— Ладно, — примирительно сказал я. Вообще Гена был прав, но даже если и не был, спорить мне совсем не хотелось. — А как определить по человеку, «новой» он расы или «старой»? То есть индиго он или нет. Если вещи взглядом двигает, значит, индиго, ясное дело. А если нет? Как узнать, какого цвета у них аура? Красная, белая, фиолетовая или же та самая синяя.

— Очень просто: измерить биоспектрофотометром. Есть такой прибор. Вполне научный. Но чаще всего это и без прибора ясно тем, кто, как говорится, «в теме».

— То есть получается, что либо ты родился индиго, и тогда радуйся, либо нет, и тогда тебя самое время сдавать в утиль. — Мой ироничный тон был уже скорее следствием бессонной ночи, чем недоверия. Уж кому как не мне было знать, что самые правдивые вещи сначала выглядят самыми невероятными.

— Индиго «старого образца», то есть родившиеся давно, имеют существенно меньше способностей по сравнению с «новыми» индиго. «Новые» индиго гораздо сильнее отличаются от «обычных» людей. А в будущем индиго смогут стать все, кто захочет больше знать и понимать о самих себе и окружающем мире, учиться, становиться более одухотворенными, расти. В общем, сверхспособности сможет получить каждый, и это будет зависеть только от желания.

— Получается, что в 2012 году выживут только индиго? — спросил я.

— Я не знаю, — вздохнул Таманцев. — Сами-то они, наверное, знают, но не говорят.

— И ты прилетел в Париж из-за индиго?

— Я прилетел убедиться в том, что пропавший мальчик-индиго сейчас находится где-то в десятом году до нашей эры и его уже усыновили владелец каравана по имени Иосиф и его жена Мария и что он вместе с новыми родителями получил и новое имя. Есть тут у меня тот, кто поможет мне с этим делом. Заодно я хотел бы сходить в Лувр. Хочу посмотреть в глаза Моне Лизе. Как известно, это глаза самого Леонардо. И глаза Христа. И нашего пропавшего мальчика. И думаю, чьи-нибудь еще глаза. Возможно, Эйнштейна. Или Жанны д’Арк. Не знаю.

— Получается, что индиго вот так легко и непринужденно могут путешествовать во времени?

— Ну, получается, что так.

— А для чего этот белорусский индиго отправился в прошлое?

— Видимо, для того, чтобы выполнить там то, что должен, став Иисусом. Выдержать пытки распятием и не умереть после такого мог только самый настоящий индиго. Я долго думал, зачем все это было нужно, и пришел к выводу, что вся история с жизнью и смертью Иисуса на кресте явилась отправной точкой создания христианства. Без этой по-настоящему яркой истории такую мощную религию было бы не создать. Ну и очевидно, что он не погиб — иначе бы не смог стать Леонардо. Иисус обновил старую иудейскую религию, создав систему, которая просуществовала два тысячелетия и спасла мир от хаоса и упадка, к которому он стремительно катился. Самая могущественная в то время Римская цивилизация гибла, разлагаясь изнутри: пьянство, пороки, болезни, уродства, гомосексуализм, жестокие развлечения. Ни одна другая культура или религия на тот момент не могли настолько распространиться в такие короткие сроки, чтобы выдержать на себе груз всего мира. Спустя четырнадцать веков Леонардо подтолкнул человечество к дальнейшему развитию, когда оно начало серьезно буксовать в Средневековье. Я думаю, что ставшее инквизиторской машиной католическое христианство было вовсе не тем, что задумывалось, когда Иисус стремился всеми правдами и неправдами попасть на крест. Скорее полностью противоположным. Леонардо положил конец кровавому Средневековью, фактически самостоятельно, в одиночку начав Ренессанс — великую эпоху Возрождения. До этого никому такое было не под силу.

— А что будет сейчас?

— Не знаю, Этьен. Но подумай сам: на что сегодня способны тысячи индиго, если один-единственный индиго две тысячи лет назад изменил весь мир. Однако боюсь, что сегодняшние проблемы будут все же посерьезнее тех. Тогда хотя бы ядерного оружия не было. . И этого твоего коллайдера.

Я посмотрел на часы. Было уже почти шесть утра, воскресенье. И в этот момент зазвонил телефон.

Я не очень люблю телефонные звонки: как минимум это означает, что где-то что-то произошло и требуется мое участие. В особенности это настораживает в шесть утра. Как известно, звонки в такой час, скорее всего, означают, что либо кто-то родился, либо умер. Поскольку никаких рождений я не ждал, никакого желания отвечать у меня не было. Тем временем телефон не замолкал.

Таманцев решительно протянул руку и снял трубку.

— Да, — ответил он голосу в трубке и протянул ее мне. — Это тебя.

И добавил шепотом, сделав большие глаза:

— Это мадемуазель.

— А я уж было подумал, что Леонардо да Винчи.

В трубке и вправду оказался милый женский голос. Голос извинился за беспокойство в столь неурочное время, представился Анной, помощницей «месье Каррие» и сообщил, что тот хочет немедленно меня видеть. Ну, передо мной замаячила перспектива поспать хотя бы в такси — я старался смотреть на вещи оптимистичнее. Хотя то, что Анна звонила мне сама, позабыв о всякой конспирации, оптимизма вовсе не прибавляло. Я забеспокоился.

В который раз за последние несколько месяцев я отправился неизвестно куда в такси с наглухо закрытыми солнечными шторками на задних стеклах. С иронией я подумал о том, что если бы мне вздумалось узнать наверняка, куда меня везут, или если бы за мной кто-то следил, то сделать это было бы уже легче легкого. Конспирация становилась абсолютно номинальной. И это настораживало: мне либо уже настолько доверяли, либо — что казалось мне, к сожалению, более верной догадкой — в ней (конспирации) уже не было смысла. По той спешке, с которой меня вызвал Каррие, я понял, что начали происходить какие-то события. И это было хорошо, потому что нет ничего хуже неизвестности, тупика и штиля.

Вопреки моим опасениям с Каррие было все в порядке. По крайней мере, он выглядел таким же бодрым и деятельным, как и при прошлой нашей встрече. И даже каким-то радостным и умиротворенным. Он поинтересовался моими делами и сказал, что у него для меня хорошие новости.

— Хорошие, — поправился он тут же, — в том плане, что нам не грозит неминуемая гибель и исчезновение. Мне это стало доподлинно известно. С тех пор как мы с вами виделись в последний раз, Кассе, у меня было несколько полезных встреч. И появилась масса интересной информации. Наш мир никуда не исчезнет, Кассе. Никакого взрыва Вселенной не будет.

— И на том спасибо, — хмыкнул я.

— Вы слышали когда-нибудь о «радио мертвых»? Или хотя бы о белом шуме?

О белом шуме я слышал. Начнем с того, что я смотрел об этом художественный фильм. И хотя фильм был вполне себе художественным, он заинтересовал меня. Повторять эксперимент главного героя с записью белого шума (помех, которые появляются на экране телевизора при выключенной антенне) на видеокамеру и воспроизведением его же тут же по тому же телевизору я не стал. Не потому что боялся, а потому что понимал, что в общем-то все равно, как мы получаем эту «картинку». Важнее то, что за этой картинкой скрыто. Когда я впервые увидел этот фильм, то стал из чистого любопытства собирать информацию об этом для себя лично. Потом произошли некоторые события, которые снова убедили меня в том, что ничего случайного не происходит, что все в нашей жизни закономерно и взаимосвязано. Но это — история для отдельной книги. А что касается белого шума и «радио мертвых» — да, я о них слышал.

«Электронные голоса», которые слышны из белого шума, изучают многочисленные научные общества и ассоциации серьезных ученых чуть ли не во всех странах мира. Созданием устройств, способных зафиксировать присутствие потусторонних сил, а также «голосов мертвых», занимался еще Томас Эдисон, известный изобретатель различных электрических систем, в частности фонографа. В начале 1920-х годов Эдисон, как он сам заявлял, создал «чувствительный прибор, способный передавать голоса из потустороннего мира». Сохранилась одна статья, в которой великий физик утверждал, что он разработал один из таких приборов: