Предупреждением был голос незнакомца, спросившего, как проехать к Холлиуэлл-Грейндж. Вернее, я предположила, что имею дело с незнакомцем. Из-за шума двигателя я не узнала его голоса, а если ты преподаешь в таком месте, как Дервент-Лэнгли, то мало чей голос не можешь распознать. Нет, меня это отнюдь не обеспокоило. Наш дом, Холлиуэлл-Грейндж, был маленькой сельской усадьбой времен Тюдоров, поэтому моя мать, моя сестра Таня (когда она бывала дома) и я, привыкли к странным зевакам, особенно в летнее время. Они рассматривали церковь, бродили по булыжникам Хай-стрит, где за распятием, водруженным на рынке, когда-то тянулись ряды контрабандных товаров, — и их путешествие заканчивалось тем, что они глазели на нас из-за высокой живой изгороди или сквозь решетчатую калитку.

Куда важнее было то, что я сидела в саду гостиницы «Белый олень», наслаждаясь их ягодным коктейлем, — черника с молоком, — в компании нашего соседа Робби Фуллера. А в его обществе я не обратила бы внимания даже на космический корабль с маленькими зелеными человечками, которые спросили бы меня, как лучше добраться до Марса. Отнюдь не потому, что я была влюблена в Робби — стоило мне впервые увидеть его, как я поняла, что это безнадежно. Дело в том, что он был одним из самых привлекательных мужчин, которых мне приходилось встречать. Не прилагая никаких усилий, он так и лучился природным обаянием, говорившем о его благополучии и успехе. Робби вызывал в памяти теплый солнечный день, пронизанный золотым свечением, и это был его цвет — золотистые волосы, светло-карие глаза и, как насмешливо отмечала Таня, золотые руки! Все, чем занимался Робби, тут же начинало процветать.

Этот обычный субботний день тоже был солнечным. Ветра практически не чувствовалось, и я видела, как над высокой изгородью из кустов шиповника, отделявшей сад от дороги, от машины незнакомца поднимались струйки теплого воздуха, напоминавшие рябь на спокойной воде. И в эту минуту, и спустя много часов мне казалось, что это тот самый день, когда все получается. Я поднялась едва ли не с рассветом, успела проверить все классные работы, напекла целую кучу имбирных пряников и, кроме того, нарезала три дюжины букетов. Хотя все мы трое беззаветно любили свой дом, содержать его на пенсию матери и мою учительскую зарплату, — Таня снимала квартиру в городе и надеяться на ее помощь, не приходилось, — было практически невозможно. Как и большинство домовладельцев в округе, мы подрабатывали на рынке. И каждую первую субботу месяца мать выкладывала цветы на ярмарочных лотках «Женского института» [1].

Едва доставив ее на рынок в рессорной двуколке, я увидела Робби, выходящего из почтового отделения; он придержал под уздцы Леди Джейн и сказал:

— Вы прелестны в этом бело-розовом платье. Может, подбросите к гостинице умирающего от жажды человека, который готов сесть на козлы?

Таким образом, я очутилась здесь и сейчас слушала пыхтенье двигателя чьей-то машины и громогласные указания хозяина гостиницы:

— Значит, вниз, сэр. Затем налево, сэр, до перекрестка, сэр. И вниз по склону до реки. Затем вы увидите, сэр, небольшой изгиб реки. Как подкова. Вы не ошибетесь, сэр.

Помню, что Робби заинтересованно вскинул свои безукоризненные брови и расхохотался:

— Судя по его голосу, старый Фред очень старается произвести впечатление. Сколько «сэров» вы насчитали?

— Вот уж чем не занималась, — улыбнулась я.

— По-моему, их было пять или шесть. Как вы думаете, кто это?

— Понятия не имею. Скорее всего, какой-то турист.

Затем мы услышали, как незнакомец выкрикивает слова благодарности. Машина сорвалась с места. Сквозь завесу зелени я уловила проблеск чего-то белого, а Робби, привстав, посмотрел поверх ограды:

— Судя по внешнему виду, Розамунда, машина американская. Гонит как сумасшедший. И к тому же поднял чертову кучу пыли. — Робби с подчеркнутой тщательностью отряхнул свои элегантные брюки для верховой езды и шелковую рубашку и, прежде чем усесться за столик, одернул желтый пиджак. — Может, это был богатый дядюшка, о котором вы не имели представления? Или кузен, которого семь раз выгоняли из дому, — а теперь он качает нефть в… как-там-его, мисс Воген, уважаемая учительница?

— В Техасе.

— Совершенно верно. Итак, кузен, которого семь раз выставляли и из Техаса.

Я покачала головой и вздохнула:

— На такую удачу я и не рассчитываю. Если это богатый американец, его будет интересовать лампа Аладдина. Или прогулка по старым тропкам. Или же семейная фотография на Тропе мисс Миранды.

— Ну, тут уж вы преувеличиваете, Розамунда. Они никогда и не слышали о мисс Миранде. — Робби сымитировал голос хозяина гостиницы. — В маленьком старом Техасе.

— Могу вас удивить. О ней упоминается в путеводителе Национального треста [2]. Но в любом случае вашему богатому американцу не повезло. После ярмарки матушка навестит свою подругу миссис Меллор. Так что дома никого не будет.

— «Есть тут кто-нибудь?» — спросил путешественник, — тихо процитировал Робби, — стучась в дверь, залитую лунным светом».

Непонятно почему я поежилась, словно над Даунсом [3]пронесся внезапный порыв ветра. Но день продолжал оставаться жарким и душным. На небе не было ни облачка. И листья рододендронов, и поверхность пруда при гостинице, заросшего белыми кувшинками, застыли в неподвижности. Не было ни малейшего дуновения ветерка, а в воздухе до сих пор висел белый клуб выхлопных газов. Их запах странно и неприятно смешивался с ароматом роз, запахами свежескошенной травы и солоноватым дыханием далекого моря.

Робби шутливо спросил: чего это ради я ежусь, неужели мне холодно? Он дружески положил руку на мое обнаженное предплечье, и я снова вздрогнула, но на этот раз от удовольствия, которое не в силах была скрыть.

Хотя я заверила его, что мне совершенно не холодно — вы когда-нибудь слышали, что можно мерзнуть в такой теплый майский день? — Робби все же настоял, чтобы наш маленький железный столик переставили прямо на солнце. Учитывая, что моему спутнику было не больше двадцати шести лет и положение дел его более чем устраивало, Робби был на редкость заботлив.

— Кроме того, — сказал он, подтаскивая стулья, — так я буду вас лучше видеть.

Он поставил стулья рядом со столиком, который теперь красовался посреди газона. Сев, он откинулся на спинку, скрестил руки на груди и небрежно положил ногу на крестовину столика. Его золотистые глаза, прикрытые густыми ресницами, чуть насмешливо рассматривали меня.

— Вы, как всегда, очаровательны, Розамунда. Вам идет это розовое платье. И все же, все же… — Он склонил голову набок. — Откуда эти темные круги под столь милыми серыми глазами? Почему Розамунда так бледна? Впрочем, заверяю вас, никакой тайны нет. Иметь дело с горластыми сорванцами… кстати, сколько их?

— Тридцать, — сказала я. — И вовсе они не сорванцы.

— Как вам угодно. Тридцать голов, как бы их не называть. — Он мило улыбнулся. — Понять не могу, как вы с ними справляетесь.

Он смотрел мне прямо в глаза, и взгляд его был полон такого участливого внимания, что на мгновение я подумала: «Я ему на самом деле небезразлична». У меня неожиданно сжалось сердце, и, чтобы он не увидел выражения моих глаз, я уставилась в стол, смущенно, как школьница, крутя в руках стакан.

— У меня идея. — Робби щелкнул пальцами, словно его внезапно озарило. — Завтра, я вам доложу, самое время спускать на воду яхту и готовить ее к лету. Я скажу Джексону, чтобы он принимался за дело. А затем, Розамунда, я на денек вытащу вас. И мы по реке спустимся к морю.

Какое-то мгновение я молчала — просто потому, что не знала, что ответить. Я не принадлежу к тем находчивым личностям, у которых всегда наготове подходящий ответ или кто может без труда заполнить паузу вежливыми, дружелюбными и бессмысленными словами. Таня всегда говорила, что, займись я ее профессией, толку от меня не было бы. Ибо косметичка должна уметь в нужное время сказать нужные слова, и к тому же, как уточняла Таня, «без промедления».