В это время в другом месте состоялся иной разговор. Их объединяло имя, то самое, что стало причиной трагедии в резиденции Правителя эльфов.

— Убить, — резкие слова, произнесенные на гортанном наречии морфов, резали нежные мальчишеские губы. Сегодня изменчивый [21]был в своем любимом облике. Хрупкий юноша с серебряными волосами. Некоторым морфам не чуждо чувство прекрасного.

— Сожалею, Гайде [22], но я не могу исполнить вашу просьбу, — второй морф, чье лицо и фигуру скрывал плащ с капюшоном, прижал руку к груди в жесте отрицания [23].

— Просьбу? Ты перепутал, Олар. Я не просил, — ответил первый, — я приказал! — Юноша не сдерживал эмоции, цедя по слову сквозь зубы. Нежелание подчиниться, отрицание?! Яростные эмоции рвали сознание мальчишки на части. Не выдержит, не сможет, понял он, и приобретенная часть его души отступила, оставив данное при рождении.

— Невозможно, Гайде, он выжил. Доказал свое право. Мы не можем пойти против своих обычаев, — второй заметно нервничал. Он не отнимал от сердца руку. Как будто жест мог защитить его от гнева юноши. Что же ты делаешь, Гайде? Твое слово против обычаев. Нет никого, кто мог бы рассудить этот спор. Олар страстно хотел подчиниться, его попранная гордость требовала этого. Никто и никогда не уходил от его клинка. Кроме этого… Имя противника, как соль на открытую рану, морф не мог произнести его. Даже в мыслях.

— Мое слово — закон. Или ты и это будешь оспаривать? — первый не изменил позы. Не изменил он и тона, но… Взметнувшийся ветер донес до Олара запах чудовищной силы, собранной для одного молниеносного удара. — Подчинись, прошу… Я не хочу убивать тебя, отец… — Гайде еще помнил родство.

— Не буду, — но хочу. Это осталось в мыслях. Не хватит силы оспорить, даже с его умениями лучшего из наемников-убийц среди морфов. Древнее существо, завладевшее его сыном, так легко не победить.

Олар смотрел на сына, но видел Гайде — квинтэссенцию силы, мудрости, памяти и знаний расы морфов. Сколько в этом странном существе осталось от бесшабашного мальчишки? Их не разделить теперь. Олар знал, малыш еще борется. Иногда, забываясь, называет его «отец»… Он скрупулезно собирал такие мгновения, каждое из них могло стать последним. С рождения мальчика, морф знал, что произойдет. Он чувствовал. Три периода назад его сын лег спать, а утром открыл глаза новый Гайде. С этого вдоха, он потерял своего сына. Навсегда. Одинокое горе убийцы затерялось на фоне всеобщего ликования.

— Отвечать перед Матерями [24]будете вы. — Олар подчинился тогда, подчинится и теперь. Хранительницы обычаев тоже не посмеют перечить идолу своей расы. Уточнение, простая формальность.

— Я отвечу. Используй все, но приговоренный должен быть мертв. Как тому и положено быть.

Сила вокруг фигуры пришла в движение, принимая более безобидную форму — защита. Гайде не пренебрегал ею. Он знал, что в убийце борются два желания: рискнуть сейчас или довести давным-давно начатое дело до конца. Раз Олар уже достал приговоренного, память о том осталась навсегда, пересекая ломаной чертой спину врага. Неведомо, как тот выжил. Суеверные почитатели смерти никогда не брались за проваленное однажды дело. Считается, что избежавший смерти наделен Создателем правом распоряжаться ей самостоятельно. Покуситься на его жизнь — пойти против воли Создателя. «Пережиток прошлого…» Этот случай будет первым успешным исключением.

Гайде хорошо помнил этого сотворенного. Он сам приговорил его. За что? За свое изгнание [25], конечно. Альвовский выродок разрушил его телесную оболочку, заставив суть поджидать подходящего носителя много периодов. Существовать отдельными кусками в десяти — пятнадцати телах, что может быть хуже? Только собирать себя заново. Презрительные слова «ты слишком ветх для своего могущества», еще звучат в памяти. Гайде умел учиться на своих ошибках. Идея, слиться со столь юным существом, как этот носитель, была замечательной. Она подарила свежий взгляд на многие вещи. «Пришла пора перемен в этом загнившем болоте…» Все меркло перед замаячившей на горизонте возможностью заплатить старый долг. Благодарность врагу, еще не повод для пощады. Морф обернулся к убийце, но того уже не было. Мастер. «Почему же твоя первая попытка не увенчалась успехом?»

Третий Пес на вдох заскочил на равнинные земли морфов. Неодобрительно покачал зубастой головой, став свидетелем сцены. Тому, кто каждую ночь совершает один и тот же путь, не понравилось пренебрежение к обычаям. Ох уж эти Изменчивые…

«Поиграем?» Принесло эхо отзвук фразы. Маленькая гномка [26]торопливо пробиралась к выходу. Она старалась не обращать внимания на распростертые в подземных галереях донжина [27]тела. «Поиграем?» Звал радостный звонкий голосок. Девочка сильнее сжала концы замызганной тряпицы, прикрывающей светящиеся в темноте галереи волосы. Ни одного волоска не должно выскользнуть из-под повязки. Ни одного. Иначе Она найдет ее. До выхода из донжина еще далеко. «Почему со мной никто не хочет играть?» Голосочек стал растерянным. Совсем как у нее, гномки, когда она спрашивала, почему старшие братья не берут ее с собой наверх. Гномка сделала несколько шагов, наткнулась еще на одно тело и закусила руку, чтобы не закричать. Братик… Совсем как живой, только холодный очень и волосы больше не светятся. «Плохие игрушки!» Казалось, невидимый ребенок был готов расплакаться от обиды. Не игрушки, они не игрушки! — чуть было не закричала девочка, но Этой все равно. Игрушки — это разноцветные каменные фигурки, которые вырезали ей папа и братики.

Дальше, гномка уже чувствовала дуновение ветерка. Еще несколько осторожных шажков. Как хорошо, что она проследила за старшими, когда те выходили на поверхность. Сейчас это спасет ее. Девочка никогда бы не посмела нарушить запрет старших. Поселившее в донжине Зло гнало ее на поверхность. Большую, неуютную, такую яркую.

«Я хочу играть!» Невидимка почти рыдала. Все кто играли с Ней — играли в последний раз. Поворот. Туннель плавно ведущий наверх. Выход! Здесь почти не было тел. Немногие успевали добраться до внешней галереи донжина. Обычно тьма настигала их раньше. «Я вижу тебя!» — радостный смех. Гномка вскрикнула и побежала, не разбирая дороги. За ее спиной такая уютная знакомая с колыбельки темнота сгущалась, приобретая зловещие очертания. «Давай поиграем, подожди меня, тут больше не осталось игрушек, только ты.» Она действительно осталась одна. Поселение гномов превратилось в ледяное кладбище. Меньше, чем за период. Тьма никак не могла наиграться. Гномка попыталась прикрыть руками волосы, единственное, что выдавало ее. Тряпица осталась где-то в туннеле. Ступеньки, пара слов и усталое бледное тельце вывалилось на горное плато, хватая ртом воздух.

«Попалась, попалась!» — раздались из галереи радостные хлопки в ладоши. Темнота оформилась в силуэт девушки-подростка. Гномка в ужасе оглянулась, щуря ослепшие от яркого света утренней зари глаза. Темнота тянула к ней свои жадные ручонки. Тонкие, неуклюжие, как у нарисованных гномиков, на стенах в галереях донжина. Все дети рисовали такие. Вот как Это проникло в поселение. Гномка никогда больше не возьмет в руки уголь… Пожить, еще хотя бы вдох. Ведь если она умрет, то навсегда окажется во тьме, а там Она! Вечно убегать и слышать вечное «поиграем…»

Силуэт сделал шаг вперед и тут же отпрянул назад. Что? Спасена! Зло не может выйти на свет! Темнота клубилась за порогом донжина, но не могла преодолеть его… Первые лучи Звезды осветили вход в подземелье. Девочка поднялась и побежала дальше, желая оказаться как можно дальше от своего дома. «Вернись!» Обиженно. Гномка не оглянулась. Прибавила ходу, а темнота, вновь собравшись в силуэт дальше от входа, куда не проникли лучи Звезды, восторженно произнесла: