— Молодец! — похвалила я. — И что ж за злой гений все эти вирусы только придумывает?!

— Теперь уже их и не надо придумывать, они сами развиваются. Самообучающиеся модули, — коротко сказал Элиас.

— Мдя… чего бы хорошего люди не придумали, всенепременно это против них обернется.

— Да людям-то что? Их эти вирусы не трогают, у них же нет системы, — пожал плечами Элиас.

— Ну, так их же системы летят из-за вирусов! Все равно жалко! Да и информацию терять не хочется.

— Все-таки, какая же огромная разница между нашими временами. Ты так забавно ты рассуждаешь! — Очень тепло, будто ребенку, сказавшему очевиднейшую глупость, улыбнулся Элиас. — Информация же в сети! Куда она денется-то?

— Вся в сети?

— Да, сеть огромна, она вмещается в себя всю информацию.

— Надо же… А чего тогда переживать из-за вирусов, которые жрут систему, раз ничего не теряется? — окончательно запуталась я.

— Как это ничего не теряется? А система? Она что, по-твоему, не теряется?

— Да что с ней станется? Ну, поставят новую такую же! Мороки, конечно, больше, но все вполне восполнимо.

— Это в ваше время так?

— А в ваше как? У нас информация была главной. Она чаще всего и терялась, иногда без возможности восстановления.

— Ну, наверное, поэтому для нее придумали универсальное хранилище, откуда она, ну, никак не может никуда деться. А вот бедняжки системы как не ценились, так и не ценятся, — усмехнулся Элиас. — Системы же неповторимы! Это настолько сложные конструкции, что все их конфигурации абсолютно уникальны. Непредсказуемы! Поэтому неизвестно, какая именно система даст будущее, в какой наиболее удачное сочетание. Есть системы, которые быстро обращаются с числами, а есть, кому проще со словами, есть системы, отлично справляющиеся с домашними делами, а есть чудесные оптимизаторы каталогов. Поэтому каждая система важна. Потеря даже одной расценивается как непоправимый ущерб науке. А тут вирус косит их тысячами! Так наука никогда не продвинется! И без того ученые никак не могут понять ни механизма, ни закономерности. Даже предполагают, что их нет, что это просто случайные процессы. Раньше были люди, которые во всем это разбирались, и никто в это не углублялся. А теперь вот ступор!

— Раньше были, теперь исчезли? Вымерли что ли?

— Да, примерно так, — кивнул Элиас.

— Почему ж других тогда не научили себе на смену? — Поразилась я такой очевидной глупости.

— Так тут не учить нужно, а чувствовать. Нужно иметь особый талант, чтобы проникать в глубины процессов, происходящих в системе. Исчезли такие люди, и встала наука.

— Как это они исчезли?

— А кто знает… — вздохнул Элиас. — Просто перестали рождаться.

— Ну, дела у вас тут! Не соскучишься!

— Ой, как раз наоборот! Так скучно — ничего не делать! Мне бы в пару одаренного, как отец, и мы бы так много всего сделали! — Глаза Элиаса зажглись маниакальным огнем. Неудивительно, что у него любое дело спорится в руках. Столько энергии и желания действовать!

— А твой отец был одаренным?

— Да, был.

— Получается, что не так уж и давно исчезли одаренные люди.

— Ну, как недавно, почти век назад.

— Век? Это сколько же тебе лет? — не поняла я.

— Сто двадцать семь, — как нечто обыденное сказал Элиас.

Хотя, может у них и обыденное. Я уставилась на Элиаса. На вид двадцать с небольшим! Вот техника дошла…

— А я-то все гадала, когда ты успел столько всего выучить, — пробормотала я. Ужас, сколько ему лет! Неудивительно, что он так много знает и все время снисходительно всем что-то поясняет. — Слушай, а сколько у вас тут средняя продолжительность жизни? — осенило меня.

— В собственном теле…

— Ой, не продолжай! — Я немедленно пожалела о заданном вопросе. — Глупо было с моей стороны думать, что тут так же, как и у нас. А сколько Хати лет? И Мехису?

— Хати помладше, ей семидесяти два, а Мехису и того меньше, где-то лет пятьдесят, я точно не узнавал.

— Радует, что не постарше, — покивала я. А что, я хорошо вписываюсь в их лесенку. Сто двадцать семь, семьдесят два, пятьдесят и двадцать четыре!

— А почему тебя это интересует?

— Да просто. Интересный у вас разброс. Ты вот в два раза старше Мехиса, — пожала я плечами. А меня в пять…

— Да это ерунда. Это и не разница вовсе, — отмахнулся Элиас. — Вот если бы мне было лет триста, а Меху двадцать, вот тогда бы еще можно было о разнице заикаться. А так все мы "молодые и талантливые люди города Лета".

Видела я такой слоган где-то в городе. Любят здесь молодежь!

Проболтав так до глубокой ночи и так и не сдвинувшись с мертвой точки (прямо как их наука!), мы разошлись, Элиас к себе домой, а я к себе в комнату. Хати, как сказал Кай, была по уши в делах, разгребая все накопившееся.

Утро началось как обычно. Поздоровавшись с Каем и узнав последние новости, погоду и мероприятия, намеченные на сегодняшний день (мне это, конечно, не особенно нужно, но интересно) я отправилась умываться и готовить завтрак и тут вспомнила, что Хати дома. Как выяснилось, она легла вчера очень-очень поздно ночью или, скорее, рано утром, и поэтому все еще спит. Рассудив, что против завтрака она не будет ничего иметь, я взялась за готовку. Все шло хорошо, до того момента как я прикоснулась к тостеру. Тостером я его, конечно, упрощенно называла, скорее это была универсальная хлебопечка. Она делала все, что можно сделать с хлебом, и использовалась мной для приготовления тостов. Раньше все было хорошо, но сегодня… Стоило мне только протянуть руку и коснуться ее корпуса, как опора плавно и быстро ушла у меня из-под ног, голова закружилась, и я окончательно потерялась в пространстве. Ставшая уже привычной кухня покачнулась и плавно исчезла. Видимо, я упала в обморок, но с чего бы это? И что это такое?

Передо мной вместо темноты был не то какой-то чертеж, не то космическое пространство. Я никак не могла понять это нечто плоское или объемное. С одной стороны я явно видела множество ярких пересекающих линий на черном фоне, с другой — одни линии были ближе, другие дальше, и пересекаться они не могли никак. Где-то этих линий было больше, где-то меньше, они соединялись в яркосветящихся пульсирующих точках, и по ним непрестанно что-то перемещалось сплошным потоком, местами уплотненным, местами разреженным. Я долго разглядывала открывшуюся мне картинку, так что успела заметить, что она меняется, иногда медленно, иногда быстро. Линии перемещались, менялись местами и цветами, начинали пульсировать и светиться ярче или наоборот затухали. Как ни странно, от этого странного движения голова у меня не кружилась, все это скорее затягивало и вызывало желание наблюдать пристальнее, нежели закрыть глаза. Удивительно красивая и гармоничная картина, будто живая!

Неожиданно прямо перед моим лицом загорелась ярко-зеленая линия, и я увидела движущийся по ней, как по трубе, поток чего-то маленького. Я протянула к ней руку, линия загорелась ярче, будто поощряя. Одно прикосновение, и снова те же ощущения, что минуту назад от тостера. Я удивленно заозиралась. Я стояла в каком-то коридоре-трубе со стенами такого же цвета, как та линия, к которой я прикоснулась, а навстречу мне несся тот самый поток. Я вскрикнула, и поток тут же накрыл меня с головой, проходя через меня и оставляя ощущение легкого покалывания в кончиках пальцев и еще какое-то малопонятное чувство. Что-то похожее было, когда моя рука прошла сквозь Кая. Может, это все тоже Кай визуализировал? Может, шутить пытается? Мы с ним недавно на эту тему говорили.

— Кай! Хоть бы предупредил! — крикнула я, вертясь на месте. — Не очень удачная шутка, но зато очень красиво.

Тишина.

— Кай! — еще раз позвала я. — Ну, правда, не очень удачная шутка. Верни все как было. И, кстати, что это ты такое показал? Или сам придумал?

Снова тишина. Если бы это в самом деле был Кай, то он точно бы отозвался. Молчать в ответ на вопрос я его не учила, а сам он не умел. А, может, вирус?