— Кан-налья! Откуда взял? В статейке об этом ни слова...

— Догадался по косвенным признакам, — торжест­вовал Чеголин, понимая, что не ошибся.

— Молодец! — заявил председатель экзаменаци­онной комиссии. — Достаточно. Переходите к другому вопросу.

Такой удачи Чеголин не ждал. Его прервали в мо­мент, когда в запасе осталось две-три уверенных фра­зы. Развивая успех, Артём напористо убеждал членов государственной комиссии в том, что нет смысла тра­тить время на человека, который так здорово усвоил предмет.

И капитану первого ранга Терскому не осталось ничего другого, как только погрозить кулаком и засме­яться...

***

Корреспонденция «Бой в заливе», которая так вы­ручила Артёма Чеголина, была напечатана 13 августа тысяча девятьсот сорок... Уголок газетной вырезки об­ломился, но, судя по содержанию, её следовало от­нести к начальному периоду Великой Отечественной войны.

Обстановка того времени не позволяла раскрыть даже название залива, не говоря уже о других весьма существенных подробностях. Нам же без них не обой­тись.

Год 1942-й. Время полной воды

Моторы едва урчали на самом малом ходу. Вода плавно облизывала корпус. Самый малый это шесть узлов, или приблизительно одиннадцать километров в час. Двигаться медленнее было невозможно — катер переставал слушаться руля. Но судам из военно-транспортного дивизиона — буксиру с баржой и рыбацкому дрифтер-боту — и такая скорость оказалась не по силам. Четыре «малых охотника» за подводными лодками вынуждены были то и дело ложиться в дрейф.

Лейтенант Василий Выра, «охотник» которого замыкал охранение слева, был вынужден вести свой катер подскоком, при этом ухитряясь удерживать свое место в строю и неотрывно следя, нет ли на горизонте неопознанных силуэтов кораблей, не мелькнет ли среди волн ржавая макушка плавучей мины со свинцовыми гальваноударными рогами, не прочертит ли море невысокий шест перископа с рыбьим стеклянным глазом, не вспорют ли стылую воду парогазовые следы торпед?

Людей прямо-таки завораживала панорама голого побережья, которая, медленно отступая, разворачивалась с южной стороны. Горные цепи шли ярусами, различаясь оттенками серого цвета. Гранитные лбы, наползая один на другой, скрадывали заливы и бухты, словно выравнивая и обобщая изрезанный шхерный рельеф. На расстоянии только наметанный штурманский глаз мог различить остров Большой Арский или мыс Добрягин. Ещё дальше белой черточкой выделялся островок Блюдце, а чуть правее за ним, на фоне скалистого отвеса, проектировалось нечто вроде хлебной горбушки, которую знали все. Горбушка острова Кувшин была характерной приметой линии сухопутно­го фронта.

Маломощный рейдовый буксир едва волочил груженную под завязку баржу, которая бодливо рыскала, дергая стальной перлинь. Дрифтер-бот с боезапасом шел самостоятельно, а по сторонам транспортных средств, слева и справа на траверзах, ползли «малые охотники», выделенные в боевое охранение. Однако ещё вопрос: могли ли шестидесятитонные катера что-либо уберечь, если они были вооружены всего лишь сорокапятками? Ни по калибру, ни по дальности огня эти пушчонки не сравнимы с береговой артиллерией. Личный состав оглядывался на остров Кувшин потому, что где-то рядом был развернут вражеский опор­ный пункт Фишерштейн с орудиями калибром сто пять миллиметров.

Часа два шли под прицелом. Противник, играя на нервах, выжидал. Егерям генерала Дитла было заведо­мо известно, что у знака Рыбачий-Городецкий конвой ляжет на курс 285 градусов для прорыва под своим берегом в узкую горловину Мотовского залива. Тогда в дело включатся несколько батарей: с мыса Пикшуев, с косы Могильной, с опорных пунктов Фишер- штейн и Обергоф и на заранее пристрелянных участках, почти в упор, потопят груженые суда. В полярную ночь либо в ненастье ещё удавалось проскочить в бухту Озерко, хотя и не без потерь, но летом не помогали и дымовые завесы. Какой в них смысл, если нет свободы маневра, если скорость ничтожна и простая арифметика в любой момент безошибочно давала егерям местоположение целей, закрытых дымом? Другого же маршрута пока не существовало. Тяжелой наковальней из гранита и серого шифера, из горных цепей и полного бездорожья нависал полуостров Рыбачий над материком.

Лейтенант Выра тоже поглядывал на остров Кувшин, высматривая вспышки батарейных залпов. Но куда более тягостно для него было очутиться в роли командира на чужом катере. Казалось, все они серийной постройки и похожи, как близнецы: те же три мощных бензиномотора, такие же пушки системы «21-к», и крупнокалиберные пулеметы, и стеллажи с глубинками. Но на этом деревянная палуба была в пробках, отциклеванных по торцам заподлицо. Это следы пробоин. И ещё на мостике резали глаз неодинаковые стекла ветроотбойного козырька, простреленный нактоуз компа́са, наспех починенная тумба машинно­го телеграфа — повсюду, куда ни глянь, следы аварийного ремонта. Не везло в боях этому катеру. Сколько раз он возвращался в базу со скорбно приспущенным флагом, а на пирсе уже поджидал его санитарный фургон с носилками. Выра стал четвертым по счету командиром с начала войны и покамест различал новых подчиненных только по боевым номерам. Но и так было заметно, что команда собрана с бору по со­сенке, есть сильно испуганные — себе не верят, не то что другим.

— Начинайте! — отрывисто распорядился коман­дир дивизиона Терский, хотя вполне мог бы не вмеши­ваться. Накануне, во время штабной игры, всё было оговорено и рассчитано заранее по секундам. — Сигнал «Дым»!

Кислая вонь, вырвавшись из сопел на юте, опрокинулась на палубу, клубясь и вспухая косматой наволочью, упала на воду и заслонила небо. Концентрированное, ещё не разбавленное ветром химическое зелье удушливо бросилось в глотки, раздирая их, как грубым песком — дресвой, но личный состав сразу повеселел.

— Курс двести семьдесят! — скомандовал Выра, выждав положенный срок по секундомеру, а старшина рулевых удивился. Назначенный румб вел прямо под вражескую батарею на мыс Пикшуев.

— Так держать! — снова кивнул комдив. Его реглан казался слишком щегольским, чёрная кожа его походила по выделке на шевро. Такой же реглан но­сил только командир охраны водного района, а он, как-никак, был контр-адмиралом. И на играх в штабе новый командир дивизиона держался чересчур независимо для капитана второго ранга, предложив свой замысел боя, дерзкий до невозможности.

— Попробуем, — согласился с ним контр-адмирал, стерпев даже нахальное обращение на «ты».

— Видать, из разжалованных, — шепнул Василию Выре приятель Максим.

И оба подумали, как бы не хлебнуть юшки с би­тым воякой.

Максим Рудых был верным другом из однокашников. Переведенный недавно на действующий флот с Дальнего Востока, он без всякого гонора стажировался у Выры в помощниках и не желал принимать у него сплоченный экипаж.

— Говорите, команда хорошо отработана? — вмешался комиссар дивизиона. — Значит, помогут освоиться. А лейтенант Выра будет нужнее на «невезучем» «охотнике». Выра же у нас пе-да-гог! Не знаете?

— Какой ещё педагог? — возмутился Василий.

— Сведения из личного дела: «Окончил двухгодичный учительский техникум...»

— Так-то ещё до училища, на ридной мове...

— А вы попытайтесь с переводом на русский...

Спорить с начальством что плевать против ветра. И вот Максим вел прежний Вырин «охотник» в голове ордера, а сам Выра плелся в замыкающей паре, имея брейд-вымпел на мачте и незнакомого ещё комдива на незнакомом борту «невезучего» катера. Что толку, что признали педагогом, если даже с народом как следует не удалось познакомиться? Выра сильно опасался, что оценку первого урока будет ставить не он и звучать она будет так: «Цвай» или, если повезет, «Драй». Невеселые баллы.

Теперь, под плотным облаком дыма, конвой пересекал наискось Мотовский залив, почти вплотную прижимаясь к берегу, занятому противником. И берег загромыхал, и десятки снарядов шелестели, верещали, мурлыкали, вставая где-то во мгле перелетными всплесками. С Рыбачьего ответила тяжелая артилле­рия нашего флота. Её гостинцы буравили мутный воздух в обратном направлении и тоже над го­ловой.