Чеголин был убеждён, что Виктор безусловно под­хватит идею реставрации исторического журнала. И правда, он одобрил её — в принципе.

— Но я не справлюсь.

— Ты?

— В замысле боя и прочей тактике способны разо­браться только специалисты. Вот и займись сам.

— Мне не расскажут, — смутился Чеголин.

— Пожалуй, так...

Клевцов только лишь подтвердил опасения Артёма, но это прозвучало упреком. А договорить им не удалось, так как обоим пора было заступать: одно­му — на мостик, другому — в машинное отделение.

Снова в руках у Чеголина был весь сторожевой ко­рабль, его механизмы и команда, пушки и торпеды.

— Доложите дистанцию до переднего мателота, — вдруг потребовал Выра.

Мателотами называются корабли, следующие в строю, и Чеголин, прикинув расстояние до кормы впе­реди идущего эсминца, доложил:

— Два с половиной кабельтова!

— Отстаёте. Надо развивать глазомер.

Призма Белли, маленький карманный дальномерчик, подтвердила, что командир корабля прав. При­шлось срочно давать два звонка в правую машину, два — в левую, затем, скорчившись, заглянуть в будку на циферблаты тахометров. Их стрелки дрогнули, называя прибавку десяти оборотов в минуту. Лейтенант тоскливо ёжился, мечтая о самостоятельности. На вторые сутки похода ему предстояло стоять с четырех утра, и оставалась надежда, что капитан-лейтенант Выра спустится вниз отдохнуть. Тем более что погода позволяла — был абсолютный штиль и полная видимость. Гладкая, без морщинки вода блестела, как в корыте.

— Идем горлом Белого моря, — скороговоркой информировал Пекочинский, протяжно зевая. — Справа, на курсовом пятьдесят, маяк... Святой Нос.

Вскинув бинокль, Артём увидел на вершине горы одноэтажный кирпичный дом, из крыши которого рос­ла башня с бело-красными вертикальными полосами, Внешний вид сооружения надлежало сверить с описа­нием в пособиях, но минёр, нетерпеливо переминаясь, вполне мог опять обозвать формалистом.

— Не суетись, — сказал Чеголин сменщику, одна­ко в книгу заглядывать воздержался. Буквоедов он и сам не любил. Обстановка была столь ясной, что Выра отпустил штурмана отдыхать и только сам по-прежне­му дремал на трубчатом стуле-разножке. Артём только лишь посмотрел на карту и доложил:

— Вахту принял исправно!

— Сменяйтесь, — сказал Выра и снова закрыл глаза.

Некоторое время шли без происшествий. На мачте флагманского эсминца не появлялось никаких сигналов. Курс и скорость постоянные. И даже Василий Федотович не донимал замечаниями.

— Флагман показывает курс сто девяносто пять градусов, — вдруг закричал сигнальщик.

Колонна кораблей по очереди поворачивала, и «Торок» тоже выполнил маневр. Чеголин покосился на Выру. Тот молчал, — значит, порядок. Оставалось нанести новый курс на карту при помощи параллельной линейки и транспортира, но карандаш уткнулся в береговую черту. Чеголин удивился, проверил расчеты, протер карту мягкой резинкой и заново выполнил графику. Ничего не изменилось. Вопреки логике и здравому смыслу курс, указанный флагманом, упирался в скалы Кольского полуострова.

Пока Артём воевал с картой, прошло ещё полчаса.

Если верить бумаге, сторожевик давно уже залез на гору с отметкой 230 метров, скатился по обратному склону и прыгал в тундре с кочки на кочку. А море впереди привольно голубело. Всё так же бежал перед форштевнем пенный гребень. Отчаявшись, Чеголин ре­шил «привязаться» к берегу заново по приметным ориентирам. Мягкая подушка над окулярами дальномера была влажной и холодной от росы. Включив два­дцатипятикратное увеличение, он развернул трубу. Пе­ред глазами, подрагивая, поплыли отвесные краснова­тые утесы. Прибой лениво облизывал валуны. Не было только самого нужного: ни навигационных знаков, ни характерных мысов.

— Доложите место! — вдруг потребовал командир корабля.

Оказалось, он давно уже наблюдал за судорожны­ми попытками лейтенанта «спасти свое лицо». Выра подошел к прокладочному столику, посмотрел на кар­ту под брезентовым шатром, потом на растерянного Чеголина и вдруг развеселился:

— Не знаете правил совместного плавания? Отчего не подняли сигнал: «Курс ведет к опасности»? Поче­му не застопорили машин?

Запинаясь, как двоечник на экзамене, лейтенант объяснил, что, судя по прокладке, корабль давно бы уже сидел на камнях, а между тем благополучно сле­дует дальше, занимая свое место в ордере.

— Коли так, исправляйте ошибку.

Продолжая ухмыляться, Выра сел на свой стуль­чик и... задремал. Чеголин схватился за лоцию. В ней содержалось множество полезных сведений. Но во всех навигационных пособиях Артём не обнаружил и запятой, которая помогла бы ему разгадать удиви­тельный ребус. Выра дремал, и его рыжая кожаная спина, казалось, сама высказывалась: «Эх ты, вахтен­ный офицер! А ещё нормальное училище кончил!»

Наконец берег, однообразный при всей его дикой выразительности, подарил Артёму каменную, круг­лую, светло-желтую башню с фонарем наверху. Те­перь следовало найти рисунок и прочие характеристи­ки маяка. Трижды перелистав соответствующий раз­дел книги, он, однако, не обнаружил ничего похожего. Готовый уже признаться в полной несостоятельности, Артём перевернул несколько страниц следующей гла­вы и вздрогнул: «Терско-Орловский» было напечатано под рисунком, хотя по идее маяк должен был находиться впереди на целых тридцать миль.

Через пять минут всё стало на свои места. Сторожевик, оказывается, опередил любые представления о его местонахождении, а маяк на берегу в момент приема Чеголиным вахты был вовсе не Святым Носом, а Городецким.

«При подходе к мысам Большой Городецкий и Ма­лый Городецкий они кажутся слившимися в один мыс с двумя вершинами, — предупреждала мореплавателей лоция, — который издали имеет большое сходство с мысом Святой Нос». Цитата утешала, но не оправдывала. Маяки не случайно раскрашены по-разному, так, чтобы исключить всякие сомнения на сей счет.

— Вспотел? — иронически спросил Выра, взглянув на исправленную прокладку. — Коли так, ладно. А разговор будет потом...

Чеголин не ждал ничего хорошего от этого разгово­ра, но он никак не предполагал, что командир корабля вначале обрушится на Пекочинского.

— Я здесь при чем?

— Кто перепутал маяки при сдаче вахты?

— Вас, по-видимому, ввели в заблуждение, — сказал минёр, укоризненно взглянув на приятеля. — В журнал вкралась описка, которая исправлена сноской. Согласитесь, что ошибка и описка — понятия разные.

Сноска в журнале действительно была, вместе со словами «Исправленному верить» и подписью. Стар­пом, правда, заметил, что всё это выполнено с наруше­нием правил ведения журнала. Пекочинский оправ­дался и тут, сославшись на неопытность.

От лейтенанта Чеголина тоже ждали объяснений. Это было ясно по взглядам, суровым и требователь­ным. Макар Платонович Тирешкин качал головой. И только Выра продолжал внимательно изучать вах­тенный журнал.

— Не могу верить исправленному, — сказал он на­конец. — Вы забыли о номере путевой карты. Святой Нос и Городецкий на разных картах. Коли так, сноска липовая и сделана задним числом...

Вспыхнув огнем, Пекочка заморгал частыми про­блесками.

— Сей непреложный факт возьмем, покамест, в скобки, — продолжал Василий Федотович. — Что тогда остается? А то, что оба правили вахтой, как Митрофа­нушки. Зачем знать географию, коли в извозчиках сам флагманский штурман. Вот к чему ведут доморощен­ные курсантские хитрости.

Опыт как петух, роющийся в собственном поме­те, — заметил старший лейтенант Шарков, который, оказывается, совсем не случайно отсутствовал на мостике той ночью. — Разумное он обретает в самом себе.

— Много перерыли своего дерьма? — озлился Пекочинский.

— Почти ассенизатор, — кивнул штурман. — Это ничего. Главное не бегать от расплаты. Куда скроешь­ся от самого себя?

Бебс при этих словах рассмеялся, а старпом Евге­ний Вадимович поглядел на штурмана проницательно, пытаясь уловить, не кроется ли в античной мудрости подспудной и злонамеренной насмешки. Скрытый смысл здесь безусловно присутствовал.