Осторожно вытянула ящик со столовыми приборами, аккуратно взяла оттуда ложку и снова закрыла ящик, не произведя ни шороха.

За застекленными раздвижными дверями начала свой неспешный путь над черным горизонтом луна, бросила на воды залива серебряную ленту. Это призыв для Николь. Она сядет на темном дворике, будет дышать сладким тропическим воздухом и есть этот вкусный ужин. Квин не сможет различить ее в тени. Разве что направит в ее сторону прожектор, да и то понадобится бинокль, пожалуй.

А ведь с него станется.

– В самом деле, – шептала Ник, осторожно отодвигая дверь и направляясь к любимому плетеному креслу. – Что за надутое ничтожество! – Она вонзила в содержимое стаканчика ложку. – Я, видите ли, должна выбросить из головы, зачем он явился сюда, вырядиться, как куколка, и отправиться с ним на кукольное свидание. – Она засунула полную ложку в рот и оставила ее там, давая нежной смеси какао, бананов и орехов плавиться на языке. Со стоном закинула голову назад и закрыла глаза: внутренний спор не утихал. – Решил, будто он такой неотразимый соблазнитель, что ради него я напялю самое лучшее, схвачу пачку надушенных презервативов и понесусь обедать с ним?

– Это зависит он того, чем пахнут презервативы.

Николь с воплем вскочила, и мороженое полетело на пол. Она Повернулась к темному углу, где должно было стоять еще одно кресло. Лунный свет блеснул на прекрасных зубах, открытых в улыбке.

– Какого черта вы здесь делаете? – возмутилась Ник.

Он пододвинулся ближе – на едва освещенном лице появилось насмешливое выражение.

– Я не хотел пугать вас. Думал, вы сейчас вернетесь домой. У нас ведь...

– Вы сошли с ума, если считаете, что я стану проводить время с...

– ...с надутым ничтожеством. Возможно, это повышение, ведь раньше я был нахалом с толстым кошельком. А что это я вроде бы слышал про неотразимого соблазнителя?

Уставившись на непрошеного гостя, Николь дала глазам приспособиться к освещению настолько, чтобы разглядеть белую рубашку с пристегнутыми кончиками воротника и закатанными выше локтей рукавами.

Не сводя глаз с Квина, она наклонилась поднять стаканчик с мороженым. Взгляд Квина сместился вниз, неторопливо путешествуя по ее телу. Николь, вздрогнув, вспомнила, в чем она сейчас. Обтягивающая, весьма откровенная блузка и белые кружевные трусики.

– По-вашему, так надо наряжаться для торжественного случая? – усмехнулся он. – Не то чтобы мне это не нравилось. Но очень уж... непринужденно.

Не собираясь смущаться, Николь выпрямилась. В другое время она бы закрылась руками или одернула очень уж нескромную блузку. Но что-то было в Макграте, заставляющее ее стоять перед ним полуголой, и пусть его пускает слюнки.

Она показала ему стакан:

– Я ужинаю с фирмой «Бен и Джерри».

– И не хотите пригласить меня присоединиться?

– Вообще-то... – Она вытащила полную ложку и поднесла ко рту. Лизнула мороженое, искоса следя за его реакцией на чувственное движение. Прикрыла глаза и томно вздохнула. Проглотила мороженое и открыла глаза опять. – Нет.

Он отклонился назад, в глубокую тень. Николь вернулась в кресло и принялась трудиться над следующей ложкой. Вкусное мороженое никогда не доставляло ей такого развлечения.

– Почему вы не сказали мне, что «Морской ветерок» построен вашим прадедом?

Ложка застыла, будто мороженое превратилось в камень.

– Как вы узнали?

– Поговорил с местными.

Все удовольствие поддразнить мужчину исчезло. Нечего ему знать, почему гостиница так много значит для нее.

– Это уже история, – спокойно ответила она, прилежно набирая в ложку очередную порцию мороженого, – старые дела.

– Ага. И поэтому для вас так важно сохранить гостиницу в своих руках. Дом связывает вас с отцом, умершим, когда вы были маленькой девочкой.

Николь со стуком поставила стакан на столик и вперила в противника гневный взгляд.

– Какое вам до этого дело, господин капиталист? Для вас это просто участок на берегу океана, из которого можно извлечь кучу денег. Ни мое прошлое, ни моя семья не имеют к этому отношения.

– Может быть. А может, и нет. – Голос из темноты смягчился, и послышалось шуршание кресла, пододвигаемого ближе, туда, где лунный луч высветил знакомые черты. – Нужно все стороны сделки принимать во внимание.

Девушка свернулась в кресле, подобрав обнаженные ноги под себя.

К ее удивлению, Ник протянул руку и коснулся ее, посылая электрические сигналы сквозь все ее тело.

– Вы потому купили курортную гостиницу, что ее строил ваш предок?

– Я купила ее потому, что она многое для меня значила. Живое сердце острова. Душа городка, принявшего меня малюткой-сиротой. То, что здесь труд моего прадедушки... ну, это тоже имеет значение. – Она встала: подальше от него, а то что-то кружится голова. – Вы не поймете.

Но Квин уже стоял прямо перед ней, и запах его лосьона смешивался с ароматом влажного морского воздуха.

– Я отлично понимаю вас. Мой отец был строителем, – тихо проговорил Квин, приподняв локон ее волос и задумчиво играя им. – Он придумывал и возводил прекрасные дома. Я работал вместе с братьями и с ним каждое лето с тех пор, как смог надеть инструментальный пояс. В поте лица мы стучали молотками, таскали панели, заливали бетон, клали мостовые плиты. И то, что получалось, стоило миллион и выглядело на десять, и здорово было думать: «А ведь я строил это».

Пораженная этой речью, Николь молча глядела на него.

Уронив локон, он взялся за другой, пододвинувшись еще ближе, почти вплотную к голым ногам и мало что прикрывающей блузке. Николь задержала дыхание, а он продолжал:

– Однако папа считал, что строить дома для богатых – это не то, к чему стоит стремиться в жизни. Он хотел, чтобы мы, его дети, в таких домах жили, носили белые воротнички и работали головой, а не руками. Вот и выпер нас всех – Кама, Колина и меня – на такую жизненную дорогу, по которой идут с чистыми ногтями и в отглаженных костюмах.

– И вы достигли небывалого успеха в жизни, – с трудом выговорила Николь.

– По папиному мнению, да. Но я умею уважать созданное вашим прадедом – и то, что вы пытаетесь сделать.

Надежда зажглась в сердце Ник, но она не была способна сейчас насладиться ею. Сила мужского желания угнетала ее, она задыхалась. Свободная от локона рука уже уверенно держала Николь за талию, губы находились в паре дюймов от ее лица.

Кровь прилила к напрягшимся грудям, между ног будто завязался тугой узел. Она взглянула ему в глаза, потом ниже, на прекрасный, жаждущий рот.

– Мне очень хочется поцеловать тебя. – Лицо Квина приблизилось, теплое дыхание согревало. – Сейчас.

Николь закрыла глаза, и в одно мгновение Квин приник к ее раскрывшимся губам.

– Ммм. Лестной орех, – глухо пробормотал он. – И бананы.

Николь хотела засмеяться, но вышел стон, а Квин прижимал ее к стене плотнее, гладя нагие бедра. Повинуясь инстинкту, она изогнулась, чтобы быть ближе к нему. Слабый голосок разума протестующе поскуливал где-то внутри, но шум волнующейся крови успешно его заглушал.

– Почему... – Она вовсе не хотела произносить это вслух.

– А почему бы и нет?

– Потому что... – Объяснение прервалось. Как можно говорить и что-то доказывать, когда ласкающие губы уже на твоей шее и опасно приближаются к груди. – Вы... Ты... враг...

Он потянул за лямку блузки, снимая ее с плеча. Ткань сползла ниже, и язык коснулся открывшейся кожи. Николь громко втянула воздух. Рука Квина гладила ее талию, грудь... На мучительную секунду подушечка большого пальца соприкоснулась с соском.

Поцелуи медленно, извилистой тропой поднимались к ее ключице, вверх по шее, под самое ухо, ко рту.

– Я не враг тебе, я Мак. А ты – Леди в Синем. Помнишь? – Он скользнул рукой по ее животу и потеребил шелковый краешек трусов.

– Квин, – выдохнула она.

– Мак. А ты – моя Леди. – Рука поползла ниже, опасно, восхитительно ниже... – Я отозвался на объявление.

Невозможно дышать, невозможно думать... Она приподнялась на цыпочки, и его рот накрыл ее губы, а язык начал двигаться: внутрь – наружу, внутрь – наружу. Медленно, пробуждая страсть, сводя с ума.