Винни поднялся из-за стола и пошел за упырем к хозяину таверны. Ему жутко хотелось остаться, но он трезво рассудил, что с невероятным ходячим скелетом, вампиром и девушкой-оборотнем он еще успеет пообщаться. А вот бесплатно поесть в другой раз могут и не предложить. Кто их знает, местных, может у них здесь все за зоды?

Как человек оказался за пределами Витано, никто из охраны великого города объяснить не смог бы. Да и вряд ли кто-нибудь стал бы пытаться это объяснить. Объяснять было нечего. Человека никто не видел.

Вернее, его видели. Если бы кому-то пришло в голову опрашивать всех и каждого, то наверняка нашлись бы люди, которые видели его в кабаке с важным господином. Нашлись бы те, кто видел, как он покидал кабак вслед за своим собеседником. Потом его лысую голову и очки с толстыми стеклами видели на разных улочках города. По тому, как выстраивались эти разрозненные воспоминания, можно было бы предположить, что человек идет от кабака в сторону городской стены.

Вот только никто не видел, как лысый человек добирается до этой стены. И как перебирается через стену, тоже никто не видал. И по ту сторону стены его не заметили. Слишком большое было расстояние.

Как так вышло? Он просто потерялся на одной из городских улочек, исчез куда-то. А потом появился так же неожиданно далеко по ту сторону стены. Вышел на дорожку из чахлых мертвых кустов болота и, не боясь быть замеченным ни со стены, ни со стороны Пустоши, зашагал прочь от Витано.

Человек не спешил. Он вообще никогда не спешил. Как никогда не нервничал, никогда не напрягался по пустякам, да и без пустяков. Никто никогда не видел его в гневе. Никому не удалось увидеть на его лице и выражение радости.

Он был всегда спокойным и ровным, как доска. Может быть, именно благодаря этой невозмутимости его мало кто замечал, несмотря на запоминающуюся внешность? А может быть, от того, что и мнения своего он ни на что не имел. А точнее имел, да только никто никогда от него этого мнения не слышал. Что вообще от него слышали?

Человек жил так, будто бы и не жил вовсе. За блестящей лысиной и такими же сверкающими на солнце очками не было ничего. За каждым из живущих тянется шлейф привычек, эмоций, воспоминаний, мнений, столкновений… За ним шлейф отсутствовал. А если и был, то человек его искусно маскировал. Настолько искусно, что ни одна живая душа не догадывалась о его существовании.

Ровный, невзрачный и неприметный, как доска в заборе. Его никто никогда не замечал, а если и примечал случайно, то не мог вспомнить. Вспоминать было нечего.

Человек вышел на поляну. Черное, смердящее болото осталось за спиной. Впереди был цветущий луг, черная полоса леса на горизонте. Но человек, казалось, не заметил перемены. Будто знал, что здесь увидит.

И он на самом деле знал. В отличие от Винни Лупо, вылетевшего сюда, как в другой мир, он прекрасно знал, куда попал и зачем. Одного он не мог знать: в каком месте выскочил из болот юноша и в каком направлении побежал после.

В окрестностях было три деревни. Винни Лупо мог оказаться с одинаковой вероятностью в каждой из них. И человек пошел в ту, что была ближе других.

Ближе других к нему. Впрочем, это ничего не значило.

В кабаке было людно, если это слово применимо к нелюдям. Местному сброду в большинстве своем не нужно было ни пить, ни есть, но кабак, неотъемлемая часть человеческой жизни, по странному стечению обстоятельств оставался атрибутом и человеческой смерти, и нечеловеческой жизни. Успокоить душу, совесть или залить парой стаканов ненужные вопросы, будоражащие мысли и тревожащие сердце, как оказалось, необходимо не только людям.

Люди здесь вообще появлялись редко. Но на их появление расчет тоже был. Держатель кабака не хотел бы оказаться внакладе, потому готовился принять и обслужить любого клиента.

Кроме того, хозяин кабака знал человека. Вернее сказать, знал о его существовании и не терял в памяти. Так было нужно, хотя человек и не очень-то был рад, что где-то есть некое существо, способное его вспомнить.

— О, живой господин, — приветствовал стоящий за стойкой мертвяк. — С чем пожаловали? Чего изволите?

— Плесни на два пальца, — попросил человек с легкой небрежностью.

С упырем из кабака он мог себе это позволить. Мертвяк вынул стаканчик, плеснул туда чего-то мутного из объемной бутыли зеленого стекла. Другой бы даже смотреть без содрогания на эту муть не стал, но человеку, кажется, это нравилось.

Он сделал глоток, ополовинив содержимое стакана, и посмотрел на мертвяка.

— Господин что-то ищет?

— Господин кого-то ищет, — ответил человек, задумчиво поворачивая стакан в пальцах. — Угадай кого?

Упырь повел плечами. Значит, мальчишки здесь не было. Или мертвяк комедию ломает, набивает цену. Человек отпустил стакан. Рука метнулась куда-то под одежду. Движение было молниеносным. С той же стремительностью рука появилась снова, хлопнула ладонью по стойке. Под ладонью звякнуло.

Мертвяк за стойкой, внимательно следивший за манипуляциями, словно ему показывали фокус, напрягся. Словно ничего не произошло, принялся убирать бутыль. Но движения стали суетными и поспешными, а в гнилой голове явно шел активный мыслительный процесс.

— Мне нужен мальчик, — произнес человек. — Юноша. Лет восемнадцати. Должен был появиться сегодня. Странный такой, о жизни ничего не знает.

— Нет, — покачал головой упырь. — Не было. Я бы запомнил.

— А ты не запомнил? — очки человека, словно живые, съехали на кончик носа, и на упыря уставился пронзительный взгляд, какого редко кто удостаивался.

Мертвяк поежился:

— Нет, господин, его здесь не было.

Человек медленно убрал со стойки руку.

— Но Петро… — поторопился упырь.

— Что Петро? — рука замерла на месте.

— Петро был у меня сегодня утром, — сбивчиво заговорил хозяин. — Обычно он сидит долго, а здесь… торопился очень. Говорил, что ему нужен человек. А откуда здесь человек, тем более живой… Простите, господин, но это редкость. Ну, и он ушел.

— И что? — фыркнул человек.

— Ну, если кто и может найти здесь человека, господин, так это тот, кто ходит от деревни к деревне и ищет человека. Местные-то своей жизнью живут, вы же знаете. А Петро очень был нужен человек.

Человек поднял руку и неспешно подхватил стакан, завертел в пальцах. На стойке рядом осталась лежать зода. Впрочем, лежала она не долго. Пара ловких движений и монета со стойки переместилась в карман упыря.

— Куда пошел Петро? — невзрачным, как ветер в спокойный осенний день, голосом полюбопытствовал человек.

— Не знаю, куда ушел, но собирался в Буна Нона, — угодливо отозвался мертвый трактирщик.

Человек кивнул, молча опрокинул стакан. Мутное пойло одним глотком плеснулось в горло. Пустой стакан стукнулся о стойку. Человек молча махнул рукой и вышел.

Упырь вздохнул с облегчением. Появление этого господина всегда приносило хороший доход, но всегда изматывало и трепало нервы. Потому, когда лысый, как колено, господин скрывался за дверью, мертвяк чувствовал небывалое облегчение.

Лес расступился неожиданно резко. Словно бы хотел застать врасплох. От опушки вверх поднимался поросший кустарником пригорок. По другую сторону пригорка снова начиналась стена леса, а в обе стороны уносилась просека.

Следом за Петро и Дерреком Винни вскарабкался по склону и замер, не понимая увиденного. По возвышенности через всю просеку, докуда хватало глаз, тянулась дорога. Вроде бы дорога. Странная, будто кто-то уронил бесконечную металлическую лестницу с деревянными ступенями.

— Что это? — не сдержал любопытство Винни.

— Железка заброшенная, — отмахнулся Петро.

Он сказал это так буднично, что Винни не решился уточнять. Сознаться в том, что он понятия не имеет, что такое «железка» было отчего-то стыдно. Тем более железки было две. Бесконечно длинные, змеящиеся на одинаковом расстоянии друг от друга и связанные между собой деревянными поперечинами. Коротки и толстыми.