Кэтрин вопросительно посмотрела на него. Оливер сидел, опустив глаза, и нельзя было догадаться, что скрывается за его молчанием.

– Если тяжело рассказывать, лучше не надо, Оливер. Тебе нельзя волноваться. Слышишь меня? – нежно сказала Кэтрин.

– Не беспокойся, Кей, со мной все в порядке. – Он посмотрел на нее растроганным взглядом и ладонью прижал ее голову к своему плечу. – Подробностей я не знаю… в общем, у него появилась другая женщина. С этого все и началось. Разумеется, об этом я узнал позже. А исчез он одновременно с извещением, что банк не способен выплачивать проценты по вкладам. Растрата была настолько значительной, что спасти банк не представлялось возможным. Началось следствие, отца разыскивали по всем штатам, но безуспешно. Мы с матерью тогда оказались на грани нищеты. Помню, твой отец не один раз появлялся у нас в доме. Он предлагал свою помощь, а мать гордо отказывалась. У нее был свой, правда небольшой, капитал, но на время следствия, которое длилось больше полугода, ее счет в банке был арестован. Видимо, позже все как-то образовалось, потому что мы не испытывали серьезных материальных затруднений. – Оливер снова замолчал.

Кэтрин поняла, что он подошел к самому главному, что мучило его.

– Ты потерял отца, а потом потерял мать. Так, Оливер?

– Да, мать почти сразу изменилась. Она уже не уделяла мне столько внимания, сколько прежде. Все чаще мне казалось, что я мешаю ей. В ее жизни кто-то появился, но она тщательно скрывала его от меня. И не только от меня. Оказавшись в положении ни разведенной, ни жены, она предпочитала развлекаться подальше от дома. Помню бесконечно унылые, долгие вечера, когда она уезжала в Бостон, оставляя меня в одиночестве. Иногда она пропадала нескольких дней. Пожилая женщина приходила тогда ежедневно, готовила мне, убиралась в доме и уходила. Все в округе осуждали мать за ее образ жизни. Она ни с кем из соседей не дружила. – Оливер тяжело вздохнул. – Из-за этого я тоже не сумел обзавестись друзьями. Рос сам по себе, замкнулся и уже не делал попыток преодолеть возникший между мною и матерью барьер. Я любил ее и ненавидел! – Волнение душило Оливера. – Так продолжалось пять лет, вплоть до того дня, когда ее нашли в машине у обочины дороги. Она была мертва!

Кэтрин обняла его за шею, ласково провела ладонью по щеке.

– Оливер, успокойся, ты ни в чем не виноват! Все это было так давно.

– Виноват, Кэтрин. Я понял это прошлой ночью. Во всем виноват мой детский эгоизм. Если бы в те годы я помог ей хоть немного справиться с отчаянием, в которое ввергло ее предательство отца, возможно, она не умерла бы. Подумай, каково ей было оказаться одной с ребенком в окружении всеобщего недоброжелательства?! Все, кто хранил свои деньги в отцовском банке – а таких в округе было большинство, – проклинали его имя, и никто не пожалел нас! Мне было около восемнадцати, когда я хоронил мать. Никто не пришел на ее похороны, кроме твоего отца. Он помог мне в тот момент и позже стал ненавязчиво опекать меня. Я решился во всем довериться ему. Ты знаешь, что он фактически оплатил мою учебу в университете?

– Нет, отец никогда не рассказывал мне о тебе. Теперь я понимаю, почему ты взялся спасать нашу фирму от банкротства. Отец, правда, утверждал, что ты делаешь ему личное одолжение.

– Он и с меня взял обещание не рассказывать тебе о его участии в моей судьбе. Но теперь все позади. Считаю, что имею право посвятить тебя в это. Всю жизнь буду хранить благодарность Льюису Норману. У тебя замечательный отец! – с чувством произнес Оливер. Чего нельзя сказать о твоей матери, добавил он про себя. Однако эта тема продолжала оставаться запретной. Не хватало еще посвящать Кэтрин в мерзкую правду о женщине, которая всем им испортила жизнь.

– Пойдем, я покажу тебе могилу моей матери. Давно я здесь не был, боюсь, что не сразу ее найду.

Они вышли из машины. Зонт им не понадобился, дождь кончился, средь серых облаков появились голубые просветы. Вступив на кладбище, Оливер взял Кэтрин за руку и сразу свернул с центральной аллеи на боковую дорожку. Направляясь в самую глухую часть кладбища, они медленно проходили между надгробными плитами с почерневшими надписями, с изъеденными ржавчиной решетками оград и разбросанными там и сям яркими пятнами цветов. Тишину вечного покоя нарушали лишь звуки весенней птичьей переклички. Еще издали Кэтрин приметила большой куст черной бузины. Она любила этот кустарник за целебные свойства его ягод. Сейчас он цвел, и крупные зонтики белых соцветий привлекали насекомых, оживших после дождя. Возле него и остановился Оливер. Отпустив руку Кэтрин, он нагнулся, чтобы смахнуть прошлогоднюю листву с небольшой мраморной плиты. «Джессика Грегори Уинстон (урожденная Эшли)» – прочитала Кэтрин. Ниже шли даты рождения и смерти. Она ахнула.

– Всего тридцать девять лет! Такая молодая…

– Когда отец бросил нас, ей было тридцать четыре года.

Оливер положил на плиту свой букет. Кэтрин добавила к незабудкам и ландышам пионы и отошла, чтобы не мешать Оливеру.

Он нашел ее на центральной аллее, недалеко от входа. Она стояла рядом со склепом из белого мрамора, в котором покоились останки рода Норманов, начиная с деда, знаменитого путешественника Дориана Нормана, жившего еще в начале восемнадцатого века. Здесь все было прибрано, и сердце Кэтрин наполнилось грустью. Перед ее глазами стояла скромная могила Джессики Уинстон.

– Подожди меня здесь, я ненадолго зайду в контору кладбища, – предупредил ее Оливер.

Вернулся он к ней успокоенным и просветленным. Кэтрин поняла, что теперь за могилой его матери будет постоянный уход.

– Зайдем? – спросил он, когда они поравнялись с церковью.

Кэтрин кивнула. В церкви почти никого не было. Утренняя служба давно закончилась. Они купили свечи и, поставив их перед ликом Божьей матери, зажгли. В молчании они смотрели на завораживающий трепет живых лепестков огня.

– Ты хотела бы венчаться в церкви? – спросил Оливер, словно уже сделал ей предложение.

– Да, пожалуй, – неуверенно ответила Кэтрин, продолжая удивляться необычным проявлениям нового в Оливере.

Осмотрев помещение церкви, они вышли на маленькую площадь. В глаза им брызнул солнечный свет. Обнявшись, они дошли до стоянки, где оставили машину.

– Давай посмотрим твой дом, – предложила Кэтрин.

– Нет. – Оливер резко качнул головой. – Не хочу. Ты не будешь возражать, если я сегодня уеду? – спросил он без всякого перехода.

Кэтрин в растерянности смотрела на него. За два месяца она настолько привыкла к присутствию Оливера в своей жизни, что вопрос застал ее врасплох.

– Да, конечно… – забормотала она. – Но ты уверен, что полностью поправился? – спохватилась Кэтрин. – Не хочешь посоветоваться с врачом?

Оливер смотрел на нее и улыбался.

– Пора приниматься за дела, Кэтрин, – мягко возразил Оливер. – Слишком много их у меня накопилось.

– Тогда я сама отвезу тебя на машине в Бостон, – решительно заявила Кэтрин.

– Согласен, но только не в Бостон, а на станцию, – твердо сказал он. – Поездом доберусь и сразу позвоню тебе. Договорились?

Кэтрин вздохнула.

– Договорились, – нехотя согласилась она.

В первые дни после отъезда Оливера в жизни Кэтрин образовалась невыносимая пустота, которую нельзя было заполнить ни работой, ни чтением, ни домашними делами. Ежедневные телефонные звонки Оливера были приятны ей как проявление внимания, но заставляли ее вновь и вновь задумываться: он изменился после аварии или ее отношение к нему изменилось? Несомненным было одно – Оливер стал более открытым для нее, чем прежде, иначе не рассказал бы ей о матери. Предположим, причиной его желания совершить экскурсию в прошлое могло стать то потрясение, которое он пережил. И все-таки он продолжает что-то скрывать от нее, чувствовала Кэтрин. Что касается постели, то здесь он оставался все тем же восхитительным любовником, если не считать того, что чувственная грубость уступила место чувственной нежности. Все эти изменения могли быть случайными, временными. А вот спонтанное решение уехать было типичным для прежнего Оливера. Он всегда быстро принимал решения, не считаясь с ее чувствами. В конце концов, он мог предупредить ее в субботу, а уехать на следующий день, дав ей время свыкнуться с этой мыслью. Конечно, смешно было предполагать, что после сотрясения мозга, каким бы тяжелым оно ни было, такой человек, как Оливер, мог существенно измениться. А нужно ли ей, чтобы он изменился? Разве не таким полюбила она его с первого взгляда?