сказать мне, что происходит! Прямо сейчас!

— Ей-богу, не знаю, — ответил я, напряженно думая, переключая рычаг скоростей в поисках оптимального и безопасного режима движения.

— Не пудри мне мозги, — возразила она, прикуривая сигарету от зажигалки трясущейся рукой. — Черт возьми, Мартин, ты знаешь, конечно. Ты чертовски умный парень. Знаешь все. Нельзя ли вести машину как следует?

Я пошарил в пепельнице в поисках бычка от закрутки с марихуаной, старательно выбирая среди окружающего кошмара подходящий путь.

— Нам нужно убраться отсюда. Надо рвать когти, потому что лягушатники, за чем бы они ни приезжали, никогда не поверят, что у нас этого нет.

— Разве у нас нет? — спросила она спокойно, принимая позу группенфюрера.

— Я даже не знаю, — фыркнул я, — что именно они у нас ищут.

Она самодовольно улыбнулась.

— Конечно, наркотики, — сказала она. — Что же еще?

Я пожал плечами:

— Не знаю, может быть, что-то другое, но ты, вероятно, права.

— А разве у тебя их нет?

— Есть, конечно. Но означает ли это, что у меня припрятана тонна гашиша?

— Не разыгрывай дурачка, — шмыгнула она носом. — Твой приятель наверняка должен был тебе сказать, откуда он приехал. Наверняка он говорил, где был и что делал.

Меня стал прошибать пот. Немцы, видимо, обладают врожденной способностью допрашивать. Я находил странным, что до сих пор не пустили в эфир известное немецкое ток-шоу, которое вела бы Луиза. Рассмеялся глупым нервным смешком:

— Думаешь, что Иван мне что-то рассказал? Ты, должно быть, шутишь!

— Значит, он не говорил тебе, откуда приехал?

Я потер верхнюю губу липким суставом пальца.

— Нет, не говорил.

«Ты жалкий человечек», — гласили ее брови, вздернутые вверх.

— Послушай, я пытался уличить его в том, что он был в Марокко, как будто уже знал это, как будто он проговорился, когда был пьян. Он сказал, что не был там, что едет в Касабланку, чтобы посидеть в баре «Рик» или где-нибудь еще.

— Там нет никакого бара «Рик», — прервала она меня. — Это все знают.

Уже второй раз иностранцы укоряли меня незнанием англоязычного фильма.

— Да, но, как бы то ни было, в этом состоял его план.

— Почему ты так уверен?

С чего бы ей так интересоваться?

— Потому что он говорил так.

— Тогда зачем он ехал в Марокко? Что он украл? Где спрятал украденное? Ты спрашивал его об этом? Он говорил тебе?

— Надо было накричать на него! Не думаешь ли ты, что я его пытал или делал еще что-нибудь подобное? — Я покачал головой, как переживающий драму подросток, отрицающий вину заботливой матери, которая доказана с помощью видео. — Я не интересовался тем, где он был, что предположительно делал и тому подобным. Меня волнует лишь одно: не оставаться здесь, пока не уехали эти подонки. Хочешь вернуться и поговорить с ними — пожалуйста. Согласна?

Я резко нажал на тормоза и вписался в поворот с такой малой скоростью, которую даже козы сочли бы смехотворной. Впереди, до съезда в долину, оставалось еще семь поворотов. Я располагал максимум восемью минутами, чтобы придумать, как возвратить кокаин и перепрятать его в фургоне незаметно от Луизы. Для изобретения работающего плана оставалось слишком мало времени даже без ее осложняющего ситуацию допроса, между тем, если бы я раскрыл ей правду, это облегчило бы мою жизнь лишь на короткий срок, а в дальнейшем привело бы к неприемлемой ситуации. Мне пришлось бы поделиться либо кокаином, либо выручкой от его продажи, к чему я был явно не готов. Я не оставлю ее без средств, ни в коем случае, но расстанусь с ней, и очень скоро. Она что-то выкрикнула по-немецки.