Оказалось, есть. Не, какая-нибудь знакомая, а мо­лодая жена, с которой лейтенант Пекочинский только что попрощался в Мурманске на перроне. Эти подроб­ности немедленно выложили однокашники, и контр-адмирал засмеялся тоже.

Начинался отлив. Вода кое-где отступила от бере­гов, оставив на осушках одинокие льдины. Подточен­ные на торцах волной, они распластали тонкие крылья, будто собирались взлететь. За обрывистым мысом Хлебная пахта открылся широкий рейд, на ко­тором застыл утюгом приземистый линкор и, рядом с ним, крейсер, у которого дымовых труб, казалось, было больше, чем пушек.

— Заморская техника, — объяснил контр-адми­рал. — На тебе, боже, что нам не гоже. По этой причи­не использовать в бою не пришлось. Ясное небо вдруг фукнуло шквалом, выплюнув хо­рошую порцию снежной крупы. Снег падал и раство­рялся в воде, несся на палубу катера, расползаясь под ногами серой кашицей. Из салона выглянула дама:

— Где твои калоши? Опять забыл? Вечно оставля­ешь где попало, а мне по военторгам доставать...

Разговор был семейным, не для посторонних ушей.

— Видите, товарищи. Мой вам совет — никогда не женитесь, — неловко пошутил контр-адмирал.

Лейтенанты рассмеялись вновь, поглядывая на Пекочинского. Только он уже не мог следовать рекомен­дациям симпатичного адмирала. Чеголин тоже присое­динился к общему веселью.

В ОКОСе распределяли по кораблям. И тут оказа­лось, что у Чеголина с Пекочинским одинаковые пред­писания. Сравнив документы, оба лейтенанта удиви­лись, посмотрев друг на друга внимательнее. Но, к со­жалению, глаза не рентген. Что они могут разглядеть, кроме новенького обмундирования? А волочить чемо­даны по горбатым улочкам военно-морской базы было куда веселее вдвоем. В штабе отряда учебных кора­блей им надлежало представиться капитану второ­го ранга Нежину, который как помощник началь­ника штаба распорядится о дальнейшем. Всё бы­ло бы прекрасно, но Нежина не оказалось на месте.

— Теперь уже не придет, — объявил писарь после многих потерянных часов, демонстративно запирая ка­бинет. — Приходите назавтра.

— Когда именно?

— Кто его знает? Они мне не докладывают...

Пекочинский предложил разыскать корабль само­стоятельно. Но на причальной стенке ничего похожего на их сторожевик не обнаружилось. На бортах кораб­лей не было даже названий. Вместо них красовались огромные двузначные цифры. Ошвартованные к про­клятым чемоданам, лейтенанты спорили, куда подать­ся. Вахтенные у трапов следили за дискуссией, выгля­дывая из тулупов. Куда более тонкие шинельки стимулировали предприимчивость лейтенантов, но это принесло лишь частичный успех. Старший помощник командира ближайшего к чемоданам эсминца, заглянув в документы посетителей, сообщил, что их сторожеви­ка в гавани нет, и любезно предложил переночевать, выделив по верхней койке в разных каютах.

Чеголин устал от споров и впечатлений. Калорифе­ры под письменным столом его временного пристани­ща, уютно бормоча, навевали дремоту.

— Почему не пили чай? — вдруг раздалось за спиной.

— Что-то не хочется, — соврал Чеголин, хотя не ел с утра и просто постеснялся идти в чужую кают-компанию.

— Распорядок дня следует выполнять, — слегка пожурил его капитан второго ранга, сосед по каюте, и принялся расспрашивать лейтенанта, откуда тот прибыл и почему обретается здесь.

— Направили к какому-то Нежину, а он где-то шляется...

— Так, так... Вот что я вам посоветую: приходите завтра в штаб ровно к восьми ноль-ноль.

— Вдруг опять не застанем? Даже писарь не в курсе, когда он бывает.

— Мичман не в курсе? Интересно! — удивился ка­питан второго ранга. — И всё же не опаздывайте. Уве­ряю вас, завтра повезет...

Проснувшись, Чеголин уже не увидел случайного соседа, а его нижняя койка была аккуратно заправ­лена. Однако добрый совет следовало учесть. Точно с подъемом флага оба лейтенанта были в приемной. Че­голин первым постучался в знакомый кабинет и стал на пороге разочарованный, увидев там только вчераш­него «кап-два».

— Вот видите, опять не пришел.

— Пришел, — возразил тот. — Не всё же ему «где- то шляться»?

— Но где ж он тогда?

— Перед вами. Нежин это я.

В глазах у Чеголина полыхнуло пламя, а щеки на­калились подобно корабельным паровым калори­ферам.

— Извините... Я... Я неправильно толковал ваше временное отсутствие.

— Как? — громко спросил Нежин. — Как вы ска­зали?

Повторить оправдание Чеголину не удалось. Ка­питан второго ранга хохотал так, что в здании штаба захлопали двери и Пекочинский осторожно заглянул в кабинет.

«Сейчас помначштаба объяснит причину внезапно­го веселья, — испугался Чеголин, — и после этого оста­нется подать рапорт о немедленном переводе на дру­гой флот».

Однако Нежин строго махнул рукой. Дверь кабине­та тотчас притворилась, и Артём Чеголин остался слу­жить в Заполярье.

— Ладно, лейтенант... Давайте ваши бумаги, — сказал «кап-два», вытирая глаза носовым платком.

Глава 3

Только без панибратства

— Прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы! — отрапортовал Артём.

— Меня зовут Василий Федотович! — сообщил ему командир корабля, хотя ему больше подошел бы цивильный пиджак. На голове у командира почти не было волос. Лишь мягкий венчик пшеничного цвета охватывал с трех сторон глянцевитую плешь.

— Есть, товарищ капитан-лейтенант!

— Я же сказал: меня зовут Василий Федотович, — слегка поморщился командир сторожевого корабля «Торок».

Но у Чеголина язык не поворачивался именовать его по-граждански.

— Есть... Федотыч!

— А вот это уже панибратство, — заметил капи­тан-лейтенант Выра. — Ну чего же вы стоите? Коли так, давайте знакомиться.

Через несколько минут выяснилось, что артилле­рийское подразделение корабля БЧ-2 принимать не у кого. Предшественник Чеголина, направленный на учебу в специальные офицерские классы, оставил лишь журнал боевой подготовки да формуляры пушек и пулеметов. Техника Артёма не пугала. Материаль­ную часть артиллерии он проходил ещё на втором курсе.

— Справитесь, — зачем-то ободрил Чеголина ко­мандир корабля. — Тем более личный состав весьма опытный!

Ещё бы, если по возрасту большинство — старики: многим около тридцати. Конечно, корабельный писарь от них не утаит, что Артёму Чеголину всего двадцать два года. Точнее, стукнет столько через месяц и шест­надцать дней. У лейтенанта возникло сомнение: «Ста­нут ли такие слушаться?» Мысль эта была отброшена, как недостойная дипломированного флотского офице­ра. Что значит «станут», если по уставу обязаны? На то и существуют дисциплинарные права. А вообще командир не зря напомнил — только без панибрат­ства.

— Две недели на подготовку к зачетам на допуск к самостоятельному управлению подразделением, — сказал в заключение Василий Федотович, добавив, что Чеголину повезло, — легче всего изучать корабль, пока он в доке.

«Торок» принадлежал к типу сторожевиков, из­вестному под озорным прозвищем «дивизион хреновой погоды». Это были первенцы Советского Военно-Мор­ского Флота. Казалось, не существовало ни одного стихийного явления, которым бы забыли их окрестить. «Ураган» и «Тайфун» вступили в строй в 1931 году, в следующем — «Смерч», «Циклон», «Гроза» и «Вихрь», затем шли «Шторм», «Шквал», «Метель», «Вьюга», «Пурга», «Гром»... Имя «Торок» как нельзя более под­ходило для сторожевика на Северном флоте. Коренные русские мореходы называли так сильный порыв ветра или шквал.

Это были небольшие и, для своего времени, пре­красно вооруженные корабли. Два турбозубчатых агре­гата с турбинами высокого и низкого давления обеспе­чивали поначалу приличную скорость хода в 24 узла, или почти 45 километров в час. Стараясь выжать боль­ше полезной отдачи с каждой тонны водоизмещения, конструкторы ориентировались на Балтику — закры­тый и относительно спокойный водоем. Для Балтики, пожалуй, были достаточны четыре миллиметра тол­щины листов стальной наружной обшивки. На ответст­венные связи корпуса, обеспечивающие его прочность, накинули всего по миллиметру. Но через год-два после постройки три таких корабля перебросили в Заполя­рье по Беломорско-Балтийскому каналу, четыре дру­гих сторожевика вошли в ядро нового Тихоокеанского флота. Тогда-то и выяснилось, что легкие и стройные корпуса не очень соответствуют названиям, выложен­ным накладными бронзовыми буквами на срезе кормы.