подобны частичкам божьего творения. Воля Аллаха проявляется во всем, мы же являемся его пассивным орудием. Но тот, кто знает звезды, ведает чуть больше и может зара­нее понять, к чему подталкивает нас Аллах. Но...

—

лекарь многозначительно приподнял руку,

—

даже мудрецы не в силах изменить свою судьбу.

—    

Значит, вы верите, что судьба человека полностью предопределена... И все его деяния, поступки? И свободы выбирать человеку не дано?

Лекарь кивнул головой:

—    

Так оно и есть! Наша жизнь напоминает большую шахматную игру. Играет в шахматы Аллах, только он один видит всю шахматную доску сразу. А мы двигаемся по полю, но двига­ет нами воля великого игрока. Да, каждый из нас думает, что свободен в своих действиях, а на самом деле все ходы просчитывает Аллах. Есть высший порядок, которому все мы подчи­нены. На каждом повороте жизненного пути мы получаем почти незримые знаки, подсказ­ки, в каком направлении двигаться, и живем по великому плану Аллаха.

—    

Но свобода человеческой воли...

—

не успел Жан-Пьер до конца сформулировать свои возражения, как арабский лекарь пре­рвал его:

—    

Свободна человеческая воля или нет? Это старый философский вопрос... Никто не знает, как формируются мысли, какое влияние ока­зывают они на дух и волю. Все это сложные вопросы, над которыми ломали голову великие

мудрецы... Но на вопрос, свободна наша воля или нет, уже ответила Ильм ал-Калам, ис­ламская теология. И ответила отрицательно: наша жизнь предписана, как и орбита планет. «Инша’ Аллах»

—

«так угодно богу»,

—

говорят арабы...

Французский аристократ недоверчиво смот­рел на пергамент с цифрами.

—    

Знаешь, что это за число?

—

спросил его лекарь. Жан-Пьер отрицательно покачал го­ловой.

—    

Это число «пи»,

—

объяснил араб.

—    

А при чем здесь звезды?

—

пожелал знать растерянный Жан-Пьер.

—    

Аллах, да святится имя его, управляет всем сущим с помощью сил, действующих по математическим законам. Эти законы отра­жаются на всех плоскостях бытия, в плане­тах и их орбитах, в мельчайших элементах, невидимых даже глазу. Число «пи» и другие веч­ные числовые идеи дышат не только во многих формах мертвых материй, они заставляют не только кружить по небу планеты, лить дождь на землю, они обладают также силами роста в природе. Понимаешь?

Жан-Пьер, все еще сомневаясь, тем не ме­нее кивнул головой.

—    

То есть «пи» существует во всех формах бытия, содержащихся в мире...

—

подытожил ибн Вазиль.

—

И во всех формулах! Оно содер­жится в энергиях Луны, в солнечном свете, в огне и алмазах. Пульсация звезд соответству­ет пульсации человеческого сердца.

Де Вуази был поражен.

—    

А как же все удары судьбы? Они тоже по математическим законам?

—    

А удары судьбы,

—

немного раздраженно пояснил лекарь,

—

нужны лишь для того, что­бы приблизиться к богу чуть ближе. Только прошедший испытания есть любимец Аллаха. Мы, мусульмане, верим, что следует прини­мать все, что посылает нам бытие, причем принимать без радости и лишних сожалений. Мудрец примет свой путь с радостью и сча­стьем, а глупец

—

как беду. Человек, рожден­ный под хорошей звездой, должен иметь доброе сердце и совершать добрые деяния. Человек, рожденный под плохой звездой, должен иметь черную душу и творить зло. Даже в этом человек несвободен

—

несвободен в своем вы­боре между добром и злом, несвободен в своем выборе между небом и адом...

—    

Но это же ужасно!

—

воскликнул Жан- Пьер де Вуази.

—

Несправедливо со стороны бога!

—    

Несправедливо, несправедливо...

—

эхом отозвался ибн Вазиль.

—

А почему люди винят Аллаха во всех своих бедах и несчастьях, гово­рят о несправедливости, упрекая Всевышнего за то, что он не вмешался? Не подал знак, не предупредил. Никак не хотят понять, что Ал­лах ради нас же самих скрыл от нас истину о будущем, оставив только радость, и боль воспоминаний, и доброе волшебство надеж­ды...

—

промолвил ибн Вазиль. И поднялся со своего места, с видимым раздражением пре­рвав разговор.

Наука  вполне  справедливо  отмечает,  что признание  подлинности  Туринской  (когда-то Лирейской)  плащаницы  усложняется  еще  и тем,  что  в  подлинности  ей  отказывали  еще в  эпоху  Средневековья.  Наука  указывает  на  то,  что  даже  в  те  времена  происходило  нечто  таинственное,  «закулисное»,  что  стояло за  этой уникальной реликвией.  «Невозможно избавиться  от  чувства,  что  здесь  чего-то недостает,  что  в  этом  деле  замешано  го­раздо  больше  фигурантов,  чем  это  видно  на первый  взгляд»,  —  пишет  Ян  Вильсон. 

10 апреля 1348 года после завершения эпиде­мии чумы и в условиях ведения Францией вой­ны с Англией (растянувшейся на сто лет) граф Жоффруа де Шарне обратился с просьбой к па­пе Клементу VI (1342-1352): «...в ознаменование удачного побега графа из английского плена, избавления французов от только что закончив­шейся эпидемии чумы» разрешить размещение в храме в Лирее имеющейся в собственности дома де Шарне плащаницы Иисуса Христа.

Причем де Шарне прямо указал, что он вла­деет именно той плащаницей, которая некогда находилась в Константинополе в Фаросской ча­совне византийских императоров. Вот только, к неудовольствию церковных властей, Жоф

фруа де Шарне так и не объяснил, как к нему попала плащаница «из Константинополя». Он лишь инспирировал следующие слухи: дескать, приобрел граф плащаницу по случаю у... рыцаря-крестоносца, а до «обретения» плащаницу за деньги демонстрировал крестоносец-аноним. Как справедливо заметил Е. К. Дулуман, «такого не могло быть. Невероятно, чтобы свирепст­вующая средневековая католическая инкви­зиция десятилетиями мирилась с тем, что вот таку-у-у-ю святыню позволяет себе держать в руках какой-то мирянин».

Документального ответа папы Клемента VI не сохранилось. Но судя по дальнейшим со­бытиям, устно или письменно папа римский удовлетворил просьбу Жоффруа де Шарне. И в Лирей хлынули паломники, а вместе с ними и немалые деньги. Все это до крайности не понравилось епископу города Труа Генри де Пуатье. Лирейская церковь находилась в его юрисдикции, но доходами не делилась. А пото­му его преосвященство провел собственное рас­следование плащаницы. В 1355 году епископ Генри де Пуатье обратился с «Окружным епи­скопским посланием» к верующим своей епар­хии, в котором объявил Лирейскую плащаницу (будущую Туринскую) фальшивкой и приказал убрать ее из храма.

Что произошло? Правильно, ничего. Священ­нослужители лирейской церкви знают, что их епископ за все эти годы лично даже не видел плащаницу. Как он может судить о подлин­ности святыни? А поэтому подчиняются они приказу своего епископа только наполовину:

реликвию и в самом деле убирают с глаз верую­щих долой в... серебряную раку и продолжают выставлять ее на поклонение прихожанам пе­ред Пасхой в Страстную пятницу. И епископ Труа отступил.

Но вслед ему пришел еще один «епископ неверующий». В ноябре 1389 года разразился очередной скандал по плащанице Христовой. «Наследник» Генри де Пуатье, взошедший на кафедру своего умершего предшественника, Пьер д’Арси, написал письмо в Авиньон так называемому «антипапе» Клементу VII (в миру графу Роберту Женевскому). В своем послании д’Арси давал описание плащаницы — дескать, изображение выполнено художником, «искус­ным мастером» своего дела. Что же побуди­ло епископа быть столь категоричным в своих оценках? Церковная пышность!

Освещаемая факелами, реликвия выставля­лась на специально воздвигнутом постаменте. Жоффруа II де Шарне брал реликвию в руки и высоко поднимал ее над головой.