Отдали… на десять суток… на гауптвахту. Там и вылечили.

Он появился внезапно. Еще вчера, когда корабль возвратился из похода, его не было. А сегодня он уже стоял с нами в строю на подъеме Флага, одетый по-щегольски в ни с чем не сравнимые шинель и фуражку «Калининградского кроя», белоснежное кашне, со взглядом честнейшего Херувима и славнейшего Серафима. Ангел, но явно — не из плавсостава…

— Так, буйные хари! — обратился к нам Сан Владимыч, оставив офицеров своей службы на юте для представления вновь «явившегося». — Лиитинант… прикомандирован к нашей банде. Прошу жаловать — любить не обязательно! Р-разойдись! Замам прибыть в мою каюту.

В каюте Сан Владимыч нас огорошил: «Осторожнее с этим летехой. „Косарь“ он. Пинали из части в часть с самой Камчатки и вот допинали до нас! Он там год отказывался получать деньги, прося замполита перевести его получку в фонд защиты мира. Письма писал вплоть до министра Обороны! Так ему эти деньги вставили плашмя и бросили к нам на бригаду для перевоспитания. Пусть командир с замом его воспитывают! Серьезных поручений психу не давать; держаться миролюбиво, но на расстоянии. Может, он настоящий псих?!»

Но прошло всею три дня, и святая вера человеческая преодолела, как преодолевает она страх перед неизвестным, предубеждение и недоверие, сказав: «Нормальный парень. Взгляд странноват… да все мы странноватые».

Внушительных размеров «новоявленный» офицер показывал пример во всем: его белоснежная рубашка (кремовые он не носил), выглаженные брюки и тужурка, комсомольский значок на груди выглядели мечтой Отдела устройства службы и политотдела на фоне наших засаленных кителей и пузырящихся клешей. Его готовность получить любое распоряжение и поручение впечатляла, так как в первые дни их выполнение не проверялось. Когда проверили — ахнули!

Лейтенанту приказали отвезти провинившегося матроса на гауптвахту. Он сказал «Есть!» и отвел матроса в ближайший кабак, где оба успешно и надрались, проснувшись на нарах в месте назначения. Приказ был выполнен!

Получив десять суток «кичи», наш герой умудрился перепоить караул в первый вечер и делал это все последующие девять дней, проводя ночи не на «вертолете», а в теплой постели своей подружки. Узнавший об этом комендант, вызвал старпома корабля. Старпом предложил добавить лейтенанту еще десять, но комендант «уговорил» его забрать лейтенанта домой или «Товарищ капитан 2 ранга сам сядет на неделю».

На корабле за него взялся командир — наш великий воспитатель, ибо замполит сразу понял, взглянув в голубые глаза лейтенанта, что тот — скрытая, но явная угроза для его перевода в политуправление. В ответ на задушевные беседы в командирской каюте проказник начал создавать «Комитет защиты прав личного состава», пропадая весь рабочий день в низах и квася с матросами. Кто финансировал? А фонд защиты мира и финансировал, отказавшись от его годовых пожертвований! Пьянка шла — Сорос отдыхает: дежурные по кораблю теперь спускались в низы только с пистолетом в руках.

Командир терпел неделю, потом вызвал «председателя комитета» и предложил джентльменское соглашение: «Я тебя впредь в упор не вижу, гад! Сиди в каюте и не высовывайся, а то за борт выкину!». Лейтенант приказ «понял»…

Он прочно сел в каюте, выходя из нее только в ночное время. Мы не видели его месяц и были счастливы! Но через месяц о нем вспомнил начальник политотдела, прибывший лично проверить результаты перевоспитания заблудшего и заодно узнать, не желает ли лейтенант написать рапорт о своем увольнении в запас. Ха, надо ему это было?! Надо, но не сейчас, так как ждал «косарь» момента, когда о нем узнает весь Флот и скажет голосом КомФлота: «Па-а-ашел он на… запад!».

— Тук-тук… бум-бум… бам-бам-бам, — затряслась дверь каюты от ударов кулаков «настоящего коммуниста», вопящего: «Та-арищ литина-ант! Открыть дверь!»

Замок щелкнул, дверь открылась и кулак начпо… застыл в воздухе — на него голубыми всепрощающими глазами смотрели два Христа: один с иконы в углу каюты, другой лично… во плоти! Сама каюта была переоборудована в алтарь, служил за которым лейтенант — Сын… Отца… нашего Главного… Он по-прежнему был одет в наглаженную форму офицера Флота, но имел вьющиеся волосы до плеч, изрядную бороденку и крест на груди поверх галстука. Комсомольский значок покоился на своем обычном месте. И главное! Глаза, пронзительные всепрощающие глаза!

— Вы что? — промямлил главный коммунист. — Вы зачем?

В ответ донеслось: «Слова, которые говорю Я вам — суть дух и жизнь! Уже не я живу, но живет во мне Бог наш».

— А почему носки красные? — начал сходить с ума начпо.

— Смирись в своей гордыне! — ответил «Святой». — Ибо сам ты одет в неуставные ботинки!

И хлопнул дверью перед носом капраза. Начпо сдуло, но его визг обогнал тело.

Следующим очередь на «исповедь» занял комбриг, выслушавший лекцию о мире во Святом Духе и радости зрящих красоту лица Господня. Узря, комбриг был отправлен в госпиталь лечить «рану сердечную». Вылечившись, ушел в капитаны-наставники. Так его проняло!

А «Святого» после этого уволили в недельный срок. Тогда, в середине 80-х! Чудны деяния твои, Господи!

Мы, флотские — тоже люди и, хотя многое человеческое (кидалово, каталово, попалово и разведение кроликов) нам чуждо, солидарны с остальным человечеством в отношении к празднованию Нового года. Даже если застает он нас в районе Экватора…

История эта — из разряда тех, что на американском флоте рассказывается, начинаясь со слов «This is no shit!». На нашем Флоте такие истории обычно начинаются с фразы «Не служил бы я на Флоте, если б не было смешно!».

Ступим на борт большого корабля, который назовем, скажем, «Заморье» и встретим с его экипажем Новый год при весьма нештатных для этого праздника условиях: температура воздуха +35, воды тоже; вместо снегирей порхают летучие рыбы; а елка «выращена» боцманом из швабры и украшена «снегом» — распушенным пропиленовым швартовым концом. По флотской традиции в столовой личного состава дружно всем экипажем лепятся пельмени-мутанты. Каждый размером с кулак. Лепят все: и командир, и замполит, и чистюли штурмана, и не очень чистюли механики, выдавая пятнистые пельмени, в которые уже нет нужды добавлять масло.

Чем занят старпом? Старпом строит и инструктирует Деда Мороза и Снегурочку.

— Снегур, почему харя не нарумянена? Вахтенный, вызовите кока! Вот теперь тебя весь экипаж любить будет! — раздается голос старпома, мажущего «Снегурочкины» щеки свежей свеклой. — Теперь иди, но скажи механикам, чтобы брови подкрасили мазутом!

— Так, Мороз! Мороз!! Мля!!! Поздравления докладывать четко, а то, смотри, каплея тебе задержу!

Дед Мороз люто ненавидевший старпома, за что и был выбран последним на эту роль, ходил в старлеях уже четыре года. Угроза была реальной!

Наконец звучит малый сбор, и свободный от вахты экипаж строится на юте, выслушивая поздравления командира и Деда Мороза, получая от последнего подарки — почетные грамоты, украшенные профилем тоже «дедушки», но… не Мороза. Далее — перетягивание каната под хихиканье залапанной Снегурочки, пожирание пельменей и… обратно на вахту? Нет! Впереди главный подарок от командира — долгожданное купание за бортом!

Напомню, корабль в южных широтах, «земля» под килем на глубине полутора километров, акул — как голубей на улицах Москвы. Потому и соответствующие приготовления: по бортам два матроса с автоматами, вокруг корабля курсирует рабочий катер с бандой, вооруженной стрелковым оружием и противодиверсионными гранатами. Осмотрелись — акул нет.

— Добро, — говорит старпом, инструктируя купальщиков. — Бойцы, купается только тот, кто ныряет головой с борта. Это флотская традиция! Кто не умеет плавать — выйти из строя.