В следующий раз встретились двумя годами позже в другом конце той же страны. Я выжидал свой шанс, торгуя за стойкой Альпийского бара, он перебивался работой с лыжниками. Когда мы отмечали свою случайную встречу, мне казалось, он знает в городе всех. «Не всех!» — смеялся Иван, пока я вновь наполнял его стакан, но те, кого он знал, были всегда рады повидаться с ним. В конце недели я присоединился к его бизнесу, добавляя по заказу экстази, травку, гашиш и успех к торговле прочими опьяняющими напитками за стойкой бара. Вначале работал только за комиссионные: получал указания от Ивана и доставлял товар для покупателя. Но как только я скопил достаточно су, чтобы кое-что купить, мы стали партнерами на равных, разделяя риски и властвуя в городе, как нам, возможно, казалось, в течение трех с половиной славных и успешных месяцев. К несчастью для Ивана, выяснилось, что в городе властвует жандармерия. Хотя жандармы так и не смогли доказать его причастность к преступной деятельности, их расследования и допросы в достаточной степени запугали его. Он потерял работу в фотоателье — и не столько работу, сколько возможность встречаться с людьми, желавшими приобретать наркотики. Другой работы он не нашел. Оказалось, что в городе все его знали, и никому не доставляло удовольствия с ним встречаться. Моя доля бизнеса, несмотря на волнения, связанные с полицейским расследованием, осталась нераскрытой и не пострадавшей. Я ведь вел дела исключительно с иностранцами — главным образом с англичанами. Чуть увеличивал стоимость товара, который они покупали на родине за меньшую цену, считая это подъемными, и чуть убавлял количество порошка, который они покупали за установленную мною цену, считая это особенностями метрической системы. Если их не устраивали условия сделки, я предлагал им убираться. Британские туристы были идеальными покупателями: никто из них не желал очутиться в зарубежной тюрьме из-за наркотиков, поэтому они были здесь более умеренными в потреблении, чем у себя на родине. Более того, в связи с тем, что они останавливались в городе в крайнем случае на две недели и большую часть первой недели изучали достопримечательности, своим непродолжительным присутствием они не представляли угрозы для моей безопасности.

Между тем положение Ивана осложнилось. Он потерял квартиру, когда владелец дома вызвал из Парижа агента по найму и настоял на том, чтобы вещи Ивана убрали к концу месяца из-за непредвиденных праздничных мероприятий. Иван переехал ко мне — что еще я мог сделать для него? — но его деловая репутация и свобода действий серьезно пострадали из-за того, что почти все горожане поставили на нем крест. Оставалась пара баров на окраинах курорта, где он мог пересчитывать выпитые бутылки и бубнить целыми вечерами под нос trente trois [3]или cinquante et un, [4]но клиенты редко заходили туда, поэтому с началом сезона, когда увеличился световой день, Иван стал посещать многие бары, смотрел там телепередачи и много курил. Он выходил из бара поздним утром или в полдень, но я никогда не спрашивал, где он был или что делал. Я уже знал что. Достаточно было обнаружить в нижнем отделении моего стенного шкафа вещевой мешок, доверху набитый чековыми книжками, удостоверениями, паспортами, водительскими правами и другими вещами подобного рода, которые тщательно скрывались. Эта находка обратила мое неуместное сочувствие к этому вороватому наркоманишке в бурное негодование. Когда я вытащил его из квартиры, на улице шел сильный снег. Снежинки кружились вокруг уличных фонарей, как рой арктической мошкары. Я бросал его слабо сопротивлявшееся тело на дорогу. Утром снегопад все еще продолжался, припаркованные машины были завалены снежными сугробами. Иван исчез.

Теперь же он находился здесь, и прошлое не вызывало негативных эмоций. Может, мы действительно были друзьями. Может, такие люди, как Иван, представляли собой тип друзей, который я только и заслуживал. Так же как подружек типа Луизы. Далеко, в самых глубинах моего сознания, где хранились воспоминания о детстве, я мог распознать крах своей судьбы. Будущее не стало таким, каким должно было быть. Я протер глаза и отхлебнул анисовой водки. Иван все еще болтал о добрых временах, когда мы были вместе, и после того, как его захлестнула пьяная ностальгия, я попытался извиниться за то, что швырнул в сугроб его полуодетое, полубессознательное тело, шмякнувшееся в сугроб во время завывающей в Альпах вьюги. Иван просто улыбнулся влажными глазами и обнял меня расслабленной рукой за плечи.

— Ты оказал мне большую услугу, дружок, — пролепетал он, — большую услугу.

Иван принял за ночь субботнее утро, залившее солнечным светом крепость. Я оставил его бурчать и хрипеть на тахте в доме, сам же спустился с горы к своему «транзиту». [5]Мой запас наркоты был разделен на мелкие части и помещен в тридцать конвертиков, которые предназначались для доставки на побережье.

Я провел знойный день среди смога у шоссе номер 340, попивая бренди и кофе в неописуемом беспорядке турбазы городка Торремолино. Удача снизошла до меня. Она подарила мне дорогую пару солнцезащитных очков, лежавших на сиденье у стойки в баре Salsa. Я производил над ними опыты, все мои манипуляции отражались в зеркале позади стойки. Без очков я выглядел бомжом и нелегалом, похожим на добродушного уроженца Глазго на зарубежном автовокзале. В очках я был вполне спокойным бомжом и нелегалом, коротающим век у себя на родине. Остался в очках. Триггер, бармен в «Бульдоге», с которым я договаривался о сделке, сказал, что очки придают мне вид наркодельца.

— Это не просто защита от солнца, — пояснил он. — Это в целом имидж братьев Фрик. Должно быть, ты единственный парень на побережье, который еще носит ковбойские сапоги!

Строго говоря, это было не совсем так, но я снял очки, чтобы не смущать его. Он и без меня был шокирован пассажирами авиалайнеров, посещавшими бар «Бульдог», которые кружили, подобно беременным орлицам, над взлетно-посадочными полосами аэропорта Малага. Я выпил за день шестую порцию бренди и продал свои последние две упаковки страждущей парочке городских хиппи, увлекающихся татуировками. Показал им свою татуировку, но они были слишком возбуждены, чтобы оценить ее.

— Это должно быть хорошего качества, — предупредила девица, поглаживая упаковку пальцами в серебряных кольцах, в то время как я убирал ее деньги в карман.

Я был искренне озадачен.

— Что будет, если качество не устроит?

— Они напишут письмо в «Тайм-аут», — предположил Триггер.

— Товар качественный? — спросил он, когда парочка удалилась.

— Все о'кей, — успокоил я его, пожал плечами и достал из кармана коробочку для фотопленки. — Впрочем, это еще лучше! — Оставив Триггера в радужном настроении в связи с приближавшимся вечером, я поехал по шоссе номер 340 в западном направлении, туда, где садилось солнце.

Когда я вернулся, Луиза с Гельмутом выпивали. Она протянула руку, и я дал ей немного денег. Мы не всегда приветствовали друг друга таким образом.

— У тебя не очень хороший приятель, — сказала она. — Он не должен приходить. Не надейся, что я останусь с ним в доме наедине. Тебе нужно от него избавиться.

Я закрыл глаза и вздохнул.

Луиза залпом выпила виски.

— Пусть убирается. Заплати. Я хочу принять дозу и не желаю ни с кем делиться.

Мы шли домой по раскаленному крепостному валу. Луиза опережала меня на десять шагов. У дома она подождала меня и схватила за руку, когда я подошел.

— Хочу, чтобы он убрался, — объявила она. — Сегодня.

— С этим будет все в порядке, — заверил я ее, но, увидев Ивана, распластавшегося на моей тахте, понял, что ничего не выйдет.

Он побелел, как кокаин, а на его аскетическом лице застыла знакомая извиняющаяся улыбка в желтой пене. У меня не было ни времени, ни сочувствия по этому поводу.