Войдя в комнату, Константин Эммануиловича даже не присел, хотя выглядел он далеко не лучшим образом. Всегда здоровый цвет его лица сменился землистой бледностью. Щёки запали, на высоком лбу отчётливо проявились старческие морщины.

   — Я должен поехать с Анной на кладбище, — сказал Бурса. — Я тебя прошу, не ложись пока. В доме остаются два этих негодяя. Приедет жандарм, отдай их ему. Тогда и ложись спать. Прошу тебя, Серёжа, больше никому не доверяю в доме. Из рук в руки нужно передать пленников ротмистру Удуеву. Проследи.

   — Неужто, Вы думаете, их попробуют освободить? Да кому они, крепостные холуи, нужны? — удивился Сергей Филиппович, с трудом удерживаясь от того, чтобы зевнуть. — Впрочем, я, конечно, выполню Вашу просьбу. Не буду пока ложиться и прослежу за всем.

Метель бушевала всю ночь, но утихла к утру, а потом вообще очистилось. Следующий день выдался ясный, морозный, без ветра.

Анна Владиславовна Покровская больше не плакала. Девушка будто замирала на какие-то краткие мгновения, но даже лёгкая опухлость сошла с её миловидного личика.

Хоронили Василия Макарова очень скромно. Тел его перевезли из помещений казармы, где Макаров скончался, на Митрофаньевское кладбище. Там, в небольшой кладбищенской церкви и состоялась отпевание.

Присутствовали всего три офицера из полка. Но возле могилы всё-таки собралась небольшая толпа. Прежде, чем закрыли крышкою гроб, несколько человек по очереди подошли прощаться.

Анна Владиславовна также шагнула в сторону гроба, но Бурса поймал племянницу за руку:

   — Не нужно, Анечка, не хорошо. Кто ты ему?

Глаза девушки болезненно сверкнули.

   — Невеста.

Она вырвала руку и прошла к гробу.

Лицо мёртвого Василия оказалось перед нею неожиданно близко. Так близко оказывается только икона, когда приближаешься её поцеловать. И Анна Покровская чуть не упала от испуга.

Алые, как у девушки, губы, тонкие сомкнутые веки, чёрные ресницы, чёрные волосы зачёсаны назад, руки сложены на груди.

Афанасий Мелков стоял рядом. Хотел поддержать Анну, но девушка отвела его руку:

   — Не нужно. Я сама.

Нежно, как возлюбленного, Анна Владиславовна поцеловала эти мёртвые губы. Она не плакала.

На гроб положили крышку, вбили гвозди и на верёвках опустили его в мёрзлую узкую могилу. Когда закапали, полковой командир сказал речь, но Анна не слушала. Девушка махнула рукой и прошептала только:

   — Оставьте меня.

Медленно побрела к кладбищенским воротам. Она не хотела никого видеть, не хотела ни с кем говорить. Лицо Анны Владиславовны было бледное и сосредоточенное, как на молитве.

Трипольский, во время похорон стоявший без шапки, не решался даже глянуть в сторону девушки. Но теперь повернул голову.

Неприятное предчувствие охватило Андрея Андреевича, когда он проследил взглядом за скорбной медлительной женской фигурой.

   — Проследить бы за нею надо, — сказал он, обращаясь к стоящему рядом Афанасию. — Моего общества она теперь не стерпит. Может быть, Анна Владиславовна согласиться на твоё общество, брат.

Афанасий хотел грубо ответить, сказать какую-нибудь колкость, может быть, непристойность даже — присутствие убийцы на похоронах неожиданно сильно раздражило молодого поручика. Несмотря на то, что дуэль была по всем правилам, присутствие «этого» выглядело до крайности неприлично.

Но вместо того, чтобы выругаться, Афанасий с удивлением сообщил, указывая вытянутой рукой:

   — Посмотрите-ка, Андрей Андреевич, вон туда, — Афанасий указывал на странную фигуру, движущуюся с другой стороны кладбищенской ограды наперерез Анне. — Что-то мне эта шапка напоминает. Чистый каторжник! Лоб спрятал, клеймёная душа.

У центральных ворот Митрофаньевского кладбища к этому часу собралось около десятка саней и около десятка дорогих карет. Людей на кладбище было много, и не сразу Андрей Трипольский разглядел, куда свернула Анна — в какую-то минуту девушка ускорила шаг, и её фигурка вдруг оказалась далеко за оградой.

   — Перед смертью Василий упомянул про клеймёного в шапке, — взволнованно сказал Трипольский. — Он говорил, что Анне Владиславовне угрожает какая-то опасность. Да бегите же Вы! — Трипольский резко обернулся к Афанасию. — Её нужно догнать, здесь опасно. Бегите! — повторил он, и прикусил язык.

Совершенно ясно Андрей Трипольский увидел налетевшие на девушку сзади две тёмные фигуры. Тут же, развернувшись лихо, подкатила карета. Всё было сделано так ловко и так быстро, что никто ничего не заметил, никто не услышал сдавленного женского крика.

   — Предупредите Бурсу, — сказал Трипольский. В этот миг он выглядел совершенно спокойным. — Теперь уж я сам за ними. Тут уж не до сантиментов. Дождались худшего.

Сказав это, Андрей Андреевич кинулся, расталкивая людей, к своим саням.

Афанасий, ошарашенный подобным поворотом дела, был вынужден выполнить его приказ, и направился к Константину Эммануиловичу.

   — Какая к чёрту шапка? — вскричал Бурса, прерывая бессвязные объяснения Афанасия. — Какие к чёрту клеймёные люди? Где моя девочка?

   — Да говорю же, похитили. Только что, минуту назад! Вон там, — Афанасий указал рукой направление. — Какие-то люди схватили её и силой усадили в карету. Трипольский за ними рванулся в погоню.

   — Братец, — сказал Бурса, и лицо Константина Эммануиловича исказила неприятная гримаса. — Ну, братец, я тебе устрою сладкую жизнь.

   — О чём это Вы? Я не пойму, — удивился Афанасий.

   — Да нет, — Бурса взял себя в руки и маска ярости на его лице сменилась другой маской. Лицо его приняло обычное благообразное выражение. — Это так, это глупость. Да что ж мы стоим? — закричал он. — В погоню!

После отъезда Анны и Константина Эммануиловича секретарь, зевая, прошёлся по дому. В голове секретаря будто кружил едкий дым чёрной сигары, и даже, если бы очень захотел, то не смог бы теперь думать ни о чём ином, кроме княгини Наталье Андреевне Ольховской.

Он боялся княгиню. Он восхищался ею. Ненавидел её и одновременно боготворил. Он бессчётное число раз произносил её имя про себя, потом, вдруг опомнившись, крестился на ближайшую икону и вслух произносил какую-нибудь небольшую молитву во спасение души.

К просьбе хозяина Сергей Филиппович отнёсся чисто формально, просто выполнил как неприятную обязанность.

Он не лёг спать. Ходил по дому, смотрел во все окна по очереди и этого ему показалось достаточно. Будь он сосредоточеннее, обрати он внимание на подозрительных людей ещё за час до визита негодяя в особняк, уже находившихся на Конюшенной в ожидании, отправь он посыльного за жандармами, может быть, дальнейшая судьба секретаря и сложилось бы иначе. Но Сергей Филиппович был влюблён и как всякий влюблённый упустил главное.

Вовсю звенели колокола. Возле парадного крыльца шумно остановилась какая-то карета. Был час пополудни, когда камердинер в фиолетовой ливрее, открывая, как рыба рот и вылупливая сонные глаза, остановился перед секретарём и стукнул палкой.

   — Что ещё стряслось? — спросил секретарь. — Кто там приехал?

   — Иван Кузьмич пожаловали, — преодолевая судорожную зевоту, сообщил камердинер. — Просит принять.

«Невероятно, — подумал секретарь, — вот уж действительно бесстрашный подлец. После того, что случилось вчера вломиться в дом среди бела дня».

Когда Сергей Филиппович вошёл в гостиную, Иван Бурса сидел, развалясь, в кресле и крутил в руках длинную чёрную трость. Он выглядел совершенно спокойным.

   — Присаживайтесь, молодой человек, — нагло, будто хозяин дома, приказал, указывая концом трости на другое кресло. — В ногах правды нет.

   — Константина Эммануиловича нет теперь, — почему-то оробев от этой безмерной наглости, сказал секретарь. — Все на похороны поручика Макарова уехали, его Андрей Андреич вчера утром на дуэли застрелил.

«Господи, зачем же я всё это ему говорю? — ужаснулся он про себя. — Будто оправдываюсь перед ним, будто задолжал ему».

   — Да я знаю-знаю, — голос младшего Бурсы звучал издевательски благосклонно и одновременно с этим повелительно. В эту минуту он почти не отличался от голоса старшего брата. — Я не по поводу покойника. Я к вам совсем по другому делу приехал, Сергей Филиппович, присаживайтесь, поговорим.