Нервно, как будто меня застали врасплох за каким-то нечестным поступком, я долго рылась в сумочке в поисках билетов, нашла их наконец и протянула контролеру. Он одарил меня усталой улыбкой, прищурившись, посмотрел на билеты и неловко прокомпостировал, потом вяло протянул их обратно и продолжил свой путь по вагону, приговаривая монотонно, как заклинание: «Добрыйвечервошедшиепредъявляембилеты!»

Я убрала билеты обратно в сумку и незаметно взглянула на мужчину с газетой. Он был уже на предпоследней странице экономического раздела. В любой момент он мог взять в руки первый лист газеты. В животе у меня уже начали порхать бабочки.

Арманд так пристально смотрел в окно, как будто высматривал что-то определенное. Когда наш сосед принялся читать последнюю страницу экономических новостей, Арманд вдруг встал и плотно прислонился лицом к стеклу, прижав руки к лицу, как шоры, чтобы в окне не отражался свет вагона. Я недоумевала: что такого интересного можно увидеть там? Полицию? Военных?

– Мари, подойди сюда, пожалуйста, – внезапно обратился он ко мне. – Мы сейчас будем проезжать кое-что, я непременно хочу показать тебе это.

Я ничего не понимала. Арманд знал эту местность? До этого ситуация представлялась мне иначе. И с каких это пор он стал говорить мне «пожалуйста»? Я подошла к нему и попыталась вглядеться в темноту, но, разумеется, ничего не увидела.

Мужчина аккуратно свернул экономический раздел газеты.

– Ты видишь что-нибудь? – поинтересовался Арманд.

– Нет, – ответила я. – Что все это значит? Что я должна увидеть?

Мужчина отложил в сторону листы с экономическим разделом и взялся за новости, ту часть, где на первой странице была напечатана фотография разыскиваемого…

– Мешает оконное стекло. Оно слишком грязное с наружной стороны, – объяснил Арманд и повернулся к мужчине в костюме: – Вы не возражаете, если я ненадолго открою окно, всего на полминуты? Я бы хотел ей кое-что показать…

– Да, пожалуйста, если только действительно ненадолго, – ответил мужчина в костюме и развернул раздел новостей. В этот момент Арманд дернул вниз ручку окна. Поток холодного воздуха ворвался в вагон и, видимо, он-то и вырвал газету у мужчины из рук, поднял наверх и унес с собой за окно, в ночь, навсегда. Газета с обличительной фотографией улетела прочь.

Испуганно вскрикнув, Арманд тут же захлопнул окно. Он долго извинялся перед ошеломленным мужчиной, который растерянно смотрел то на свои руки, то на окно, уверял, что ему очень жаль, что он никак не мог этого предположить…

– Ничего, ничего, – бормотал мужчина.

– В любом случае это была только часть с новостями, их я еще по телевизору посмотрю. Ничего, – и, покачав головой, добавил: – Должен признаться, такого со мной не случалось.

Мужчина вышел на следующей остановке, предварительно аккуратно спрятав оставшиеся страницы газеты в свой кейс, надев пальто и вежливо простившись со мной и Армандом. Когда поезд снова тронулся, Арманд прошептал мне:

– Эта штука с газетой. Это я сделал. На первой странице была моя фотография, представляешь?

Я только посмотрела на него, мне нечего было сказать. Да, я представляла это. Как я себе это представляла! Я почувствовала себя обманутой.

С трехминутным опозданием, без девяти минут восемь, мы прибыли в Штутгарт. Я еще ни разу не ездила в Штутгарт на поезде и поэтому с любопытством глядела в окно, пока поезд подъезжал по ночному городу к вокзалу. Я увидела широкие, ярко освещенные улицы, бесконечный поток машин, парки, фабричные строения с темными внутренними дворами, большой кинотеатр прямо у железнодорожного полотна, а на горизонте – телевизионную башню, из которой прямо в темное ночное небо бил луч света.

На перроне царила пестрая толкотня. Люди суетились, несли чемоданы и сумки, курили сигареты, болтали друг с другом, ожидали чего-то, пробивались вперед, толкали перед собой тележки с багажом и выглядывали что-то в толпе. Некоторые были одеты в теплые куртки и пальто, другие – только в тоненькие рубашки, мужчины в серых деловых костюмах стояли рядом со смуглыми индианками в сари, скрюченные бабушки с палочками – рядом с жующими жвачку меломанами.

И повсюду были полицейские. Я вспомнила, что происходит. Я вопросительно посмотрела на Арманда, но он-то увидел полицию уже давно.

– Надо вести себя как ни в чем не бывало, – пробормотал он. – Один раз это уже сработало.

Штутгарт был конечной станцией, а значит, все направились к выходу. Мы затерялись в общем потоке, как будто все было в порядке. У Арманда хватило смелости пройти со мной прямо перед носом у двух полицейских, и его затея удалась: оба полицейских стояли в самом центре людского потока и не обращали никакого внимания на тех, кто проходил непосредственно рядом с ними, а все свое внимание сосредоточивали на проходящих вдалеке. Вероятно, они исходили из того, что беглец будет за версту обходить полицию.

– Теперь все зависит от того, что Пьер успел прочитать в моих мыслях, прежде чем я успел его выключить, – пояснил Арманд вполголоса, когда мы миновали полицейских. – То, что мы сядем на штутгартскую электричку, я на тот момент сам еще не знал; они могут это только предполагать.

– Это не так уж сложно. Во всяком случае, это была ближайшая отправлявшаяся электричка, – возразила я и с отвращением вспомнила эту неожиданную встречу с Пьером. – И в любом случае Пьер теперь знает, что ты стал блондином: в конце концов, он тебя видел. – И с возрастающей надеждой добавила: – И меня тоже. Меня он тоже видел.

– Гмм, – Арманд пробурчал что-то неопределенное.

Мы пробирались через огромный вокзальный зал. Повсюду висели светящиеся рекламные щиты, таблички-указатели, пестрые плакаты, стояли газетные киоски и палатки с едой, кругом была сутолока разноцветных владельцев багажа во всех его проявлениях. Арманд остановился перед стеклянной витриной, где висело расписание поездов, и стал внимательно его изучать.

– В девять двадцать есть поезд на Дрезден, – постановил он и бросил взгляд на большие вокзальные часы над входом в зал. – Это через полчаса. На нем-то мы и поедем.

– Мы? – я подскочила. – Почему мы? Ты разве не понял, что я сказала? Пьер меня видел!Это значит, что он уже знает, что ты теперь не один. Тебе больше нет никакого смысла тащить меня с собой. Я больше не могу тебя прикрывать.

– Да, но ты можешь стать заложницей, – невозмутимо возразил Арманд и взял меня за руку. – Пойдем, надо купить билеты на поезд.

У меня кружилась голова, когда я шла рядом с Армандом, который решительно направился к билетным кассам. Он вздумал тащить меня в Дрезден! А там, может быть, ему придет в голову везти меня в Прагу, или в Варшаву, или во Владивосток, или еще куда-нибудь на край света. Этого я ни в коем случае не позволю, сказала я себе. Я огляделась. Если у меня и был когда-нибудь подходящий шанс для побега, так это здесь и сейчас, не правда ли? Нужно только вырваться и с криком броситься прочь.

Тут у Арманда начнутся неприятности. И поделом, гневно решила я. А разве он не втянул меня в неприятности?

Но я так и не смогла на это решиться. Я знала, что для Арманда это была не небольшая милая прогулка, а дело, касающееся жизни и смерти… В то же время мне казалось, что абсолютно глупо так думать. Я все-таки знала, что Арманд мне ничего не сделает. Господи, это был всего лишь мой ровесник, своеобразный мальчишка со своеобразными способностями, но всего-навсего мальчишка, не более того. Он мог бы быть моим одноклассником или кем-нибудь из французской школы, куда наши ребята ездят по обмену. И хотя нельзя было сказать, что он так уж мил, но, черт возьми, при ближайшем рассмотрении он казался ни капельки не опасным.

Мы прошли через большую арку, мимо цветочного киоска и направились вниз, в другой зал, к билетным кассам. Я внимательно оглядела Арманда, пока мы съезжали вниз на эскалаторе. «Но ты можешь быть заложницей», – сказал он. Он был в состоянии что-нибудь мне сделать? Я прислушалась к себе, но не почувствовала ни тени страха. Наоборот, я была на удивление спокойна. Я смотрела на него и думала о чем-то вроде того, что ему надо сходить к парикмахеру, надеть более-менее модную рубашку и, конечно же, сбрить этот нелепый пушок над верхней губой. Тогда он будет выглядеть очень даже ничего. Как раз в тот момент, когда я обо всем этом думала, он резко повернулся ко мне и требовательно протянул руку: