— Я никогда так не говорила...

— Примерно так. Я точно знаю, что Колин одобрил бы «Бритманию» и все, что я сделала. Он гордился бы мной. И я думала, ты получаешь удовольствие от всей этой... этой кутерьмы, которую мы тут устроили. Она работает, причем для этого я задействую свой единственный настоящий талант — воображение. Я обожаю продавать пепельницы с гербами людям по имени Смит. Это просто восхитительно — наблюдать, как покупатели выносят из магазина осколки белых скал Дувра в пластиковых пакетах или брелоки для ключей с номерами уимблдонских раздевалок. О, конечно же они делают вид, что все это просто прикол. А мы неплохо устроились. С тех пор как я занялась этим, все идет успешно, и это моя заслуга. — Грир замолчала. Кровь бешено пульсировала в ее венах, и она радовалась этому ощущению.

Кейси помассировала виски.

— Все, что ты сказала, правда. Ты справляешься просто отлично. И мне действительно нравится быть частью этого, ты же знаешь. Но я по-прежнему считаю, что ты избегаешь разговора о главном.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь. — Младшая сестра взяла Грир за плечи и усадила на стул. — Сиди здесь и слушай. Все, о чем ты сейчас рассуждала, касалось только бизнеса. Никто не спорит с тем, что он идет успешно. Но я беспокоюсь за тебя — Грир Бэкетт, женщину. Если Джошу удается насильно затаскивать тебя в ресторан или в театр, ты идешь с ним. К одиннадцати вечера ты уже дома, и ему еще очень везет, если ты удосуживаешься пригласить его на чашечку кофе. Этот парень хочет быть с тобой. Стоит тебе только поощрить его парой слов, и он примчит тебя под венец так быстро, что у всех нас головы закружатся.

К своему ужасу, Грир почувствовала, как слезы градом покатились по ее щекам.

— Думаешь, я не знаю обо всем этом? — прошептала она. — И не чувствую себя сволочью?

Опустившись на колени, Кейси принялась укачивать Грир, нежно прижав ее голову к своему плечу.

— Я не знаю, как ты себя чувствуешь. Ты мне никогда не рассказываешь.

— Я не хочу замуж за Джоша. И ни за кого не хочу. Даже если доживу до ста лет, я все равно буду скучать по Колину. И я не плакала потому, что боялась не суметь перестать. — Ее начало трясти, и она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. — Если ты просто расслабишься, Кейси, все будет нормально. Джош найдет себе кого-нибудь, и, надеюсь, мы с ним останемся друзьями. У меня есть все, что нужно. Выбрось из головы мысль о том, что я жажду чего-то нового.

— О, Грир, — проговорила Кейси слабым голосом. — Я хочу только, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива. Прошу, давай ты на этом успокоишься.

Хмыкнув, Кейси кивнула:

— Ладно. Видимо, мне придется... на какое-то время. Нужен платок?

Грир вытерла щеки тыльной стороной ладони.

— Ага. Но я сама возьму. А ты переверни табличку, детка. Я разберу товар, который завезли сегодня утром. А потом сделаю нам кофе. — Проходя через дверной проем в кладовку, она оглянулась через плечо. Кейси все еще сидела на коленях, уставившись в окно. — Ты так и не сказала, согласна ли поужинать в «Такаре», — напомнила Грир, искусно сглаживая неловкий момент. — Суши полезны, ты же знаешь. А потом можно подняться в кафе с мороженым и съесть семислойный пирог с мокко — просто чтобы оставаться в тонусе.

— Как скажешь, — сказала Кейси, не оборачиваясь. Ее голос звучал приглушенно.

Грир зашла в закуток со скошенным потолком, образованный лестницей бизнес-центра, который располагался в том же здании, что и «Бритмания». С потолка на длинном проводе свешивалась электрическая лампочка без абажура: ее можно было протянуть, цепляя за крючки на стене, в любое место, где нужен был свет. Как она может объяснить кому-то чувства, которые непонятны ей самой? Грир включила кофе-машину и принялась распаковывать коробки.

— Эй, Грир, — позвала Кейси, просунув голову в дверной проем. — Только что звонил Джош. Мне показалось, что ему одиноко, и я пригласила его поужинать с нами. Ты ведь не против, да?

Нет, я против. Против.

— Нет, конечно.

— Отлично. Он придет к нам в шесть.

Дверь захлопнулась, и Грир вперила в нее взгляд. Может, если она пробудет в Англии подольше, Джош потеряет к ней интерес и встретит кого-нибудь еще? Он очарователен и богат. Жаль, что не моложе лет на десять, а то можно было бы свести его с Кейси — чем черт не шутит, может, и стоит это сделать. Грир поморщила нос. Джош был далек от идеала мужчины ее сестры. Это был в общем-го тихий и спокойный мужчина с каштановыми волосами и светлыми, цвета орехового дерева глазами. А Кейси увлекалась только эффектными молодыми людьми нордического типа, так же как и сама Грир когда-то...

Грир с новым рвением взялась за коробки. После того как ей удалось несколько недель не думать о Колине, его знакомый образ все-таки проник в ее разум. Образ этот всегда был один и тот же. Колин представлялся Грир спящим возле нее: его голова с выгоревшими на солнце волосами покоится на подушке, загорелое лицо с тонкими чертами повернуто к ней. Он открывает глаза, настолько синие, что кажется, будто в них горит синее пламя, и, улыбаясь, тянется к ней.

Над верхней губой Грир проступили капельки пота. Она загребла руками несколько хрустящих упаковок, но они выскользнули у нее из ладоней. И вот теперь снова, выпрямившись над коробками, она словно увидела перед собой Колина. Но на этот раз воспоминание было другим. Его лоб пересекают дорожки крови, стекающей на подушку; мутнеющий взгляд останавливается словно в недоумении. Грир зажмурилась, опершись о стену. На этом месте образ всегда исчезал, но на сей раз он только потускнел.

Внутри ее, словно кристаллики льда на гладкую поверхность, осыпались звонкие звуки музыки. Образ Колина затуманился и уступил место высокому смуглому мужчине с резкими чертами лица и пронизывающими глазами медового цвета, устремленными на нее в мольбе. Музыка не утихала. Грир помотала головой, прислонив ее к холодному кирпичу. Словно откуда-то издалека до нее донесся глубокий мужской голос. Постепенно она различила, как двигаются его губы и звуки складываются в одно слово, — и она знала, что это за слово: «Коллин».

Душевная пустота овладела всем существом Грир. После смерти ее близких Эндрю Монтхэвен сделался мишенью для злости и ненависти, переполнявших ее. Никто точно не знал, из-за чего умер ребенок Грир и была ли в этом чья-то вина. И все равно она продолжала винить его в минуты боли, тоскуя по тому, чего у нее никогда больше не будет. Но все же он был добр к ней — он ей искренне сочувствовал. Если бы она просто поблагодарила его, это помогло бы им обоим. Господи, хоть бы у нее хватило смелости прийти к нему и сказать спасибо.

Грир открыла глаза, но музыка продолжала играть.

Колыбельная Брамса.

Какое прекрасное утро, подумал Эндрю Монтхэвен. Октябрь в Дорсете. Изумительно. Жаль, правда, что все остальное в его жизни не было столь прекрасным. Он стоял за своим домом на краю обрыва, рядом с лучшим другом — Бобом Уилсоном, и любовался Английским каналом. Под ними клубился туман, напарываясь на отвесные меловые скалы. Когда в насыщенных паром массах образовывались прорехи, в сумраке виднелась вода, сверкавшая стальным блеском с переливами олова.

Шумный выдох Боба, полный нетерпения, нарушил гармонию. Эндрю наклонился, чтобы поднять известняковый камешек. Просить у Боба совета было ошибкой. Если кому-то требуется совет, то предполагается, что этот кто-то должен слушать собеседника. А Эндрю уже давно сам все решил.

Он обернулся к Бобу, и мужчины обменялись долгими взглядами. Они оба были выше метра восьмидесяти ростом, но на этом их сходство заканчивалось. Боб имел крепкое телосложение, светлые волосы и был продуманно элегантен; Эндрю же был смугл, худощав и элегантен от природы.

— Что ты хочешь от меня услышать? — в конце концов прервал молчание Боб.