Самара хлопнула в ладоши.

— Три чуда. Это значит, что Майада недолго пробудет в тюрьме. — Она широко улыбнулась. — Все, кто сидит в этой камере, должны подумать о том, что они хотят передать родственникам, потому что скоро ее выпустят на волю. — Она повернулась к Майаде. — Ты будешь нашим почтовым голубем. Освобожденные из Баладият узники — единственный способ передать весточку родным.

Самара светилась от радости, и в сердце Майады затеплилась надежда на то, что она и впрямь недолго пробудет в тюрьме.

Но как только она подумала о том, что скоро увидит Фей и Али, женщины услышали топот ботинок в коридоре. Кто-то из тюремщиков закричал:

— У него остановилось сердце!

Несмотря на запрет, Майада упала на колени и открыла щель, через которую в камеру просовывали еду. Она увидела профессора, распростертого в тюремном коридоре. Майаду пронзила грусть, оттого что она так и не узнала его имени, и теперь некому известить его семью.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Самару.

— Почему они так огорчились из-за того, что он умер? Ведь они сами его убили.

Самара пожала плечами. Майада уже знала, что она ответит:

— Они надеются, что заключенные дадут им больше информации. Они стараются сделать так, чтобы те, кого они допрашивают, находились на волосок от смерти. Для них это игра: толкать человека то взад, то вперед, бросать в могилу и вытаскивать оттуда. Они считают, что проиграли, если заключенный умирает на мгновение раньше того момента, когда они хотят видеть его мертвым.

Трагическая гибель профессора заставила Майаду забыть о счастливых надеждах. Ей было больно и горько. Она вернулась к нарам и долго лежала, ничего не говоря. Она провела в тюрьме всего один день, но ей казалось, будто она находится здесь всю жизнь.

Голоса других девятнадцати женщин, переговаривавшихся между собой, вдруг стали громче. Отвратительная туалетная вонь пропитывала их одежду, кожу и волосы. День только начался, а она уже устала. Майада закрыла глаза, погрузившись в воспоминания об отце матери, дедушке Сати, который стал легендой в арабском мире. Интересно, что бы он сказал, если бы она позвонила ему и сообщила, что его драгоценная внученька находится в зловещей тюрьме Баладият?

Майада безмолвно лежала на жестких металлических нарах и вспоминала, как ее дедушка, которого она называла Джидо Сати, заложив руки за спину, расхаживал по кабинету или прогуливался в саду. Сидя за письменным столом, он прижимал к голове указательный палец и напряженно думал о решении проблемы или анализировал сложный вопрос. Он отличался большой аккуратностью, и все бумаги в огромном кабинете были разложены в идеальном порядке, хотя у него было множество книг и записей. Она любила смотреть, как перед путешествием дедушка методично собирает канцелярские принадлежности и особые ручки.

Майада закрыла глаза в Баладият, а открыла их в деревне Беит-Мери близ тихого горного курорта в Ливане, куда Джидо Сати отвозил семью летом. Вдруг она перенеслась в 1962 год, когда жила вместе с родителями и младшей сестрой в Бейруте. Она была маленькой девочкой, и до гражданской войны в Ливане, разрушившей страну, оставалось еще много времени.

Стоял прекрасный летний день. Ей семь лет, а Джидо Сати — восемьдесят два. Но даже в столь преклонном возрасте он выглядел гораздо моложе, редко жаловался на здоровье.

Джидо называли «семейным будильником», потому что каждое утро он вставал ровно в половине седьмого. В тот день он тихо вошел в комнату, где спали Майада и ее сестренка Абдия. Когда Джидо Сати увидел, что Майада моргает, заметив его, он прошептал, чтобы она не будила сестру, а позавтракала вместе с ним. Ей было приятно, что он приглашает ее одну, и Майада тихо вышла из комнаты и надела блестящее платьице, которое отец купил в детском магазине в Женеве.

В шелковом розовом платье она казалась себе изысканной дамой, как ее мать Сальва, когда та надевала бальный наряд, отправляясь на блестящий светский раут. Вспоминая об этом, Майада важно вошла в кухню. Шелковое платье доходило до пола. Она радостно засмеялась, когда Джидо Сати отодвинул для нее стул и жестом показал, что маленькая принцесса должна сидеть рядом и завтракать вместе с ним. Наконец-то она стала взрослой! Она гордилась тем, что пьет апельсиновый сок без хлюпанья и не забывает проглотить тосты и яйца, прежде чем что-то сказать. Джидо Сати завтракал тостами с сыром и пил чай. Он говорил о том, что, как ему было известно, интересовало Майаду: о книгах, ее рисунках и картинах. Он пообещал ей, что когда-нибудь, когда она вырастет, он подарит ей путешествие в прекрасный город по ее выбору, где много знаменитых музеев.

После завтрака они вышли на балкон, чтобы полюбоваться пейзажем. Но она в основном смотрела на его лицо, а не на природу. Его широко расставленные, медового оттенка глаза, казалось, фонтанировали добротой. Как-то она случайно услышала, как одна женщина сказала, что Джидо Сати далеко не красавец, но немногие замечают это, потому что он потрясающе умен, ведет себя очень мудро и скромно и люди видят ауру силы, достоинства и красоты. Майада внимала Джидо Сати, который рассказывал ей об истории этого места. Она узнала, что маленькая деревушка Беит-Мери была населена еще во времена финикийцев. В ней остались величественные римские и византийские руины, и она уже достаточно взрослая, чтобы оценить их красоту. Он пообещал, что на выходные они обязательно съездят к этим руинам. Беит-Мери находилась в семнадцати километрах от центра Бейрута, на высоте восемьсот метров над уровнем моря. Летний домик Джидо Сати стоял в замечательном месте: оттуда можно было любоваться панорамой Бейрута. Второй замечательный вид, на глубокое ущелье Хан аль-Джамани, открывался с маленькой террасы в задней части дома.

Яркое солнце освещало горные хребты, но утро было прохладным. Майада спокойно стояла рядом с дедушкой, пока тот рассматривал красивый город, обласканный Средиземным морем. Он взял ее на руки, чтобы показать большие яхты у пристани в бухте. Они принадлежали богатым шейхам из тех стран, где нашли нефть. Сати сказал, что бывал на некоторых из них, когда обсуждал деловые вопросы. Когда-нибудь, добавил он, они всей семьей отправятся на морскую прогулку. Майада с удовольствием разглядывала яхты, зная, что в один прекрасный день поплывет по синему морю — ведь Джидо Сати всегда выполнял свои обещания. Затем она попыталась разглядеть крышу их дома в Бейруте, но не смогла узнать его в мозаике разноцветных строений.

Утром Джидо Сати всегда совершал променад. Полюбовавшись прекрасным видом, он попросил няню Майады, ассирийку-христианку по имени Анна, переодеть внучку для прогулки. У Анны были длинные, гладкие иссиня-черные волосы. Девочка перебирала их маленькими пальчиками, когда няня надевала на нее простое синее платье. Она сидела и смотрела в прекрасные зеленые глаза Анны, обрамленные самыми длинными черными ресницами, которые она когда-либо видела. Девушка надела на ножки девочки удобные туфли. Переодевшись, Майада радостно последовала за Джидо Сати. Они прогуливались по извивающейся дороге и добрались до Брумманы, соседней деревни, знаменитой оригинальными маленькими кафе, магазинами и ресторанами.

Сати и Майада проходили мимо разноцветных клумб, и малышка наклонилась, чтобы сорвать ярко-желтый цветок. Дедушка спокойно заметил, что нехорошо брать даже маленький цветок, не спросив разрешения владельца. Но, добавил он, не стоит расстраиваться: в Бруммане он купит ей самый красивый букет, и она разделит его с Абдией. Дедушка предложил, чтобы они вместе с сестрой украсили обеденный стол.

Майада неохотно оставила яркий цветок и вспомнила о разговоре родителей, который нечаянно подслушала. Мать говорила, что ее отца уважают на Ближнем Востоке больше, чем кого бы то ни было, потому что он ни разу в жизни не солгал. Он твердо придерживается принципов национального самосознания, и потому все арабы им восхищаются, а британские власти боятся его влияния. Британские губернаторы забрали у него паспорт и выдворили вместе с женой и детьми из Ирака, строго предупредив, что он не должен возвращаться на родину, которую так любил. Все арабские лидеры предлагали Сати гражданство, но он вежливо отказывался, объясняя, что арабы должны иметь право без ограничений путешествовать по другим арабским странам. И хотя у него не было паспорта, Сати аль-Хусри тепло принимали во всех арабских государствах, которые остались свободными от британского владычества.