Василий Макаров обошёл здание с торца. Над дверью чёрного входа с лёгким шипением полыхал сатанинский газовый фонарь. Василий прищурился. За дутым стёклышком крутилось и подпрыгивало голубоватое пламя.

Массивные дубовые двери имели объёмные петли и мощный врезной замок. Притом дверь оказалась не заперта. Громко скрипнув, она растворилась от лёгкого нажима ладони. Изнутри пахнуло теплом. Вниз, в подвал, вела деревянная лестница.

Осторожно опуская ноги, Василий сошёл степеней на 15 когда за спиной наверху снова послышался скрип петель. Кто-то проник в дом след за ним.

«Вовремя я проскочил, — чувствуя всё возрастающую неловкость и трезвея с каждым шагом, но не желает отступить, подумал Василий. — Кто-то для себя дверь оставил, чтобы тайно воротится. Этот кто-то теперь воротился и замок закроет. Как обратно выйду?»

Кругом темнота хоть глаз коли. Запах кухни. Ощупью он нашёл поворот, проход узкий. Протиснулся, ушиб колено. Сабля звонко ударяла по стене. Поднялся наверх в бельэтаж.

В бельэтаже все портьеры опущены, но лунный свет кое-где пробивается сквозь щели, мутно отражаясь в зеркалах. Хоть и с трудом, можно различить роскошный навощённый паркет, резные рамы, канделябры, кресла, часы.

В одном месте, не успев пригнуться, Василий зацепил головой хрустальную люстру. Мелодичное позвякивание наполнило зал.

Лесенка в галерею — три ступеньки. Узкая дверь, ведущая в спальню. Припоминая расположение окон, Василий растворил эту дверь. Не раздумывая двинулся дальше. С каждым следующим шагом, обезумевший от вина, храбрый солдат трезвел и трезвел.

И вдруг Василий уловил хриплое покашливание и шаги у себя за спиной. Перепутать невозможно. Кто-то, не привлекая внимания и не поднимая шума, крался за ним. Василий хотел обернуться, но в этот самый момент увидел пробивающийся сквозь двустворчатые двери одной из спален свет, и сразу забыл об опасности.

Он не решился даже приоткрыть двери, а припал к щели глазом.

«Почему я решил, что это её спальня, — с трудом преодолевая волнение, нарастающее в груди с ударом сердца, соображал безумец. — Зачем я вообще сюда полез?»

В комнате горели свечи, шёлковый голубой полог над постелью был откинут и Василий, поражаясь своему везению, замер. Теперь он боялся даже дыханием выдать себя. Каким-то чудом или, может быть, невольным прозрением, гренадер не ошибся.

Под шёлковым одеялом, поставив тонкий локоток на подушку, лежала та самая девушка-ангел. Полог вокруг кровати был раздвинут и чуть колыхался, пылала свеча.

Никогда раньше на яву́ Василий Макаров не видел Анны Владиславовны Покровской, но столько слышал о её красоте, что несколько раз девушка приходила во сне, и образ её казался совершенно ясен.

Та, что лежала под голубым пологом полуприкрытая атласным одеялом была из сна — те же черты, тот же наивный светлый локон на виске, та же нежная ручка. Перед девушкой была развёрнута толстая книга, наслюнявив пальчик, юная Анна Владиславовна перевернула страницу. На запястье блеснул серебряный браслет-змейка. Только нежная, взбалмошная душа могла забраться в постель, не снимая драгоценностей, и до утра читать, жечь свечи и мечтать над каждой строкой.

Сердце в груди гренадера больно билось. Билось хуже чем при атаке на турок, когда пошли в штыковую с расчётом один на четверых. Опустившись перед дверью на колени, и замерев, Василий смотрел на девушку, он не дышал от восторга.

Вдруг ей что-то не понравилось в книге. Красивая головка качнулась, белый лоб наморщился, из-под края одеяла показалось нежная круглая коленка, пальчики перевернули новую страницу.

   — Ну зачем же ты князь не сказал ей, что ты женат? — спросила она, обращаюсь к книге и, наверное, вступая в полемику с одним из литературных героев. — Нехорошо князь, коль уж ты женат, то ты не свободен, ты не можешь другую полюбить!

«Дитя. Совсем дитя», — подумал Василий. — Небесное создание».

Позади в этот миг приблизились осторожные шаги, заскрипел паркетный пол, но в своём упоение Василий не обратил на это внимание.

«Анна Владиславовна, — прошептал он, — Анна Владиславовна, ангел!»

Боль была неожиданной, острой, но он даже не смог крикнуть. Накинутая сзади верёвочная петля, впилась в горло и успела затянуться прежде, чем Василий понял, что его пытаются удавить. Голубой полог постели, мерцание свечей и нежное девичье лицо — всё это толчкообразно погружалось во мрак. Возле уха молодого поручика развивалось свистящее хриплое дыхание, но его перекрыл звон в голове.

Был случай с Макаровым, с прапорщиком, в турецкую компанию, он заснул в карауле, и турок точно так же пытался удалить молодого гренадера, набросив верёвку. Если бы не тот боевой опыт поручика Измайловского полка, Василий Макаров так и погиб бы, не поняв ничего, стоя на коленях в чужом доме, ночью возле двери в девичью спальню.

Несмотря на предшествующее любовное томление, он действовал как с турком — хладнокровно и точно. Оттолкнувшись коленями от пола, Василий изо всей силы ударил головой назад, в лицо убийцы. Удар пришёлся точно в челюсть. Было слышно как она хрустнула, но нападающий даже не застонал и не издал ни звука. Удавка на горле ослабла, мрак перед глазами растаял. Развернувшись волчком, ещё не поднимаясь на ноги, Василий ударил не глядя. Он предполагал попасть кулаком в живот нападающего, и точно попал во что-то мягкое. На этот раз в ответ послышался скрежет зубов.

Нежный, испуганный голосок из спальни спросил:

   — Кто здесь?

Только теперь Василий увидел этого человека — низкорослый, одетый в валенки и тулуп он был будто лишён лица. От него противно воняло мокрой овчиной. Сверху надвита на самые брови немыслимая лохматая шапка. Снизу подбородок и нос охватывал шарф, только глаза мутно сверкали в полутьме.

   — Настя, это ты? — ещё более напуганный, прозвучал голосок из спальни. Вероятно, юная Анна Владиславовна звала свою горничную. — Что случилось?

Поднявшись, наконец, на ноги, поручик вытащил саблю и, приставив её к груди непонятного человека, еле слышным шёпотом произнёс:

   — Уходим. На воздухе разберёмся.

Вместе они прошли по коридору, пересекли гостиную. На тесной лестнице, где воспользоваться саблей было невозможно, человек без лица шепнул в самое ухо:

   — Умри!

Он отклонился и, выхватив нож, попытался ударить гренадера в грудь. Но с опытным бойцом шутки плохи.

Отбитый нож чиркнул о стену, вывалившись из руки, и поскакал, стуча по ступенькам.

   — Дрянь, какая! — прошептал Василий. — Я ж сказал, на воздухе разберёмся.

Одной рукой он оставил горло негодяя, другой сорвал с него шапку.

   — Ну-ка посмотрим на тебя.

В доме поднялся шум — захлопали двери, заспешили быстрые шаги, зазвучали сонные голоса.

   — Пожар?

   — Да нет, вроде не горим.

   — Воры-ы-ы! — крикнул немолодой протяжный голос, наверное, принадлежащий какому-нибудь старому слуге или камердинеру. — Воры-ы! Лови воров!

Перед Василием оказалось странное, тёмное лицо с такими глубокими впадинами глаз, что при неясном свете оно могло показаться обглоданным черепом. Теперь лицо это обнажилось — на обритом лбу стояло большое клеймо. Крупные печатные буквы.

Ранее Василий Макаров не встречал подобных меток.

Поручик Измайловского полка, получивший своё дворянство как ордена за отвагу в бою, не был грамотен, и не смог понять смысла выжженных букв.

За спиной отворилась дверь. Лестницу обдало дрожащим светом свечей. Тот же голос закричал:

   — Вот он вор! Ко мне, сюда!

Пришлось бежать.

Хоть шапка и оставалась в руках гренадера, человек с клеймом всё же вырвался и оказался на улице минутой раньше.

Когда Василий выскочил через дверь чёрного хода, его уж нигде не было видно.

«Он вошёл за мною в дом и двигался сзади до тех пор, пока не представился подходящий момент, — вдыхая ледяной январский воздух и медленно остывая, соображал Василий. — Убийца тоже не хотел привлекать внимания. Может быть, это любовник Анны Владиславовны?»