Каких-нибудь пару месяцев назад. А, кажется, что прошла целая вечность.

С необъяснимым злорадством Нелл наблюдала, как мужчина преодолевает те же трудности, что и она, пробираясь через заболоченные участки, сражаясь с колючим кустарником. Того и гляди, выйдет прямо на нее. И надо же было такому случиться, чтобы в столь пустынном месте какой-то тип нарушил ее безмятежный покой!

А незнакомец все приближался: Нелл отчетливо слышала, как хрустят под его массивными ботинками мелкие камушки; могла уже разглядеть и джинсы, плотно обтянувшие стройные сильные ноги, и клетчатую рубашку с закатанными до локтя рукавами. Со смутным беспокойством она отметила высокий рост, уверенный разворот налитых силой плеч и... суровое лицо. Можно подумать, он не прогуляться вышел, а идет в похоронной процессии.

Надо что-то делать. Не ждать же, когда он попросту наступит на нее! Нелл подобралась, готовя себя к тому, чтобы встать в полный рост, и лихорадочно соображая, следует ли сначала прокашляться, чтобы таким образом дать ему знать о своем присутствии, или сразу заговорить. Впрочем, все разрешилось само собой. Он поскользнулся. Чтобы не упасть, ухватился за гибкий древесный ствол и, должно быть, перенес всю тяжесть крупного тела как раз на ту ногу, на которую хромал. Незнакомец еле удержал равновесие и разразился потоком отборных ругательств. Ругался он по-французски.

Чувство юмора, из-за которого Нелл не однажды попадала в историю, опять сыграло с ней злую шутку. Она — неожиданно даже для себя самой — привстала, прибавила парочку весьма забористых выражений, которым некогда научилась в Париже, и тут же оказалась буквально пришпиленной к гранитному валуну, на котором недавно так уютно сидела, — неровная каменная поверхность пребольно впилась ей в спину. Незнакомец навис над ней, бешено сверкая глазами.

Он не в себе, подумала Нелл со странным в подобной ситуации равнодушием. Я проделала весь этот путь для того, чтобы погибнуть в лапах психа.

Однако опыт одиноких странствий по Европе кое-чему ее научил. Преодолевая животный страх, она молниеносно выбросила вперед согнутое колено, метя безумцу в пах... Колено атаковало пустоту.

Прежде чем Нелл успела собраться для новой попытки, железные руки, вцепившись ей в плечи, рывком поставили ее на ноги и стали трясти, как ковер, из которого выбивают пыль.

— Какого черта вы здесь притаились? — не спросил, а прорычал тот, на чьей стороне было бесспорное преимущество.

Так, спокойно. Надо попытаться его утихомирить. И правило первое: никогда не сопротивляйся, если не уверена в успехе.

— Вы кто, сексуальный маньяк? С какой стати вы накинулись на меня? Я не притаилась, а наблюдала за карибу.

— Идиотка! Я ведь вас чуть не убил!

Он все еще не отпускал ее, и, чтобы напомнить ему, что давно пора это сделать, она ударила его по голени.

— А ну уберите руки!

Очевидно, ботинок угодил прямиком в кость, потому что он снова выругался, теперь уже по-английски. Руки так и не убрал, но хватку ослабил. Нелл больше не делала попыток вырваться. Неподвижно стояла и ждала, пока вперившийся в нее взгляд станет осмысленным. Мало-помалу ярость уходила из этих темно-синих, почти черных глаз, и, по мере того как взгляд его просветлялся, Нелл тоже успокаивалась. К ней вернулась способность чувствовать, и она ощутила теплоту рук, все еще державших ее, и это ощущение волновало, смущало, бередило душу и звало всецело отдаться влекущему теплу...

— Мне просто стало жаль, что, чертыхаясь столь изощренно, вы упустили из виду одно-два ругательства, способные украсить ваш стиль. Не правда ли, французский язык чрезвычайно выразителен? Между прочим, я как раз собиралась показаться и заговорить с вами, когда вам вздумалось падать. — Ей почти удался беспечный тон.

— Тысяча чертей, непременно нужно было напомнить об этом?

— Тысяча чертей на вашу голову, а орать на меня обязательно?!

— Да вы любого перекричите!

— Имею право, — фыркнула Нелл. Начавшее заходить солнце позолотило нежную белизну ее кожи, оттенило хрупкую линию скул, подчеркнуло изящество прямого носика. Мужчина не сводил с нее глаз. Можно подумать, никогда прежде не видел женщин. Или решил запомнить это лицо на всю жизнь...

Нелл боялась шелохнуться, потрясенная интимностью столь пристального взгляда и еще тем, что вдруг почувствовала себя совершенно незащищенной, обезоруженной этим взглядом.

— Когда я был мальчишкой, — спокойно заговорил он, — мы часто собирали букеты из мятлика. Видели такую траву? Она цветет звездочками, голубыми и в то же время лиловыми. У вас глаза похожи на эти звездочки.

— Вот оно что, — смешалась Нелл, краснея от слов, произнесенных, конечно же, самым привлекательным мужчиной, какого ей доводилось встречать. Он, наконец, убрал руки, и ей стало зябко и грустно. Она вспомнила об оленях, оглянулась, но никого не увидела.

— А карибу ушли,— огорченно прошептала она, пытаясь убедить себя, что жалеет только об этом.

— Я спугнул их, когда падал.

— Скорее когда бросились на меня, — не удержалась она от колкости. — До вас и голодному волку далеко.

— В Ньюфаундленде не осталось волков. — Он, казалось, не заметил издевки.

— Тогда медведю, — не сдавалась она.

— Медведь не бывает голоден летом. — В его глазах, в самой их глубине, заплясали насмешливые искорки.

Ей вдруг пришло на ум словечко, короткое и емкое, каким принято выражать крайнюю степень восхищения, но тут же подумалось, что сказать об этом человеке: сила! — не сказать ничего. Понадобились бы и другие слова: невероятный... потрясающий... сексуальный... Причем все сразу!

Разумеется, вслух она сказала совсем другое:

— По-моему, вам пора извиниться. Мне не нравится, когда на меня ни с того ни с сего набрасываются и начинают трясти как грушу.

— Да-да...

И только-то?! Пока длилась возникшая пауза, Нелл исподволь разглядывала лицо мужчины. Крупные черты. Может быть, чуть грубоватые, возможно, излишне резкие, но, без сомнения, запоминающиеся своей неординарностью и... горькой умудренностью. Усталостью от жизни. У нее защемило сердце.

— Я... повредил ногу. Не так давно. С той поры почти не ходил. Теперь учусь заново. — Он заговорил отрывисто, рубленые фразы не объясняли, а, скорее, предупреждали: «Жалеть воспрещается!» — Но падать, как двухлетний малыш, — это уж слишком. Ненавижу свою беспомощность!

— Настоящий мужчина не может споткнуться на горной тропе?

— Настоящий мужчина должен уметь устоять на ногах! — Мрачная складка пролегла от щеки к упрямому подбородку. Рот намертво сжат. Кстати, очень красивый рот. Нелл злилась на себя за то, что постоянно находит все новые доказательства его привлекательности.

— А я всегда думала, что извинения начинаются со слова «извините». — Ей захотелось его поддеть.

— Я объяснил, почему разозлился. — Он оставался невозмутим.

— Но это не объясняет, с какой стати я должна ходить в синяках, — не сдавалась она.

— Вы француженка?

— Я приехала из Голландии. Не увиливайте.

— Вы очень хорошо говорите по-английски, — заметил он подозрительно.

— Я вообще молодец. А вы, часом, не из ЦРУ? Может, новый приемчик на мне отрабатывали? Не дает покоя слава Джеймса Бонда?

— В Ньюфаундленде нет ни волков, ни цеэрушников.

— Значит, вы из полиции.

— Вовсе нет. А вот вы уж точно самая любопытная и самая настырная девица на свете.

— Ну, так удовлетворите мое любопытство, — сейчас Нелл была сама любезность, — вы на всех бросаетесь или предпочитаете тех, кто слабее и меньше вас?

Он запустил пятерню в свою роскошную шевелюру и прошелся по густым волнистым волосам цвета... меха карибу, таким же коричневым, с рыжей искрой. Сердце Нелл опять тревожно екнуло.

— Там, где я провел не один год, было правило: прежде действуй, потом спрашивай. Вы не дали мне времени подумать, и я вас нейтрализовал. — Он не улыбнулся, а лишь скривил губы в усмешке.

— У вас здорово получилось.