— Я мог бы с таким же успехом потратить время и деньги на то, чтобы стать жокеем, — парировал Гейб. — А когда выучился, все равно был бы на фут выше и восемьдесять фунтов тяжелее, чем положено, и не смог бы участвовать в скачках. Нельзя заставить себя стать кем-то, если к этому не лежит душа или ты не подходишь по физическим данным. Слишком высоки ставки.

— Значит вы бросили заниматься лошадьми и вместо этого стали шефом службы безопасности у Эмили Кроссуайт, так что ли?

Гейб поднял руки, сдаваясь.

— Ваша взяла. Я перестану читать вам проповеди по крайней мере до конца обеда.

— Лучше объявите перемирие на весь вечер, — предложила Кэсс, — а то у меня будет несварение желудка, если я буду думать, что после обеда все начнется сначала.

— Согласен. А теперь убирайтесь из кухни и дайте мне покончить с бифштексами. Вы можете пока открыть бутылку. Мне понравилось то, что мы пили вчера, и я принес то же самое.

— Вы принесли вино? — удивилась Кэсс.

— Послушайте! Я все же не законченный паразит и, если уж приглашаю леди к обеду в ее собственной квартире, то делаю все, как полагается.

Кэсс достала из холодильника вино и спросила:

— А что у нас на десерт?

— Неужели больше не осталось вашего изумительного торта? — Гейб выглядел удрученным.

— Представьте себе — ни кусочка.

— Я так и думал. Я приготовлю десерт в следующий раз, хотя он будет далеко не такой вкусный, как ваш.

«В следующий раз»? Он что, собирается поселиться у нее на пороге или на кухне на то время, пока не кончится история с похищением? Впрочем, это было бы не так уж и ужасно.

Кэсс давно привыкла к уединенному образу жизни, и он ее не тяготил. Но без Гейба Престона, который то раздражал ее, то приятно удивлял, дни были бы гораздо более тягостными. Он отвлекал ее от мыслей о печальной участи Крудли. Ей было хорошо в обществе Гейба. Глупо было бы это отрицать.

Разливая вино, Кэсс все же решила, что не станет слишком уж поддаваться магнетизму мистера Престона. Обаяние было как бы его торговой маркой. Может быть, именно поэтому он и получил работу у Эмили Кроссуайт. Он не был ленив и — надо отдать ему должное — задумывался о жизни. Но у них не было ничего общего, кроме временно связавшей их истории с похищением Крудли. Как только кот вернется домой…

— За Крудли и его возвращение.

Намерение Кэсс отдаться на волю обстоятельств и не философствовать сохранялось в течение всего обеда. Бифштекс был великолепным, мягким и сочным, а соус, по уверению Гейба, приготовлен по старинному рецепту семьи Престон. Гейб подавал еду, разливал вино и развлекал Кэсс забавными историями.

После обеда Гейб напомнил Кэсс, что она обещала провести экскурсию по квартире. Порозовев от удовольствия, она повела его в спальню. Гейб тут же подошел к любимой картине Кэсс, на которой был изображен фантастический остров. Картина висела на противоположной от кровати стене, так что каждый день, ложась спать, она на нее смотрела. Гейб долго молча стоял перед картиной.

— Просто не могу оторваться, — наконец, сказал он. — Меня так и тянет поехать на этот остров, но я не знаю, где он.

— А его нигде нет, — тихо рассмеялась Кэсс. — Он существует только в моем воображении. Я его сама придумала.

— Но он как настоящий! Кажется, что мы знаем, какие там живут люди, хотя они совсем не похожи на тех, которых мы привыкли видеть.

От того, что он так глубоко проник в ее творческий замысел, у нее мурашки побежали по спине. Никто еще так ясно не выражал словами то, что ей хотелось изобразить. Среди ее знакомых было немало людей, которые восхищались ее картинами, но редко кто из них понимал, какой она вкладывала в них смысл.

— А что за люди там живут? И где они?

Где-то в глубине души Кэсс прозвенел звоночек-предупреждение. Она отошла от картины к книжным полкам и, взяв керамический домик, стала вертеть его в руках.

— В ваших работах вообще нет людей, — настаивал Гейб. — Карты, пейзажи и дома, в которых живут одни только животные. А где же люди?

— Меня никогда не интересовали портреты, — уклончиво ответила Кэсс.

— Поэтому у вас и фотографий нигде нет?

Волнение Кэсс нарастало. Ей не следовало разрешать ему снова смотреть на ее картины. Он слишком наблюдателен, а что еще хуже — точен в своем анализе увиденного.

— Я знаю, какова жизнь на самом деле. Мне не нужны фотографии, чтобы напоминать о ее реалиях.

— А как же Крудли?

Так вот к чему он клонит! Непонятные чувства захлестнули Кэсс. Ей бы радоваться, что разговор перешел с болезненных личных вопросов в более безопасную область профессионального расследования, а она расстроилась: Гейб все еще считает ее замешанной в деле о похищении, все еще не верит, что у нее есть кот по имени Крудли. Как жаль, что между ними снова встала стена непонимания.

— У меня есть фотографии Крудли, — ответила она, ставя домик на место. — Они в альбоме, а не в рамках или на стене. Вы принимаете меня за идиотку, мистер Престон, — добавила она. — Я не заигравшаяся шестилетняя девочка и не разочарованная старая дева, которая сублимирует свои материнские инстинкты на своем коте. Я не наряжаю его в платьица, не сюсюкаю с ним. Он кот, а не игрушка. Но и не человек. Кот.

— Кот, за которого вы готовы заплатить десять тысяч долларов, лишь бы он вернулся к вам.

— Я полагаю, вы вряд ли поймете, что это возможно.

— А вы попытайтесь мне объяснить.

Скрестив руки на груди, Кэсс внимательно посмотрела на Гейба. В его силах убедить Эмили Кроссуайт не помогать ей. Но стоит ли ей раскрывать перед ним свою душу? Однако, вопреки логике, Кэсс чувствовала непреодолимое желание довериться ему, словно он один мог понять и принять то, что движет ее поступками. Что-то в его взгляде, в манере держаться вызывало к нему доверие. Ей захотелось вернуть ту близость, которая установилась между ними вчера вечером. Она посмотрела на картину, надеясь, что это вернет ей спокойствие.

— А другие фотографии, которых тоже нет на стенах, — любительские снимки моей семьи. У нас не было фотоаппарата, так что фотографий не очень много. Персонажи на них все время менялись. Моя мать выходила замуж четыре раза. Она верила в институт брака, но не очень хорошо разбиралась в мужчинах. Ее погубили привлекательные и обаятельные бездельники. Ни мой отец, ни многочисленные отчимы не удерживались ни на одной работе. Мать была почти все время единственной опорой семьи. Мы все время переезжали, спасаясь от кредиторов.

Кэсс рискнула взглянуть на Гейба. Выражение его лица было серьезным и внимательным.

— Однажды наши соседи уехали, не взяв домашних животных своих детей. Отчим не разрешил мне взять собаку, решив, что и четырехмесячного котенка будет довольно. У него уже была кличка — Крудли. Постоянные переезды как-то само собой перестали меня волновать. Менялись дома и квартиры, школы и друзья, отчимы появлялись и исчезали, но каждый вечер, когда я ложилась спать, рядом был Крудли. Он всегда оставался со мной. Я думаю, он любил меня, какие бы ни случались перемены в моей жизни.

Кэсс сотни раз сама задавала себе вопрос: почему она так привязана к Крудли, но ей никогда не приходилось объяснять это другому человеку. Как должен отнестись к ее рассказу человек, у которого было совершенно другое детство и который, возможно, совсем по-другому справлялся с проблемами подросткового возраста? Ожидая ответа Гейба, она устремила взгляд на изображение несуществующего острова, где все живут счастливо и без забот.

Гейб сделал шаг ей навстречу и привлек к себе.

— Мы вернем Крудли, — шепнул он, прижавшись губами к ее волосам. — Обещаю.

Слова сорвались у него с языка, прежде чем он успел подумать. Он тут же о них пожалел. Выходит, он поверил ее рассказу о пропаже Крудли? И не значит ли это, что он вообще ей верит? Почему его растрогала ранимость Кэсс, которую она так тщательно скрывала? Где его хваленый скептицизм?

Гейб понимал, что он сейчас должен сказать что-то, что прояснило бы его реакцию. Он должен это сделать и ради нее, и ради себя. Необходимо, чтобы у Кэсс не создалось впечатление, будто он ее уже не подозревает. Но от аромата ее кожи, ее мягких, шелковистые волос у него путались мысли.