Дверцы экипажа распахнулись, и из него на снег вышли две женщины. Оскальзываясь, в страхе обе они, так же как и прохожие, склонились в глубоком реверансе.

   — Зачем же, Ваше Величество Павел Петрович, город-то пугать, — горестно проговорил Бурса, и приспустил занавесь, — только хуже. От страха люди только больше глупостей наделают, а всё равно слушать указов никто не станет.

   — Хорошо к тебе не зашёл, — злобно парировала Наталья Андреевна. — Понять не могу, за что он тебя так любит? Кстати, совсем забыла спросить тебя, Константин, что нам известно о твоём сводном брате? Я слышала, он должен сюда приехать скоро?

Бурса вернулся за стол, и крутил в руках пользованное расщеплённое перо. Листок бумаги лежал на столе, приготовленный для списка приглашённых, но не было написано ни строки. Он даже не обмакнул перо в чернила.

   — Приезжает. Скоро, — подтвердил он. — Я рассчитывал найти в Новгородской губернии след Ломохрустова. Поговаривают, что в последний раз академика в тех местах видели. — Бурса бросил перо. — Но пока это не подтвердилось. Скоро должен воротиться, посланный мной с тайной миссией, один человек и думаю, мы всё узнаем.

   — Что за человек?

   — Видишь ли, Наталья, о моём младшем брате, в последнее время, ходят по городу ужасные слухи. Да что я тебе говорю, ты и сама знаешь. Так вот, я полагаю, что неплохо будет слухи эти проверить, и поэтому послал шпиона.

   — А с чего ты решил, Константин, что он скоро приедет?

   — Он прислал письмо.

   — Давно?

   — Я получил его вчера.

   — Покажи мне письмо.

Наталья Андреевна, не поднимаясь с дивана, протянула руку, Бурса открыл средний ящик стола, вынул конверт и подал. Наталья Андреевна развернула листок и быстро пробежала его глазами. Почерк был крупный, но какой-то угловатый: «Не рискую доверить бумаге собранные мною ужасные сведения. Могу только сказать, что слухи, связанные с вашим братом, практически все подтвердились. Сам буду в Петербурге в конце января и всё доложу подробно. Но прежде, чем я приеду, у вас в доме, вероятно, появятся двое беглых крепостных людей. По происхождению они оба дворяне, были проданы в рабство с собственным отцом, и перенесли невероятные для человека страдания. Всему, что они расскажут вам, невзирая на невероятность рассказа, можно полностью поверить. Люди эти нуждаются в укрытие и защите. За ними погоня. Нижайше прошу посодействовать, я обещал им помощь. Не называю имён потому, что письмо это может попасть в чужие руки, по той же причине не подписываюсь».

   — Если бы письмо это пришло вовремя, может быть, они бы остались живы. Ты знаешь, Наташа, сегодня меня посетил некий жандармский чин. Ну так вот, этот ротмистр, несмотря на то, что уголовного дела официально не существует, продолжает копать, ищет убийцу.

   — Они же, кажется, замёрзли насмерть?

   — Нет, предполагают, что они были отправлены.

   — Ну, уж коли властям не донесли, а решили тихонечко отравить, то дело действительно серьёзное, — сказала, задумчиво возвращаю письмо Бурсе, Наталья Андреевна. — Хотела б я иметь точные данные об этом деле.

   — Со дня на день мы их получим, — Бурса спрятал конверт в ящик стола и запер его на ключ.

Он взял перо, обмакнул в чернила и хотел уже было написать на листе первое имя, начав список приглашённых, но вдруг, сообразив что-то, повернулся к своей невежливой гостье. Он непринуждённо перешёл с братского «ты» на светское «вы», тем самым давая понять, что разговор между ними как членами тайного общества окончен.

   — Да, совершенно позабыл, — сказал он, — попрошу вас, Наталья Андреевна, через неделю быть хозяйкой на приёме в честь восемнадцатилетия моей племянницы. Если позволите, я вас первой вынесу в список приглашённых.

За два дня до празднования восемнадцатилетия Анны Владиславовны, и отчаявшись получить официальное приглашение, Василий Макаров всё же решился. Решение, на этот раз, было трезвым.

«Приду-ка я к дядюшке и попрошу руки. Отца у неё нет, — размышлял он, пересекая улицу, и направляясь к четырёхэтажному особняку. — Приданое даёт он. К кому же ещё? Откажет? Конечно откажет, ни одного шанса у меня. Но даже и не имея ни одного шанса, я должен так поступить. Ей грозит опасность, и я приму любой позор, ни ради себя — ради неё. Иначе я трус и больше никто. Иначе сам себя уважать никогда уж не буду. А если чудо, а если он даст согласие? Пойду.

Сердце Василия Макарова, как он не уговаривал себя, билось сильнее нежели при штыковой атаке, когда неприятель превосходил числом втрое, и шансов остаться живым почти не было.

Парадная дверь распахнулась. Перед глазами офицера потемнело, и он с трудом ориентировался куда ставить ногу. Сверкающие солнцем зеркала вокруг совсем сбивали его.

   — Прошу вас, — камердинер, наряженный в синюю узкую ливрею и огромный напудренный парик с круглыми буклями, растворил перед Василием следующую дверь и сказал: — Его Превосходительство Константин Эммануилович готовы принять Вас. Пожалуйста, за мной.

Василий узнал этот голос. Именно этот голос, тогда ночью, призывал ловить вора и разбудил весь дом. Камердинер, может быть, даже видел его там, на лестнице, с нелепою шапкой в руке, и мог теперь опознать ночного посетителя, но обошлось — не опознал.

Чудо не произошло.

Бурса принял молодого офицера у себя в кабинете. Он был вежлив, а ирония хозяина дома лишь только чуть проскальзывала в его взгляде.

   — Я прошу руки Вашей племянницы, — после официального представления, с трудом ворочая языком, выдавил из себя молодой офицер. — Я понимаю всю неожиданность моих слов, может быть, их абсурдность…

Он сбился на полуслове и с ужасом понял, что лицо его теперь совершенно обескровлено, бело как лист бумаги, что руки дрожат, а подошвы сапог накрепко приклеились к паркетном полу.

   — Ну, от чего же абсурдность сразу? — искренне улыбнулся Бурса. — Я не возражаю. Женитесь на Анне. Вы — боевой офицер, симпатичный молодой человек, почему же неожиданность. Девушке исполняется 18, напротив, так должно быть. Собственно, Вы первый, кто просит у меня её руки.

   — Значит Вы… — Василий непроизвольно шагнул к столу, за которым сидел Бурса, и при этом зачем-то схватился за рукоять своей сабли. — Значит, вы даёте согласие?

   — Я не против, — подтвердил Бурса, и тут же добавил: — но, хорошо бы у девушки сначала спросить. Она совершенно свободна в своём выборе, я здесь не указ. Так, что рекомендую обратиться в первую инстанцию. Анна Владиславовна согласна?

   — Виноват, Ваше Превосходительство, — Василий опять почти потерял голос, — но я не говорил с ней об этом.

   — Как же так, не говорили?

   — Простите! Не имел чести быть представленным Анне Владиславовне. Не знаком.

От только что лукавого, доброжелательного выражения лица Константина Эммануиловича не осталось и следа. Бурса чуть не поперхнулся от удивления.

   — Так когда же вы успели принять столь важное решение?

   — Видел, — отступая на шаг и сильнее сдавливая рукоять сабли, проговорил Василий. — Видел только.

Он чувствовал, что по лицу его бежит холодная капелька пота.

   — Странно. Странно, молодой человек.

Давая понять, что визит окончен, Бурса взялся за лежащие перед ним на столе какие-то исписанные листы.

   — Что-то я не припомню, чтобы Вы посещали нас. — Бурса ногтем откинул крышечку бронзовой чернильницы и обмакнул перо. — Вы её в окно, что ли, видели?

Он что-то уже быстро записывал. Делал пометки на полях, менял листы.

Штора на окне была приспущена и в лёгком полумраке нужно было обладать великолепным зрением, чтобы прочитать хоть что-то.

   — Ну, так Вы не ответили, молодой человек, — Бурса по-прежнему не смотрел на своего гостя. — В окно Вы Анечку видели? Признавайтесь. Заметили тонкий силуэт за шторой и сразу влюбились?

Он что-то жирно зачеркнул, и опять обмакнул перо.

   — Признавайтесь, я прав?