— Она говорит, что на дорогах ужасные пробки и дождь льет почти не переставая, — сказала Хилари, вернувшись от телефона. — Сейчас она перекусит — и в постель.

Заглянула Ники и известила родителей, что сию минуту отправляется спать. Чуть позже Габби вызвалась приготовить чай. Возвращаясь из кухни с тяжелым подносом, она на секунду замешкалась в коридоре — и оцепенела, услышав, что родители обсуждают разговор, состоявшийся за обедом. С минуту Габби стояла, не в силах сойти с места, а потом на цыпочках отошла от двери. Выждав немного, она вошла в кабинет, нарочито покашляв, чтобы предупредить о своем приближении. Налив матери чаю, Габби вручила отцу бокал с виски и объявила, что не прочь погулять.

— Возьму с собой Брокси, — небрежно добавила она, — а потом, пожалуй, сразу лягу спать.

Габби щелкнула пальцами, подзывая собаку, и отправилась за плащом и резиновыми сапогами. Прогулявшись, она вернулась в дом, оставила пса с родителями и пожелала им доброй ночи, но, вместо того чтобы отправиться спать, бесшумно выскользнула во двор, прихватив фонарик.

Неяркий луч света выхватил из темноты заброшенную тропинку, которая начиналась у черного хода коттеджа и тянулась вдоль горы. Дорогу эту нельзя было назвать безопасной, особенно теперь, когда дожди размыли ее в скользкую грязь, но безудержный гнев, охвативший Габби, вынудил ее без колебаний двинуться по знакомой с детства тропинке.

Вскоре начался проливной дождь, но Габби упрямо брела вперед. Она вздохнула с облегчением, когда тропа наконец привела ее к старой, забытой всеми калитке, которая была почти неразличима в буйно разросшемся кустарнике. Не без труда Габби откинула ржавую щеколду и протиснулась в калитку. Растрепанная и запыхавшаяся, она вошла в заброшенный одичавший сад, который когда-то красотой славился на всю округу. Здесь идти было уже полегче, вот только ливень хлынул с новой силой, и Габби вмиг промокла до костей.

В скудном свете фонарика старый дом, погруженный во мрак, казался притаившимся чудовищем, и Габби с почти детским испугом поспешила к чугунным воротам, на приветливый свет окон сторожки. Усталая, мокрая насквозь, она отчаянно забарабанила в дверь, и та почти мгновенно распахнулась. Марк Ленокс, стоявший на пороге, потрясен, но уставился на ночную гостью.

— Габби?! Что случилось?! Да входи же, ты ведь промокла до нитки! Господи, неужели ты пришла пешком?

Габби словно не замечала, что с нее ручьями течет на пол вода.

— Я только что узнала, что ты предлагал моему отцу продать «Блу Пайнс»! — гневно отчеканила она, отбросив с лица мокрые пряди. — Хочешь выгнать меня из родного дома? Тебе мало, что семь лет назад ты разрушил всю мою жизнь?!

Марк на секунду словно окаменел.

— Полагаю, Габби, ты слегка ошибаешься, — наконец вкрадчиво проговорил он.

— Хочешь сказать, что ты не пытался купить «Блу Пайнс»?!

— Отчего же, это истинная правда. Я имел в виду другое ваше обвинение, дорогая мисс Смолл. Это вы разрушили мою жизнь… во всяком случае, ненадолго, — добавил он намеренно оскорбительным тоном.

— Как ты смеешь так говорить?! — Голос Габби зазвенел. Чувства, которые она вынужденно сдерживала много лет, сейчас грозили выплеснуться наружу. — Ведь это ты обманывал меня!

— Обманывал? — Глаза Марка зловеще сузились. — Какого черта, что ты плетешь? С первой нашей встречи я ни разу и не взглянул на других женщин!

— Неправда! — бросила в лицо ему Габби. Ее даже замутило оттого, как нагло отрицал свое предательство ее бывший жених.

Марк бесцеремонно втолкнул ее в прихожую и запер дверь.

— Я не намерен продолжать этот спор на пороге. Иди в кухню и сними плащ, он насквозь промок. Родители знают, где ты?

— Нет, — призналась Габби. — Они думают, что я легла спать.

— И что будет, когда они обнаружат, что это не так?

Он подошел к телефону, уверенно набрал номер «Блу Пайнс» и, когда Алекс снял трубку, сообщил: Габби у него и, когда она подсушится, он доставит ее домой.

— Откуда ты знала, что я здесь? — жестко спросил он. — С тем же успехом я мог бы вернуться в Денвер.

— Я позвонила и убедилась, что ты здесь.

— А, так это была ты, — мрачно сказал Марк. — Ладно, снимай сапоги. И носки тоже.

Он провел Габби в тесную старомодную кухоньку, где источала приятное тепло неказистая, но надежная печка. Марк повесил сушиться мокрые носки Габби, забрал у нее плащ и протянул полотенце. Габби прилежно растирала полотенцем густые влажные кудри, и ее злость постепенно сменялась смутным подозрением, что она изрядно сглупила, сгоряча отправившись сюда ночью. Теперь Габби понимала, что лучше бы ей дождаться утра, обуздать свой гнев — и лишь тогда встретиться с Марком Леноксом лицом к лицу.

— Ты вся дрожишь, — заметил он без малейшего сочувствия. — В доме почти никто не живет, но в соседней комнате есть камин. Ступай, посиди у огня. Я приготовлю кофе.

В крохотной гостиной стояли новехонькие диван, письменный стол и конторское кресло — совсем не похожие на ветхую и уютную мебель, которой обставляла свой дом миссис Кингсли, жена садовника Робертсов. Искренне стыдясь теперь своего неразумного порыва, Габби присела на краешек дивана и протянула озябшие ступни к огню, весело плясавшему в камине.

Когда Марк вернулся, она поспешно подобрала ноги и, невнятно поблагодарив, приняла у него кружку кофе. Зубы ее выбивали такую дробь, что Габби не сразу смогла пить.

— Ты так сильно замерзла? — спросил Марк. — Или заболела?

— Нет, это нервы. Я вышла из себя… чего всегда стараюсь избегать, — добавила она с горечью. — Впрочем, в таких случаях страдаю только я.

— Не согласен, — возразил Марк, усевшись в кресло. — Ты ведь была вне себя от бешенства, когда написала то знаменитое письмо.

Габби хотела ответить, но все же заставила себя дождаться, когда дрожь утихнет и ее речь станет более внятной.

— Нет, — сказала она наконец, — тогда я вовсе не была в бешенстве. Не знаю даже, каким словом определить мое тогдашнее состояние. Разочарование, шок, потрясение… словно из-под ног внезапно ушла земля. Разве можно описать такое одним словом?

— Нельзя, — с горечью согласился Марк, — а жаль. Такое слово в точности описало бы, что я чувствовал, когда ты вернула мне кольцо.

— Что ж, возможно, — пробормотала Габби, уставившись на огонь.

— Ты и вправду считаешь, что из-за нашего разрыва страдала только ты?

— Нет, — без особой охоты признала она. — Думаю, когда-то я действительно была тебе небезразлична…

— Небезразлична?! — Марк вскочил, в два шага оказался рядом с Габби и, бесцеремонно и жестко схватив за подбородок, заставил поднять голову. Взгляд его пронзал ее насквозь. — Терпеть не могу красивостей, мисс Смолл, но скажу вот что: ваше письмо было для меня точно нож в сердце.

Габби оттолкнула его руку и с нескрываемым злорадством сообщила:

— Так и было задумано.

— Знаешь, я тебя сюда не приглашал, но раз уж ты пришла, может, будешь наконец любезна объяснить, почему меня бросила?

— О, ради Бога, — устало проронила она, — к чему это притворство?

Марк порывисто подался вперед и с нажимом сказал:

— Я невиновен, Габби! Ты вынесла мне приговор за преступление, которого я не совершал. С той самой минуты, когда я впервые увидел тебя, у меня не было и не могло быть другой женщины. Кто бы ни оговорил меня, — добавил он с неподдельной ненавистью, — этот человек — подлый лжец.

— Никто мне ничего не говорил. Я сама все узнала.

Марк нахмурился.

— Что значит — все?

Терпение Габби вдруг истощилось.

— В таком духе можно продолжать хоть всю ночь, а потому давай оставим этот бессмысленный разговор и вернемся к твоим недавним делишкам. Скажи, ты хотел купить «Блу Пайнс» из мести?

Марк снисходительно усмехнулся.

— Ты себе льстишь, милая! Нет, исключительно из деловых соображений. Моя компания недавно приобрела «Стоунс», чтобы перестроить и модернизировать, а потом выгодно продать. Посовещавшись с советом директоров, я предложил твоему отцу продать и «Блу Пайнс», который стоит на земле, бывшей некогда собственностью владельцев «Стоунс». — Он помолчал, и его глаза так недобро блеснули, что Габби похолодела. — Я, конечно, дал Алексу время обдумать предложение, но сегодня вечером… В ту минуту, когда ты постучалась в мою дверь, я как раз просматривал старые документы. И раскопал кое-что интересное.