— Кара думает, что это я написала, — сказала Линн скептически. — Написала это письмо и отправила сама себе.

Майк качал головой.

— Успокойтесь. Посмотрите на это с ее точки зрения.

— Я пытаюсь. — Но она не могла стряхнуть оцепенение.

— Я думаю, что вам следует сделать то, что сказала Кара. Вернитесь на совещание.

— Вы это серьезно?

— Да. Вы не должны поддаваться этому. Боритесь.

— Но ведь вы верите мне? — спросила она.

— Не будем упрощать.

У нее перехватило дыхание.

— Это не ответ.

— Не ребячьтесь. Вы делали все правильно.

— Как бы вы чувствовали себя на моем месте? Язнаю, что не посылала себе этого сумасшедшего письма. Язнаю, что где-то рядом есть больной ублюдок, который тянет из меня жилы и которому нравится, что люди считают меня душевнобольной. А япревратилась в человека, который должен смотреть, как люди, которым я доверяю, перестают доверять мне.

У Линн заболело горло. Потирая его, она заметила, что Майк смотрит на нее грустными глазами. Грустными из-за того, как с ней поступают? Или из-за того, что она делает сама себе?

Неужели теперь так будет всегда? Неужели она всегда будет гадать, кем считают ее самые близкие и самые дорогие люди иполиция: жертвой или помешанной?

Или ей даже не придется это делать, потому что Грег сумеет уничтожить все сомнения?

— Что вы собираетесь сейчас делать? — спросила она.

— Вернуться в Дорчестер и попытаться узнать, откуда у семилетнего ребенка синяки в паху и на гениталиях.

— О, Боже.

— По дороге я завезу это в участок. — Он похлопал себя по карману, в котором лежало письмо Грега. — И мне необходимо получить от вас дополнительную информацию. Где вы будете сегодня вечером около шести?

Линн сжала похолодевшие руки.

— Здесь, возможно. Если не буду бегать по городу обнаженная и рыдающая.

— Я буду ждать вас около выхода.

— Я сделала то, что вы посоветовали. Я вернулась на совещание.

Майк поднял брови:

— И?

— И я… сыграла свою роль. Я была прежней самоуверенной Линн, которая занимается подготовкой пробного показа своей программы.

— Хорошо.

— Думаете? Очень может быть, что теперь все мои коллеги считают меня Сибиллой. После совещания я пыталась поговорить с Карой. Но она весь оставшийся день избегала меня.

Майк увидел подходившую к столу Нэнси Джин.

— Голодны? — спросил он у Линн. — Или вы будете только кофе или пиво?

— Я бы чего-нибудь съела.

— Сегодня вечером мы подаем чили, — сказала Нэнси Джин, выкладывая на стол маленькие пластиковые меню.

— Да, пожалуйста, — попросила Линн. — И чай.

Майк заказал жареные сосиски и кислую капусту.

Когда его заказ принесли, запах еды напомнил Линн ее посещение полицейского участка.

Когда она уходила оттуда, она испытывала надежду и чувство защищенности: все происходящее не было плодом ее воображения, ее нервозности, ничего другого. Грег был выродком, и полиция должна была схватить его.

— Как чили?

— Немного… напоминает резину.

— Здесь даже пиво напоминает резину.

Некоторое время они ели в молчании. Затем Майк сказал:

— Письмо было отправлено из Восточного Лос-Анджелеса в почтовую контору на бульваре Моррисей. Кроме этого мы ничего не узнали.

Линн подняла глаза:

— Я и не надеялась. Если бы он был неосторожен, мы бы уже этим не занимались.

Майк навернул капусту словно спагетти на вилку.

— Вы не понимаете принципа работы полиции. В большинстве случаев мы просто терпеливо ждем, пока плохой мальчик не совершит какой-нибудь промах.

— А если это не происходит?

— Мы ждем еще какое-то время.

Линн больше не хотела чили. Она положила ложку.

Майк посмотрел на нее.

— Мне следовало вас предупредить. Хотите десерт? Пудинг здесь неплох. Все остальное ужасно.

— Еще немного чая.

К столу долетело облачко сигаретного дыма и остановилось над ним. Линн разогнала его рукой.

— Расскажите мне о Каре, — сказал Майк. — Она — ваш помощник и друг, правильно? Близкий друг?

— Очень близкий. Она для меня как сестра, которой у меня нет. Я же для нее — сестра, которая поддерживает ее в стремлении к успеху. У нее много сестер; с некоторыми она близка, с другими — не очень, но никто не делает ничего подобного.

— Она не замужем?

— Нет.

— Мужчины?

— Однажды она была помолвлена с одним журналистом, работавшим на Седьмом канале. У нее было несколько других связей. Сейчас у нее никого нет.

— Кажется, ей нравится Грег.

— Он всем нравится. — Она почувствовала слабость, когда вспомнила о том, как тогда в полицейском участке все стало казаться таким простым и легко разрешимым. — Как вы однажды заметили, они все обвиняют меня.

Он откинулся на спинку деревянного стула и посмотрел на нее. В ярком свете, наполнявшем помещение, его черные глаза мерцали. Он хмурился, но делал он это почти всегда. Никогда нельзя было сказать, что он думает.

В этот раз тишину нарушила Линн.

— Вы все еще уверены, что это нея?

— Вы хотите сказать, считаю ли я, что он — маньяк? Да.

— Итак, поскольку вы так считаете, — начала Линн, старательно подбирая слова, как она делала перед камерой, чтобы получить нужный ей ответ, — это письмо ничего для вас не изменило. У вас не появилось сомнений в том, что я говорю правду.

Майк продолжал сидеть, откинувшись на стуле. Он не сделал ни малейшего движения. Но пауза стала для Линн похожей на нож для колки льда, протыкающий ее насквозь.

Он сказал:

— Я уже говорил вам, чтобы вы не упрощали это дело подобным образом.

— Наверно, поэтому мы находимся здесь, вместо того чтобы разговаривать в вашем офисе или моем? Вы хотели подловить меня после этого несчастного дня, когда я буду усталой и расстроенной, и, кто знает, мало ли на что вдруг соглашусь?

Он выпрямился на стуле:

— Мы находимся здесь, потому что у меня за весь день не было ни одной свободной минуты, и в обед я остался голодным. На остальное я не считаю нужным отвечать.

— Но вы…

— И я еще не закончил задавать вопросы. Кара вам завидует?

Еще один удар.

— Вы пытаетесь переключить мое внимание.

— Я пытаюсь разобраться в том, что происходит, — резко сказал он. — Она завидует?

— Из-за Грега?

— Из-за Грега, вашей работе, драгоценностям, чему угодно.

— Может быть, — с некоторым колебанием сказала Линн. — Но я сомневаюсь в этом.

— Не вижу причин, почему бы ей этого не делать.

— К чему вы клоните?

Он пожал плечами:

— Это письмо написала Кара?

—  Нет.

— Она лгала, когда говорила, что не передавала ему ваше письмо? Чтобы представить вас в дурном свете? Или она сказала правду, но, может быть, с радостью ухватилась за мысль, что второе письмо вы написали сами?

Линн исступленно качала головой.

— Она может немного завидовать, но Кара никогда бы — она не способна на это.

Майк тихо сказал:

— Очень плохо, что у нее нет такой же уверенности в вас.

Подавив в себе боль, Линн сказала как можно спокойнее:

— Есть.

Он не ответил, продлив тем самым молчание, от которого Линн хотелось повеситься.

Линн сказала:

— Иногда, в моменты кризиса, Кара теряет эту уверенность. Она ужасно расстраивается и переживает из-за этого. Такое случалось и раньше.

— Хотите десерт? — спросила Нэнси Джин. — У меня есть сладкий пирог, пудинг по-индейски, ананасовый пирог с сыром и шоколадный рулет.

Неожиданно ей захотелось шоколада, и она заказала рулет.

— Пудинг по-индейски, — сказал Майк.

— Сверху положить мороженое?

— Да. Две ложки.

Нэнси Джин ушла. Майк сказал:

— Пожалеете.

Бар начал пустеть. Линн посмотрела на свои часы: почти восемь. Ее машина осталась в гараже Третьего канала. Она представила, как поедет одна домой, будет входить в дом одна и задрожала.