Лиза, стараясь не издать ни звука, повернула голову. Шуршание волос по подушке показалось слишком громким. Стрелки будильника висели в темноте, мерцали призрачным зеленоватым светом, как фонарики, которыми глубоководные рыбы приманивают к своим пастям корм. Три часа ночи. Всего два часа прошло с тех пор, как она сидела на кухне с Тимуром и думала, что развод родителей — это самое ужасное, что может с ней случиться. Сквозняк злобно тряс двери, и откуда-то доносились тихие голоса — видимо, люди все еще обсуждали убийства. Лиза хотела быть с ними. Неподвижно лежать здесь, стараясь ни звуком не привлечь внимания отца, было мучительно. Он не стал с ней разговаривать — просто приказал ложиться спать, выключил свет и рухнул на соседнюю кровать. Лиза не посмела спорить.
Снова хлопнула дверь. Из туалета донесся шум воды — похоже, кто-то решил принять душ. Новый порыв ветра бросил в окно горсть снега. Со стороны отцовской кровати донесся глухой, подавленный звук. Сообразив, что именно она слышит, Лиза похолодела. Она готова была снова оказаться в комнате с ожившим мертвецом, или один на один с убийцей, в погребенной под снегом машине, в падающем самолете... Где угодно — лишь бы не слышать сдавленных рыданий отца.
Это было невыносимо. Лиза выбралась из-под одеяла, пересекла комнату. Робко дотронулась до вздрогнувшего плеча.
— Иди спать, — глухо сказал Дмитрий.
— Папа...
— Иди, оставь меня в покое.
Он дернул плечом, и Лиза убрала руку.
— Мне тоже ее жалко, — пробормотала она.
— Не ври. Иди, радуйся. Ты же считаешь, что так мне и надо?
— Это ты считаешь, что так тебе и надо, — прошептала Лиза.
— Чтооо?
Он, рывком сел, таращась в темноте на дочь.
— Я не хотела, чтобы тебе было плохо, пап, и мне правда очень грустно. Ты же не виноват, что в нее влюбился, и я тебя все равно очень-очень люблю, и не считаю, что ты плохой, не думай, я знаю, что ты хороший. Только не злись, пожалуйста...
— С чего ты взяла, что я злюсь? — прорычал Дмитрий и грохнул кулаком по тумбочке. Жалобно звякнул подпрыгнувший будильник. Лиза попятилась, сообразив, наконец, что говорит что-то не то и вообще, наверное, зря не сделала вид, что спит. — С чего ты вообразила, что я вообще что-то такое думаю? Кто тебе такую чушь внушил?
— Никита... — она осеклась, но было уже поздно.
— Никита, — ровным голосом повторил отец. — Значит, Никита. Воображаемый друг наговорил тебе гадостей обо мне с Натальей, и ты пришла, чтобы мне все это вывалить? Ты понимаешь, каково мне сейчас? Или ты делаешь это мне назло?
— Прости, я не хотела, — прошептала Лиза.
— Конечно, не хотела. Ты просто думаешь только о себе, так ведь? — ответил Дмитрий. — Тебе нет никакого дела до других.
— Нет, есть...
— Тогда ты просто ненормальная, — пробормотал Дмитрий и вдруг вскочил. Глаза его загорелись сумасшедшим вдохновением. — Нечего больше тянуть, — решительно сказал он и встал. Резким движением подтянул сползшие штаны, не глядя пригладил волосы. — Мы сейчас же идем к психиатру.
— Что?..
Лиза попятилась, но Дмитрий успел хватить ее за руку.
— Нет! Папа, пожалуйста, я больше не буду, не надо...
Лиза уперлась изо всех сил, но отец дернул ее за руку, и ноги заскользили по полу. Она упала и проехала с полметра на попе, пытаясь вырвать ладонь из жестких пальцев. Они безмолвно боролись в темноте, не видя друг друга, слыша лишь тяжелое дыхание, и стрелки часов плыли в пустоте, как фонарик... как будто они — рыбы в океанской бездне, и во тьме их поджидают призрачные хищники. Наконец Дмитрий отпустил ее руку и толкнул дверь. Темноту прорезала полоса желтоватого света, выхватила сжатые в кулак руки, полусогнутые колени — как будто он собирался прыгнуть. Лиза судорожно вздохнула, стараясь не расплакаться в голос.
— Прекрати истерику, — сказал Дмитрий и снова поймал ее за руку. — Врач должен тебя посмотреть, я же о тебе забочусь! Или ты что, хочешь быть ненормальной? Тогда так и скажи, я перестану. Хочешь быть ненормальной — твое дело.
Лиза замотала головой; из горла вырвалось рыдание.
— Идем, — сказал Дмитрий. — И прекрати реветь, нечего притворяться.
Как только они вышли в коридор, Лиза немедленно замолчала и перестала сопротивляться. Даже представить было страшно, что кто-нибудь увидит, как отец силой тащит ее к психиатру. А если Тимур? А если отец скажет ему, в чем дело? От стыда Лиза готова была провалиться под землю. Пальцы, сжатые, как в тисках, отцовской ладонью, ныли от боли, но Лиза больше не пыталась вырвать руку. Она послушно стояла рядом, пока отец растерянно озирался, пытаясь сообразить, где искать Александра.
Всего комнат было двенадцать — когда-то месторождение казалось перспективным, к пяти уже установленным качалкам собирались добавить еще несколько, и постройка общежития на двадцать с лишним человек казалась разумным ходом. Однако, несмотря на большие запасы, добыча быстро стала нерентабельной — уж слишком неудобно располагались нефтеносные пласты. Буровую законсервировали, и постепенно ветшающая общага оказалась в распоряжении сменяющих друг друга пар дежурных, дуреющих от скуки. Вечные черноводские ветра заносили ее то песком, то снегом, и налет заброшенности лежал на всем — будто еще немного, и здание превратится в ископаемое, надежно скрытое в осадочных пластах.
Вчерашним вечером все разбрелись по комнатам как попало, уверенные, что засиживаться не придется. Если бы не ожидание на чемоданах в Хабаровске и не кошмарный перелет — многие бы и вовсе не стали искать себе койку в надежде, что буран вот-вот утихнет и ночевать можно будет уже дома. Однако люди были вымотаны и почти сразу отправились отсыпаться. Даже встречающих кошмарная дорога из аэропорта почти лишила сил.
Ближайшую к кухне комнатку заняли Тимур и Вячеслав Иванович, еще в самолете почувствовавшие неосознанную симпатию друг к другу. Следующие две сейчас пустовали — совершенно очевидно было, что именно в них жили двое дежурных. В одной из них стоял крепкий табачный дух, на тумбочке лежал потрепанный детектив, а составленные одна на другую подушки еще хранили отпечаток спины. В другой кровать была аккуратно заправлена, зато тумбочка — вытащена на середину узкого пространства между койками, и на ней красовался недостроенный домик из спичек... теперь уже — навсегда недостроенный.
Дальше заночевали, неосознанно сбившись в кучу, геологи: Тофик с Лешкой в одной комнате, Аля и Нина — в другой. Дмитрий с Натальей заняли следующую, а в соседнюю комнату уложили спать Лизу — чтобы была под рукой, но не слишком мешала.
Как расположились остальные, Дмитрий толком не знал. Он только помнил, что в комнате через одну от Лизы, почему-то оказавшейся пустой, сейчас лежит под казенным одеялом тело его жены. Тело, выпотрошенное, как туша животного, предназначенного в пищу. Откуда-то снизу, как сквозь вату, донесся тихий писк; он с удивлением опустил глаза и увидел свою дочь — ее лицо было напряжено и сморщено, по щекам катились крупные слезы. Он вспомнил, что хотел срочно поговорить с врачом. Секунду он колебался — очень не хотелось отпускать дочку и тем более оставлять одну; ему казалось, что неугомонная Лиза может сбежать и натворить что-нибудь. Но таскать ее туда-обратно по коридору тоже не хотелось. Наконец он решился.
— Стой здесь, понятно? — строго сказал он и наконец отпустил руку. Лиза сунула слипшиеся пальцы в рот, чтобы хоть как-то унять боль — в какой-то момент отец так сильно сжал руку, что он едва не закричала от боли. — Тебе понятно? — снова спросил Дмитрий. — Ни шагу отсюда, я сейчас приду.
Лиза торопливо закивала, и Дмитрий, сутулясь, зашагал к кухне.
Геологи вяло дожевывали гипотезу вырытой в сугробе пещеры. Всем четверым было очевидно, что проверить ее, пока не утихнет буран, никак нельзя, и они пытались найти разгадку, исходя из одной теории. Склочный водитель автобуса сидел рядом, но в разговоре не участвовал, только поглядывал — снисходительно на геологов, злорадно — на психиатра, отрешенно сидевшего там же с кружкой чая в руках. Что бы ни было на уме у Вовы — он явно пока предпочитал держать это при себе.