Итак, фальшивый код, серия фальшивых радиограмм, два передатчика и показания Аргириадиса — вот и весь арсенал улик, которыми располагало обвинение.

Однако этого оказалось достаточно, чтобы построить леденящий душу детектив о разветвленной сети шпионажа, опутавшей армию, парламент, министерства, во главе которой стоял резидент Коминформа в Греции Белояннис со своим ближайшим помощником греко-советским офицером Вавудисом. Эти двое, по легенде асфалии, с которой охотно соглашалась армейская контрразведка, своими донесениями подготавливали массированный удар красных с севера. Не обошлось и без «русского золота», которое огромными партиями переправляли через границу разные сомнительные личности — их тоже, конечно, удалось обнаружить. Русское золото необходимо было Белояннису для подкупа облюбованных жертв и для финансирования пропагандистских кампаний ЭДА — «прямой креатуры Коминформа».

Оптимизм Цукаласа имел свои пределы: перед самым началом процесса он честно сказал Никосу, что если на первом же заседании не удастся добиться прекращения процесса или хотя бы перенесения его на месяц-другой, то смертного приговора избежать будет трудно.

— Вы, Никос, представить себе не можете, в какой сложной обстановке нам придется работать. Об оправдании не может быть и речи.

— Что касается обстановки, то я ее отлично представляю. Толпа у здания суда, народное возмущение, крики «Изменники, к стенке!». Молодчики Гонатаса[12] при вашем появлении будут лезть к вам с кулаками, а фотокорреспонденты — исправно все это снимать. Но мы ведь с вами люди хладнокровные, нас этой инсценировкой не проймешь.

— Да, да, конечно, — поспешно согласился Цукалас. — Но дело не в этих инсценировках. Дело в другом. Допустим, что мы припрем к стенке их свидетелей, опрокинем их доказательства, — все равно по инерции сработает сам закон триста семьдесят пять. Мне трудно приступать к процессу, заранее зная, каков будет приговор. Поймите, чисто психологически это трудно.

— Давайте пока об этом не думать, — сказал Никос. — Сначала надо припереть к стенке свидетелей и опрокинуть доказательства, ну а потом уж поглядим.

За жизнь Элли Цукалас был спокоен: ее надежно (с юридической точки зрения) защищал маленький сын. Что же касается общего числа смертных приговоров, то, судя по практике военных трибуналов, прокурор будет требовать не меньше десяти, суд же вынесет шесть — восемь, из них половину Совет помилования представит на замену…

16 февраля 1952 года газеты вышли с огромными шапками:

«ПРОЦЕСС НАД КОММУНИСТИЧЕСКИМИ ШПИОНАМИ! Двадцать девять красных шпионов на скамье подсудимых! Шпионская сеть Коминформа в Греции! Никос Белояннис — мозг шпионского заговора!»

На рядового читателя обрушилась лавина домыслов, намеков, мрачных пророчеств.

«Процесс раскроет нам детали документальной очевидности тех способов, к которым прибегают греческие коммунисты, как и красные во всей Европе, выполняя приказы бухарестской штаб-квартиры Коминформа. Эти доказательства получены при недавнем раскрытии тайного штаба красных близ Афин».

«Коммунистическая попытка захватить Грецию военной силой потерпела неудачу в войне, которая временами достигала весьма критических фаз. Поражение коммунистов, однако, было только поражением на поле боя. Данная группа заговорщиков предстала перед судом потому, что было очевидно, что отступление коммунистического лагеря в Греции — не более чем временная передышка в затяжной войне. Открытая военная акция против Греции была отбита, но плетение заговоров против греческой свободы продолжается непрерывно. Греческие коммунисты готовятся за границей к своим будущим военным ролям».

«Машина шпионажа никогда не останавливалась. «Дело 29-ти» еще раз демонстрирует нам, что нет места для жалости в борьбе за свободу. Постоянная бдительность — вот цена свободы, и греки бдительны… Они вступили в жестокую схватку в одной из битв за человеческое достоинство».

«Процесс будет носить политический характер в той мере, в какой королевскому прокурору удастся доказать связь между заговором и деятельностью некоторых политических партий, за которые во время недавних выборов голосовали избиратели левого лагеря. Процесс организован для решения о роспуске ЭДА. Юридическое следствие покажет, должны ли будут предстать перед судом руководители ЭДА и в их числе — представители небольшой парламентской группы этой партии».

И вот он сидит во втором ряду тесного зала, битком набитого жандармами, военными, корреспондентами и переодетыми сыщиками. Корреспондентов намного больше, чем в прошлый раз, особенно иностранных: «глобальный замах». Одни американцы заняли почти целый ряд. Машинально прислушиваясь к репликам, Никос уловил, что они ждут появления какого-то очень интересующего их лица.

— Последняя новость, ребята! — громко сказал один из иностранных репортеров. — Явился в гриме и сидит в углу.

— Где?! — фоторепортеры повскакали с мест, держа камеры наготове.

— Да вот он! — И, показав на хмурого пожилого господина в полковничьей форме, репортер засмеялся.

— О чем они говорят? — спросила Элли.

— Похоже, что ждут самого Пластираса, — ответил Никос.

— Я ненавижу даже их язык, — тихо сказала Элли.

— Ну почему же? — возразил Никос. — Язык отличный, он словно создан для экспорта. Правда, этих ребят я понимаю с трудом. Похоже, что Байрона они сроду не читали.

— Кричат, как переростки на вечернем сеансе. У нас в Пирее вечером хоть в кино не ходи. Половины не расслышишь.

— На этот раз все будет слышно, — засмеялся Никос. — Смотри, сколько микрофонов, весь председательский стол утыкан. Пошла им на пользу моя критика.

— Никос, а мы ведь с тобой так ни разу в кино и не были, — шепотом сказала Элли.

Улыбка сбежала с лица Никоса.

— Да, черт возьми, — сказал он задумчиво, — да.

— Не надо, не смотри на меня так пристально, — попросила она. — Я постарела, знаешь.

— Били, мерзавцы?

— И били, и… Посмотри на Уранию.

Никос повернул голову. Слева от них сидела молодая женщина с остановившимся взглядом, в лице ее не было ни кровинки. Сидевший рядом Калуменос, обняв ее за плечи, пытался привести ее в чувство. Никос перехватил взгляд стражника, с видимым состраданием наблюдавшего за этой сценой, и коротко сказал ему:

— Воды, быстро.

Жандарм заколебался. Он вопросительно взглянул на своего офицера, тот сделал вид, что ничего не замечает.

— Кому я сказал, воды! — повысив голос, повторил Никос. — Ты думаешь, тебе орден повесят, если она умрет?

Жандарм поспешно удалился. Через минуту к губам Урании поднесли стакан с водой, она судорожно глотнула и открыла глаза.

— У нее все тело в ожогах… — сказала Элли. — Следователь оказался садистом.

Никос встал.

— Господа журналисты! — сказал он по-гречески и тут же повторил по-английски: — Одна из подсудимых, молодая женщина, находится в полубессознательном состоянии. Это следствие пыток в асфалии. Я требую…

— Молчать, Белояннис! — закричал начальник охраны. — В отсутствие суда вы не имеете права делать какие-либо заявления.

И в это время у входа началась суета. Корреспонденты, сорвавшись с мест, бросились к дверям.

— Господа, господа! — офицер побежал по проходу, не видя еще, в чем дело. — Попрошу занять свои места!

В дверях, окруженный со всех сторон фоторепортерами, стоял корреспондент ТАСС Николай Гусев. Никос знал его со времени «процесса 93-х». Тогда они несколько раз беседовали во время перерывов, однако особого внимания прессы это не привлекло.

— Мне не совсем понятно, господа, — перепадав шум, сказал Гусев, — чем объясняется такое внимание к моей особе. Я не кинозвезда…

Его не слушали. Толпясь в проходе, репортеры спешили сделать как можно больше снимков. Вот Гусев пожимает плечами, вот предъявляет офицеру свой корреспондентский пропуск, идет по залу, остановился в поисках места, вот встретил взгляд Белоянниса, улыбнулся ему, сел, достал свой блокнот. Тогда его оставили в покое.