Конечно, внешний вид дома вызывал легкий шок. Что подчеркивало слова Бобби о развалюхе. Хотя многие из домов в Боу-Уотер после ремонта стоили до миллиона долларов — благодаря близости к нижнему городу, к центру. Но дом Линды к ним не принадлежал. Оценка домов — его специальность. А ее дом не назовешь привлекательным, даже после ремонта. Крохотное бунгало, с одной стороной, обшитой гонтом, затерялось в виноградной лозе, которую давно никто не приводил в порядок. Как непохоже на добротное гнездо в поместье на изгибе Элбоу-Ривер, которое она продала.

В доме пахло кофе и какими-то пряностями. Он не мог определить, какими. И все-таки, несмотря на то, что дом нуждался в ремонте, в нем чувствовалось определенное очарование. Он странно подходил для Линды — вот такой, с короткими спутанными волосами, в забавной фланелевой пижаме.

Она подвинула стул и налила кофе в большую кружку. Поставила ее перед ним и вышла из комнаты. Он остался, чтобы перевести дух и начать поиски признаков безумия. Только вот зачем? Ради спокойствия Бобби? Оставалось только посмеяться над собой.

Было видно, что она только что переехала. Ящики, аккуратно перевязанные, с этикеткой «Кухня» ждали своей очереди. На полу вздулся линолеум, и его надо заменить — так же, как полки, раковину и сантехнику. Хорошо бы недостатки и в остальных комнатах были видны с первого взгляда. Рик определил сразу, что у дома есть потенциал. Вероятно, под плохо сохранившимся линолеумом сохранились деревянные полы. Приятно, что потолки высокие, а подоконники широкие. На панелях богатая золотистая патина, которая бывает только на настоящем старом дереве.

Она вернулась в кухню в сером старом свитере поверх пижамы. Рик привык, что женщины прилагают немалые усилия, чтобы произвести на него впечатление. Почему-то ему нравилось, что Линда этого не делает.

У этого свитера оказалось странное свойство. Он делал женщину стройнее. О такой мужчины мечтают во сне и наяву. Ему лучше быть поосторожнее.

Она приготовила себе кофе, но не села. Вместо этого отошла к плите и принялась разглядывать его.

У нее карие глаза цвета растопленного шоколада. Когда-то это были самые мягкие глаза в мире, вспоминал Рик. Теперь в них отражаются печаль, опыт, зрелость. И казалось, что новое содержание сделало их выразительнее и таинственнее. Так тени добавляют глубину живописному полотну.

Волосы у нее намного светлее, чем глаза. Он понял, слегка удивленный, что черный цвет, наверное, никогда не был ее природным. Будто раньше она носила маску, а теперь перед ним настоящая Линда.

— Так, говори. Я могу догадаться, о чем ты думаешь.

Она всегда была проницательной, почти пугающе. Он разглядывал ее губы. Полные, влажные, невероятно чувственные. Какими они могут быть на вкус? Он надеялся, что она не настолько проницательна, чтобы разгадать его предательскую мысль.

— Ладно, — сказал он таким тоном, будто только что не размышлял о сочности ее губ. — Кажется, здесь довольно тревожное соседство. И дом, ммм… похоже, требует слишком много работы от женщины, которая со всем должна справляться сама. Ты поэтому продала дом в Ривердейле?

Она сделала глоток кофе, словно сомневаясь, стоит ли вообще разговаривать с ним. Потом вздохнула.

— Дом в Ривердейле я никогда не воспринимала как свой. Это был дом Блэйера. С его любовью к статусу каждого камня, каждого кирпича. Я ненавидела тот дом. И особенно ненавидела после обновления. Стеклянные стены в тридцать футов — это чудовищно. И к тому же такое нелепое место для одинокой женщины.

Рику тоже не нравился тот дом. Особенно после того, как Блэйер обновил его. Дом потерял очарование, стал претенциозным. Здравомыслящая Линда неловко себя чувствовала, сталкиваясь с устремлениями мужа, его забегающими вперед амбициями, оценкой успеха только в денежном выражении.

Рик не собирался исследовать сложности в отношениях Линды и Блэйера. Но он всегда помнил простую истину: Линда слишком хороша для его друга.

— Великолепный кофе, — сказал он. Как ему хотелось бы избежать неловкого момента, заговорив о богатстве кофейных ароматов. — Какой это сорт?

— Я делаю собственную смесь. Несколько разных сортов зерен. — Как и дочь, она не позволяла легко сменить тему. Глаза задавали вопрос, который она из вежливости не произносила: «Почему ты пришел сюда?»

Еще один вопрос, но не тот, ради которого он пришел сюда.

— Почему ты не оформила сделку через нашу компанию? Это же твоя компания. Половина ее — твоя.

— По-моему, Рик, я дала «Старр-Чейзерз» достаточно топлива для слухов и размышлений. — На ее глаза словно опустили жалюзи. — Теперь я не хочу, чтобы хоть один факт моей жизни стал темой разговора за утренним кофе.

Он хотел возразить. Но не мог. Каждый агент, секретарь, клерк за компьютером непрестанно говорили о скандале, окружавшем смерть Блэйера. В тех редких случаях, когда Линда по делам приходила в офис компании, каждый из них провожал ее взглядом, полным сочувствия и знания.

Рик лишь удивлялся, как ей удалось провести похороны с таким достоинством и грацией. За свое участие в скандале он не заслуживает ее прощения. Не заслуживает потому, что до сих пор хранит секреты Блэйера. Под внимательным взглядом ясных карих глаз он особенно остро чувствовал свою вину.

Сделай то, ради чего пришел, и уходи! — приказал он себе. Вместо этого он изучал маленьких дьяволят, изображенных на ее пижаме. Он хотел больше знать о Линде Старр, которая на рассвете у себя во дворе ходит в такой пижаме.

— Ты сказал, что у тебя есть проблема, — напомнила она, пока еще вежливо.

Рик попытался придумать проблему, но под взглядом этих карих глаз ничего не приходило в голову. К счастью, он придумал план. Для этого мужчины и составляют планы. Чтобы пережить момент вроде этого, когда разум покидает их.

Он не может предложить ей работу. Это выглядело бы страшно унизительно. Половина компании и так принадлежит ей. Что он может сказать? Приходи к нам старшим вице-президентом?

— У меня проблемы с домом, — сказал он. Попал! Он увидел, как в ее глазах мелькнул огонек интереса. Спотыкаясь, он набрел на правильную дорогу к Линде. Она любила старые дома. И тот, в котором они сейчас находились, доказательство этому!

— Дом эпохи Эдуарда. Маунт-Ройал.

Она едва сдержала вздох.

— Это кошмар. — Он рассказал ей о вреде, который нанесла вода, о плохом ремонте, от которого дом особенно пострадал, и о дочери предыдущего владельца. Она до сих пор приходит, заламывает руки и рыдает. — Ей семьдесят лет, она легла перед бульдозером, когда мы попытались снести добавленную к крыльцу пристройку. Сейчас она уговорила соседей подписать петицию о спасении дома. От меня ушли уже два менеджера проекта.

— И что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Возьмись за это дело. Будь моим менеджером проекта.

— Я не могу этого сделать.

— Спаси меня, Линда. Я сделал ошибку, — признался он. — Я влюбился в этот дом. Я купил его, поддавшись чистой эмоции. А из этого ничего хорошего не выходит.

Чистая эмоция — всегда плохо, напомнил он себе. Всегда. Поэтому он должен быть очень осторожен с Линдой. У него и так уже родились такие чувства, о которых он и не подозревал. И это всего лишь за несколько минут, которые он провел с ней.

Она отвернулась от него и вылила кофе в раковину. Но он успел заметить особенное выражение ее глаз.

Воспоминания?

Их жизни встречались, пересекались, расходились и снова пересекались.

Когда-то он, она и Блэйер, очень молодые, покупали ужасные старые дома. Шлепали краску, заполняли ящики для цветов, вносили кое-какие косметические перемены и, скрестив пальцы, вешали таблички: «Продается».

— «Флип-флоп», — вслух произнес он, вспомнив. Так она называла происходившее. Блэйер хотел дать более внушительное название их компании. Они удовлетворились комбинацией своих имен.

Она отвернулась от раковины и чуть улыбнулась. Но в ее глазах он заметил тоску. Чего ей не хватало? Смеха и авантюрности тех первых продаж? Или атмосферы тех лет?