Не так давно я случайно услышал в эфире знакомый голос. Такой же ехидный, наполненный злобой, но уже ставший старческим. Где я его слышал раньше? Конечно, это был он. Тот самый фашистский пропагандист, прославлявший фюрера, гитлеровскую Германию, клеветавший на наш великий народ. Тогда этот презренный предатель служил верой и правдой нашим лютым врагам. Сегодня он нашел новых хозяев и зарабатывает себе на жизнь тем же грязным ремеслом. Время изменилось. Но смысл того, что он желчно выплевывает в эфир, остался тот же.

Фашисты привлекали к себе на службу недобитых белогвардейцев, буржуазных националистов и уголовников. В сорок третьем - сорок четвертом годах во временно оккупированных районах Белоруссии появился казачий атаман, некто Павлов. Было известно, что он бывший белогвардейский офицер и приходится племянником белому атаману Краснову, который еще в годы гражданской войны сотрудничал с разведкой кайзеровской Германии.

Атаман Павлов формировал так называемые казачьи части из изменников родины, бывших кулаков, уголовников. В этих частях была введена старая казачья форма, воинские звания есаул, вахмистр и другие. На черном знамени павловцев изображалась сабля и нагайка, что вполне соответствовало духу и делам этих бандитов. Белорусы помнят до сих пор гнусные и кровавые злодеяния презренных фашистских пособников. «Станичники», как они себя называли, использовались гитлеровцами как каратели против партизан. Но партизаны наносили им чувствительные удары. И тогда они вымещали свою дикую злобу на мирных жителях. Массовые расстрелы, порки нагайками, насилия, грабежи, сожжение деревень- таковы были черные деяния, которыми они старались заслужить похвалу своих хозяев.

Весной 1944 года штаб атамана Павлова располагался в небольшом белорусском городке Новогрудке. Как-то под вечер к особняку, где жил атаман, подошел высокий немецкий офицер в сопровождении солдата с автоматом. Он даже не взглянул на охрану из двух казаков и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Автоматчик застыл у дверей. Офицер без стука открыл дверь и вошел в большую комнату, где за столом, уставленным бутылками и закусками, сидел грузный казачий атаман в одном белье. Павлов уже изрядно выпил, но, увидев офицера в черной форме, которую носили гестаповцы, пытался привстать. Офицер небрежно кивнул и вручил ему какой-то документ с гербовой печатью. Пока Павлов пытался разобрать написанное, офицер подошел к радиоприемнику, из которого тихо доносились звуки нацистского марша, и повернул регулятор громкости до предела. Когда бравурная музыка ворвалась в комнату, раздался пистолетный выстрел, сухой щелчок которого был приглушен нацистским припевом «зиг хайль, зиг хайль». Убрав пистолет, офицер спокойно вышел из особняка и исчез вместе с солдатом из города.

Ликвидация атамана Павлова, у которого руки были по локоть в крови советских людей, была актом справедливого возмездия. Кроме того, она вызвала в его войске панику и смятение. Многие павловцы, видя свою обреченность, стали сдаваться в плен партизанам.

В апреле поступила радиограмма, где говорилось, что нашей разведгруппе - дяде Володе, его помощнику и мне - необходимо прибыть в распоряжение партизанской бригады майора Морозова, находившейся в Налибокской пуще.

Тяжело было расставаться с отрядом - столько пройдено и пережито вместе. Но приказ есть приказ. Особенно трудно было мне расстаться с Николаем Кепановым, моим боевым другом и наставником, которому я был обязан многим и, может быть, самой жизнью. Мы крепко обнялись.

- Ну держись, земляк. Не поминай лихом! - сказал Николай, и на его суровом лице что-то дрогнуло.

Мы стояли на развилке проселочных дорог. Было хмурое утро, отряд походной колонной прошел мимо нас, свернул к лесу, который смутно вырисовывался в туманном мареве и вскоре скрылся из наших глаз, а мы все стояли и смотрели ему вслед. Нас было всего четверо. Четвертым был наш проводник. До вечера мы дневали в небольшом лесочке. Неподалеку пробегала шоссейка, по которой мчались немецкие автомашины. Я забрался на дерево и стал наблюдать за ними. На дороге в этот день было очень большое движение войск. Прошли с грохотом танки и бронетранспортеры. Мы все это зафиксировали.

Отправились в путь ночью. Шли через какие-то опустевшие деревеньки и хутора. К утру остановились на отдых в густом бору, в старом почерневшем шалаше. Я сразу же крепко уснул. Сколько проспал, не знаю, но когда проснулся, солнце было уже высоко. У шалаша весело потрескивал костер, пахло чем-то вкусным, жареным. Мои товарищи обедали и встретили меня шутками, что, дескать, чуть не проспал обед. Я с большим аппетитом поел жареной свинины и печеной картошки. Дядя Володя передал мне текст радиограммы.

- Зашифруй и до ухода передай.

В радиограмме говорилось, что атаман Павлов ликвидирован у себя на квартире в Новогрудке нашим разведчиком, проникшим к нему в форме немецкого офицера.

Через час связь была налажена, и шифровка пошла по назначению.

Мы были уже недалеко от намеченной цели, когда чуть не влипли в чертовски неприятную историю, последствия которой могли бы стать для нас самыми неутешительными. Виновником этого был утренний туман, густой, как пар, плотно окутавший нас со всех сторон. Проводник местный, уверявший нас, что знает здесь все тропы и дороги как свои пять пальцев, вывел нас на шоссе. Мы огляделись и попробовали по карте разобраться, где мы находимся. Решили тут же у дороги немного обождать, пока рассеется проклятый туман. И действительно, туман стал постепенно редеть, и перед нами совсем неожиданно стали вырисовываться контуры жилых каменных построек й фигура немецкого часового, стоявшего от нас в 70-80 шагах. Мы осторожно присели у дороги в канаве, но кто-то из нас задел колючую проволоку, на которую немцы повесили всякие банки, при малейшем прикосновении создававшие страшный шум.

И тут часовой завопил:

- Хальт! Вэр да?

Как мне хотелось влепить в его морду под каской очередь из своего ППШ! И я уже было стал изготавливаться к стрельбе, но дядя Володя приказал вполголоса:

- Отходим направо, без приказа никто не стреляет.

Но проклятый фриц, видимо, уже нас обнаружил и ударил из своего шмайсера в нашу сторону. Пули низко просвистели над нашими головами.

Из домов повыскакивали немцы в одном белье, но с оружием. И тут началась страшная пальба. Они, как бешеные, палили во все стороны. Мы потихоньку отползли с дороги, добрались до кустарников, а там уже было не страшно, рядом виднелся густой лес. В лесу мы и разобрались, в чем дело. Оказывается, блуждая в тумане, мы зашли в районный центр Вишнев, где был сильный немецкий гарнизон.

- Эх, Макар, Макар, - посмеивался дядя Володя над обескураженным проводником, - что же ты в гости к фрицам нас привел?

Макар был явно смущен. Мы видели, что он очень переживал свою оплошность:

В канун Первого мая наша небольшая группа добралась до бригады морозовцев. Дозорные проводили нас через густой сосняк Налибокской пущи к штабу бригады. В штабе, кроме дежурного, никого не оказалось: все отмечали праздник на лесной поляне неподалеку. Нам предложили сначала вымыться в партизанской бане. Трудно передать удовольствие, которое мы испытали от горячей воды, сколько времени мы не были в бане, длительное время не снимали грязную, прокопченную у костров и пропитанную потом одежду. Отметить с товарищами праздник мне не пришлось. После бани я прилег на топчан и уснул как убитый. Сколько- времени спал, не знаю, проснулся от сильного взрыва где-то рядом. Немцы бомбили лес. В день первомайского праздника фашисты весь день совершали налеты на пущу, сбрасывая бомбы вслепую. Жертв среди людей .не было, убило только корову, которая гуляла на опушке леса.

К вечеру меня принял комбриг, майор Морозов, веселый, добродушного вида человек.

- Ну что же, будешь работать вместе с Иваном.

Когда я вошел в землянку радистов, навстречу мне поднялся молодой человек, лицо которого показалось очень знакомым.