Сзади послышались осторожные, приглушенные шаги, и не успела я повернуться, как чья-то рука зажала мне рот и прижала к твердой, мощной груди. А другая сунула под нос пузырек, из которого пахнуло какими-то травами. И сознание покинуло меня.

Абсолютная тишина, разбавляемая лишь монотонным, бьющим по нервам стуком капель воды, разбивающихся об земляной пол. Холод и влажность, вызывающие противные мурашки и желание сжаться в комочек, чтобы не потерять последние крохи тепла. И ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Кто-то незримый и страшный.

Именно это я почувствовала и услышала, когда сознание вернулось. Мне было действительно страшно. Я лежала на теплом плаще с закрытыми глазами и боялась их открыть.

Сейчас, пока веки оставались сомкнутыми, еще можно было пофантазировать на тему слишком реалистичного сна. Но стоит только открыть сильно зажмуренные очи, как холодная и откровенно страшная реальность ворвется в сознание и затопит ужасом свершившегося.

Однако долго лежать практически на земле чревато простудой, а то и отмороженными почками. Поэтому, как в общеизвестной сказке: по сусекам поскребла, по амбарам помела, и набрала немного… нет, не муки, храбрости и приоткрыла один глаз, чтобы оценить обстановку. Темное, крохотное, с низким потолком помещение, освещенное только единственной свечой. Открыла второй глаз и привстала с импровизированной лежанки: ни одного окна, лишь толстая деревянная дверь, обитая железными полосами, и без ручки.

Вот к ней я и ринулась, не обращая внимания на ломоту в мышцах. Но, как впрочем, и следовало ожидать, единственный выход оказался закрыт. Я кричала, требуя выпустить меня, стучала так, что руку отбила и содрала кожу на ней, пинала вредную, неподдающуюся дверь. Однако ни кто не пришел и даже не ответил.

Походив по темнице туда-сюда, я начала замерзать. Все-таки здесь очень холодно и очень влажно, будто я под землей нахожусь. Предположение мне совсем не понравилось. Паника начала сжимать грудную клетку, мешая дышать, выступил холодный пот, и отчаянно захотелось колотить в дверь до последнего, кричать до хрипоты, но чтобы меня отсюда выпустили. Дело плохо, не помню, чтобы страдала клаустрофобией.

Неимоверным усилием я успокоила разыгравшееся воображение и подняла с пола единственное, что хоть немного могло меня согреть — плотный плащ с капюшоном. Накинув его на озябшие плечи, поежилась от пробежавших мурашек и замерла. Сняла плащ и всмотрелась в эмблему Школы, вышитую на рукаве: хищный, зубастый цветок на фоне красной луны. И эти нашивки…Кому с боевого факультета я так насолила? И… и что теперь со мной будет? Ищет ли меня кто-нибудь?

Я вновь нервно заходила по крохотной камере, меряя ее шагами. Пять в ширину и шесть в длину – вот и весь мой путь.

Сколько времени так прошло — не знаю. По моим подсчетам бесконечно много. Ноги в тонких ученических туфлях замерзли, и пришлось прыгать и бегать на месте, чтобы хоть немного их согреть. Незаметно для меня соленые слезы заблестели на глазах и прочертили влажные дорожки на щеках, срываясь и падая на холодной пол. В первый раз с тех пор как я попала в эту чертову Школу, я раскисла, и позволила чувствам вырваться наружу. Ни проделки Хольтор, ни незаслуженные наказания, ни откровенное избегание меня одногруппниками не смогли выжить из меня и слезинки. А сейчас я лила слезы отчаяния, обнимая руками плечи, и жалела себя любимую. Пока…

Пока за дверью не послышались уверенные шаги. Тыльной стороной ладони я вытерла глаза и притихла. Заскрежетал открываемый замок, дверь со скрипом отворилась и на пороге моей камеры появился…

– Дениэрал!? — прошептали замерзшие губы.

– Ага, я. Прости, задержали.

И пока я не успела что либо сообразить, парень прошел в камеру, захлопнул дверь и бухнул рядом со мной здоровенный походной рюкзак.

– Замерзла, наверно? Сейчас отогреем.

Дениэрал присел и принялся извлекать из недр рюкзака складной, маленький столик, два таких же складных стулика, надувной матрас с насосом для него, котелок, бутылки с водой, чай в пакетиках и разнообразную еду. А когда рядом со мной приземлился толстенный, шерстяной плед, я, наконец, отмерла и шепотом спросила:

– Что происходит?

— М? — синеволосый отвлекся от своего занятия и поднял голову, – в смысле?

— Т-ты меня п-похитил. З-зачем? -- зубы от нервного перенапряжения и холода начали отбивать чечетку.

Парень прищурился, нахмурился и встал:

– Записку, значит, не нашла.

– З-з-записку?

Дениэрал тяжело вздохнул, неожиданно прижался ко мне и сунул руку в карман плаща. После достал сложенную бумажку и вручил мне:

– Читай.

Непослушными пальцами я развернула листок и всмотрелась в неровные строчки ужасного подчерка синеволосого: «Ева, не волнуйся. Я скоро приду и все объясню. Ал». Я снова и снова перечитывала несколько слов, и холод отходил на второй план. А на место его пришли любопытство и раздражение.

Я разложила один из стульев, села, поджав под себя озябшие ноги, и укуталась пледом.

– Я готова, объясняй.

Парень закончил с опустошением внутренностей рюкзака и, сев напротив меня, ошарашил:

– Ты приз.

– Что? – шок.

– Ты приз в Подпольных Играх. – Не моргнув глазом повторил самоубийца с бесцветными глазами.

Гнев и всепоглощающая ярость начали затапливать мой разум. Значит, я тут накрутила себя, уже успела представить и прокрутить в голове всевозможные наихудшие варианты, а оказывается просто некоторые самодовольные сволочи решили сделать меня призом в неких подпольных играх?!

Со сверкающими яростью глазами, не отводя кровожадного взгляда от синеволосого, я начала медленно вставать со стула. Дениэрал дураком не был, поэтому тоже начал медленно, неотрывно следя за мной, подниматься со своего места.

– Значит, приз? – я взяла в руку ближайшую бутыль с водой, – вещь, значит?

– Ева… – насторожено покосился парень на снаряд зажатый в моей ладони, – давай спокойно поговорим. Незачем так нервничать.

– Незачем? Нервничать? – я ласково, очень ласково улыбнулась и медленно пошла в обход заваленного всякой всячиной стола. – О, да! Совсем незачем!

Я бросила в отступающего к стене синеволосого приготовленной бутылкой. Однако, к моему огромному сожалению, тот увернулся.

– Ева!

– Вы там последних мозгов лишились что ли?! – сорвалась я на крик и принялась запускать в Дениэрала все, что попадалось под руку.

– Ева, прекрати! Ты всю нашу еду испортишь! – парень уворачивался от летящих в него предметов, а некоторые просто ловил. – Нам здесь еще долго сидеть!

Одним быстрым, неимоверным прыжком синеволосый василиск преодолел разделявшее нас расстояние и схватил разбушевавшуюся и очень злую меня в охапку, лишая возможности двигать руками. Но я не сдавалась. Я извивалась, пиналась, пыталась кусаться и кричала все, что думала о выходке безмозглых типах, выплескивая все негодование, страх и отчаяние, которые успела прочувствовать за время, проведенное в этих четырех стенах.

Однако очень быстро выдохлась и повисла безвольной куклой в руках Дениэрала. Я плакала. Не скрывая слез и обиды. И, всхлипывая, шептала:

– К-какие же вы уроды. Н-нельзя ж-же т-так. Разв-ве т-так м-можно?

Когда синеволосый понял, что атаковать его я больше не собираюсь, ослабил хватку, но не отпустил. А прижал мою голову к своей груди и принялся успокаивающе поглаживать вздрагивающую спину.

Я еще долго не могла успокоиться. Сказывалось нервное напряжение и присутствие теплого собеседника, удобное плечо которого можно было обильно поливать слезами. А когда, наконец, они иссякли, и я вытерла опухшие глаза, то обнаружила себя сидящей на коленях Дениэрала и укутанной с ним одним пледом. Возмущению моему не было предела, что я и продемонстрировала взглядом этому наглецу.

– Ну, прости, – пожал плечами синеволосый и поудобнее устроил свои руки у меня на спине, – так удобнее и теплее пережидать твою истерику.