Разрушение храмов было составной частью культурных перемен. Этих каменных львов уничтожили, как и сотни других. 25 августа 1966 года

В это страшное «культурное» десятилетие, с 1966 по 1976-й, под эгидой движения «вверх в горы, вниз в деревню» власти выслали более 300 тысяч активно работавших ученых и просто людей с высшим образованием на идейную обработку в специальные хозяйства, которые назывались «школами кадров 7 мая». Именно 7 мая 1966 года Мао подписал директиву о ликвидации различий между умственным и физическим трудом. В такую школу в провинции Хубэй попала, например, почти треть сотрудников Института зоологии КАН. Рабочие и крестьяне по разнарядке из Пекина тут же приступили к перевоспитанию буржуазных вырожденцев.

Эта эпоха, в которую Китай добровольно и осознанно отошел от формального высшего образования, объявленного «системой культивирования ревизионистской рассады», стоила стране не меньше миллиона несостоявшихся выпускников и ста тысяч гипотетических аспирантов. И все же, как ни удивительно, научная мысль умудрилась не остановиться: за кровавое десятилетие мудрецы из Поднебесной успели синтезировать биологически активный инсулин и транспортную рибонуклеиновую кислоту, испытали водородную бомбу, запустили несколько искусственных спутников, которые благополучно вернулись на Землю... Нация продолжала думать и творить.

Глазами очевидца

Вспоминает доктор исторических наук, профессор Юрий Галенович:

«20 августа 1966 года улица, ведущая к зданию Посольства СССР, была переименована в Фань Сюлу, то есть — «Борьбы с ревизионизмом». Стены окружающих домов и заборы покрылись дацзыбао, авторы которых обрушивались с проклятиями и угрозами на всю нашу страну, ее лидеров и самих посольских работников, обвиняя их в «антикитайской» «шпионской» деятельности. На одном из плакатов был изображен гигантский хунвэйбин, замахнувшийся каменной глыбой на наше здание; на другом точно такая же фигура подняла ногу, изготовляясь, очевидно, раздавить «советских ревизионистов». В типичной агитке, которую я прочел тогда и запомнил, будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины, восклицали: «Довольно! Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Сейчас мы не мстим только потому, что еще не пришло время мщения. Когда же настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и развеем по ветру прах! Подписи: Лю Цзиньшэн, Чжан Кайсюань, Чжоу Инъю». Толпы подобных им хулиганов окружили все посольство, блокировали выходы из него. Они задерживали наши машины, стучали по ним дубинками, плевали в водителей и пассажиров. Кроме того, на проезжей части проспекта установили портреты Мао, оставив для проезда лишь узкий проход, а поперек мостовой наклеили лозунги, чтобы провокаторы могли вопить: вот, мол, «советские ревизионисты» «оскорбляют китайский народ и его вождя», задевая его портреты и «давя» лозунги. А иной раз осаждавшие вынуждали водителей ехать по узкому коридору, образованному детьми, которые буквально лезли под колеса; это тоже был «подвиг» во имя страны. Невозможно стало выходить из ворот: мгновенно собиралась толпа, в нас летели камни, подростки вопили: «Советский ревизионист — мерзавец! Разбить его собачью морду!» Очевидно, Мао и его приближенным нравилось, когда к нам применяли слово «хуньдань» — «болван и мерзавец». Еще помню, как китайские власти произвольно выбрали имена двух сотрудников нашего посольства и устроили для их изгнания очередную демонстрацию. Через мегафон по-русски громко неслось: «Сторож, сволочь, выводи такого-то и такого-то!» Официальные власти потребовали отзыва наших дипломатов из Пекина, объявив их персонами нон грата. Оба работника были вынуждены уехать и больше никогда не возвращались в КНР, хотя оба были синологами. Наверное, в те дни они сожалели о выборе профессии».

Хаос

Запрет на конструктивное мышление влечет за собой хаос. А режиссировать хаос очень сложно. Как бы ни желал Мао видеть себя коммунистическим императором (в 1956-м он даже назначил себе официального преемника — министра обороны Линь Бяо), страна все же перестала быть «старой доброй» стабильной феодальной монархией. Элементы броуновского движения наталкивались друг на друга, все воевали против всех. В руководстве оставались сильные фигуры, и надеть зловещий колпак на голову, скажем, Лю Шаоци, которому Кормчий даже оказался вынужден временно «одолжить» формально пост Председателя КНР (в 1959-м), представлялось невозможным без тщательной подготовки. Маоисты, правда, сумели подготовиться: в 1968-м «китайский Хрущев» Лю лишился всех постов, его подвергли публичному поруганию на глазах жены и детей и бросили в тюрьму, где он вскоре умер. Удалось уцелеть величайшему мудрецу Нового Китая Дэн Сяопину, неоднократно разжалованному, но всякий раз вновь возвращавшемуся к кормилам власти...

История не post factum, а — по факту расставляла на места карьеристов, авантюристов, ловцов золотых карпов в мутной воде, глупцов и патриотов. Народ, коллективная память которого хранила воспоминания о тайных обществах, восстаниях Желтых повязок и ихэтуаней, начинал утомляться произволом юнцов-хунвэйбинов, которых вскоре пришлось усилить «когортой» цзаофаней («бунтарей»). То были молодые неквалифицированные рабочие, иногда — служащие, и роль они играли посредническую: «доставить» «культурную революцию» на места — в учреждения и на заводы, в провинции. Подмять «массы» под хунвэйбинов. Но тут коса впервые нашла на камень. Пусть стихийно и неоформленно, но «низы» не хотели подминаться. Цзаофани получали отпор, по стране прокатились забастовки, погромщиков в деревнях встречали дрекольем. Да и «в верхах» не все молчали: популярный маршал Чжу Дэ, Чэнь И, Хэ Лун относительно смело выступили против разрушительной эрозии партии и страны.

А счетчик революционных потерь продолжал тикать: разоренная страна с почти погубленным хозяйством лишилась сотни тысяч рядовых коммунистов, составлявших опору режима; более 2,5 тысячи литераторов и деятелей искусства были репрессированы, почти некому стало «поставлять» хотя бы официальное искусство. Официальные китайские данные свидетельствуют: в той или иной мере от «культурной революции» пострадало около 100 миллионов человек. Казалось, все разрушено до основания, и строить «новый мир» уже некому. Но Китай имеет многотысячелетнюю традицию выживания, и он опять выжил.

…Останься Мао Цзэдун хотя бы еще пять-шесть лет здоров и полон сил, один бог знает, к чему привела бы «культурная революция». Вождь явно не имел намерения ни тормозить, ни прекращать ее. Трудности и растущее запустение вокруг нимало не пугали этого человека, а уж решительности продолжать начатое ему всегда хватало. Вот хотя бы известное тому свидетельство из самого разгара кровавых чисток — случай с Линь Бяо.

Маршал Красной армии Линь Бяо в мае 1950-го. В 1959-м он станет министром обороны, а в 1971-м — погибнет при попытке скрыться от преследований Мао в СССР

Последний полет наследного принца

Вроде бы все шло «нормально». IX съезд КПК (апрель 1969 года) охотно одобрил все, что произошло в стране с начала революции. Линь Бяо, министр обороны КНР, в своем выступлении с жаром призывал продолжать борьбу с ревизионистами и уклонистами. Уже светил ему маяком новый Устав партии, в котором он именовался наследником Мао. Старый император обзавелся преемником и перевел немигающий взгляд на Конституцию 1954 года, новая версия которой обещала Кормчему руководящую роль во всех вопросах политики, экономики и идеологии, а значит, и преемник вполне мог со временем рассчитывать на подобную же роль. Спустя пять лет конституцию приняли.