– Я всего лишь скромный конструктор инструментов, – сказал Медоро. – Мне даже азы ее теории не понять – сам понимаешь.

Агата не стала обращать внимания на его подколки, но Гинето, похоже, было и правда любопытно. А даже если и нет, он вел себя слишком вежливо, чтобы от него можно было отделаться одной фразой «это сложно объяснить».

– Вы знаете о теории Лилы? – спросила она.

– В общих чертах, – ответил Гинето. – Кажется, она нашла способ описать гравитацию в рамках вращательной физики?

– Именно. Закон тяготения Витторио подразумевал абсолютность времени. Ялда, скорее всего, знала, что он не обладает вращательной инвариантностью, но на тот момент этой проблеме придавали особого значения. Люди и так были достаточно заняты изучением природы света.

– Так… в чем разница? – спросил Гинето. – Во что превращается закон обратных квадратов Витторио?

– Все не так просто, – предупредила его Агата. – В теории Лилы гравитация вообще не является силой в традиционном понимании; она представляет собой результат искривления четырехмерного пространства. Знаете, как сходятся в одну точку меридианы на глобусе? Вблизи экватора они параллельны, но по мере удаления начинают сближаться.

– Верно, – неуверенно согласился Гинето. В геометрии, которую она описала, не было никакой эзотерики, однако он не вполне понимал, где здесь связь.

– В теории Лилы гравитационное притяжение является эффектом того же рода, – объяснила Агата. – Если два массивных тела изначально покоятся друг относительно друга – то есть их истории параллельны – то со временем расстояние между ними меняется, они начинают ускоряться, приближаясь друг к другу. Но никакой силы для этого не требуется; все, что нужно, – это искривленное пространство.

Гинето прожужжал: теперь ему стало ясно.

– Довольно элегантная идея. А астрономы ее уже проверяли?

– В этом главная сложность, – призналась Агата. – Математика прекрасна, но все по-настоящему массивные тела от нас так далеки, что придумать подходящий эксперимент практически невозможно.

– Идеальным объектом для изучения была бы планета, обращающаяся вблизи своей звезды, – вмешался Медоро. – Вроде ближайшей к Солнцу планеты в нашей родной звездной системе. Как там она называлась? Паоло? Пелео? Все время забываю.

– Теория Лилы предсказывает, что низкая эллиптическая орбита будет испытывать «апсидальную прецессию»: точки минимального и максимального удаления будут двигаться вокруг звезды вместо того, чтобы стоять на месте. Поэтому тщательные наблюдения подобной системы позволили бы отличить ее теорию от теории Витторио. – Она сделала набросок у себя на груди.

– Все становится сложнее, если в звездной системе есть и другие планеты, – добавила она. – Их взаимное притяжение также будет вызывать прецессию, поэтому различные составляющие общего эффекта нужно отделять друг от друга. Если бы у нас были копии всех астрономических измерений, накопленных прародителями, то мы могли бы поискать в них какие-либо признаки Лилиной прецессии, но никто не подумал о том, чтобы включить эти данные в нашу библиотеку.

– А как с этим соотносится твоя собственная работа? – стал допытываться Гинето.

– Моя работа связана с изучением энтропии в контексте теории Лилы, – ответила Агата. – По словам Лилы, кривизна 4-пространства зависит как от количества имеющейся в нем материи, так и от характера ее движения. Если в одном случае траектории всех частиц выстроены в виде аккуратных прямых линий, а в другом частицы движутся случайным образом, то кривизна в каждом случае будет разной.

– И в чем будет отличие?

– Упорядоченная материя создает положительную кривизну вдоль своей временной оси, поэтому тела, которые изначально находятся в покое, в дальнейшем будут притягиваться друг к другу. Но если хаотичность материи достаточно высока, то кривизна окажется отрицательной и параллельные истории со временем будут отдаляться. – Она проиллюстрировала свои слова рисунком.

– Но при каких условиях сложится именно второй вариант? – недоуменно спросил Гинето. – Если речь идет о горячем газе, разве он не должен рассеяться в пустоте и дойти до такого разреженного состояния, что оно уже ни на что не повлияет? Разве за большую часть гравитационного притяжения звезды отвечает не камень, находящийся под огненной поверхностью – твердая часть, которая по сути стоит на месте?

– Разумеется, все так и есть. – Агата недооценила его, решив, что он, вероятно, просто хотел поддержать разговор. – Фактически Лила доказала, что газ, обладающий положительной температурой, не способен оставаться единым целым за счет собственной гравитации – если бы звезды не состояли по большей части из твердых минералов, они бы просто рассыпались в пыль! Тем не менее, существует вероятность, что неупорядоченное состояние, обладающее существенной силой тяготения, существует в достаточно больших масштабах Вселенной. Наше скопление движется в одну сторону, ортогональное – в другую…, и если бы мы взглянули на них с достаточно большого расстояния, то, вполне возможно, увидели бы множество скоплений, движущихся во всевозможных направлениях четырехмерного пространства. Поэтому нельзя исключать вариант, что решающий вклад в общую кривизну космоса вносит нечто вроде гигантского облака горячего газа, в котором роль частиц играют звездные скопления.

– Ждать осталось недолго, – сказала Серена.

Все, кто пришел на торжество, как раз поворачивались лицами к экрану, установленному наверху внутренней стены зала; на нем демонстрировался анимационный ролик в виде старинных механических часов, стрелки которых подбирались к шести склянкам. Позади часов, в темноте висела картина, на которой художник изобразил родную планету путешественников. Медоро поймал взгляд Агаты; ему не обязательно было говорить, чтобы донести до нее циничную мысль, которая крутилась в его голове – Совет просто играл на их эмоциях. Сомневаться на этот счет не приходилось, хотя справедливости ради следовало бы добавить, что Советники не стали помещать на картину гремучие звезды, готовые насквозь пронзить их горячо любимую планету.

Когда паузная стрелка на часах приблизилась к двенадцати, в зале наступила тишина. Агате казалось, что движение стрелки замедлилось, что каждый ее тик длится дольше предыдущего. Но затем она достигла заветной отметки, и комната взорвалась восторженными овациями. Вся семья Медоро оглушительно щебетала – и сам Медоро старался как никто другой. Чувствуя, как гудит ее тимпан, Агата знала, что разделяет всеобщее веселье, но шум толпы был настолько всепоглощающим, что у нее не было ни единого шанса распознать в этом гвалте свой собственный голос.

Преодолев дюжину вастопропастей пустоты, Бесподобная достигла дальней точки своего пути и, на мгновение остановившись, повернула обратно. Они больше не убегали; теперь они возвращались домой. Для прародителей с момента запуска прошло всего два года, и если путешественникам будет сопутствовать удача, то еще через два года они, наконец, достигнут своей цели.

Агата верила, что они вернутся вовремя, что по прибытии не станут свидетелями мира, объятого пламенем. Бесподобная исполнит свою миссию – и жизнь целых поколений, которые выдержали годы изоляции внутри горы, пережили голод и неурядицы, трудились не покладая рук и ушли из жизни, не получив никакой награды, не будет потрачена даром.

Поддавшись эмоциям, она упала на колени, склонив лицо и закрыв задние глаза. Она видела небо прародителей, она недвижимо стояла рядом с ними. На что еще она могла надеяться в оставшейся жизни?

Но этим моментам единения не суждено повториться. Ей оставалась лишь отдаленная перспектива обещанного воссоединения, которая была для нее столь же далекой, как и момент запуска Бесподобной.

Кто-то прикоснулся к ее плечу. Агата подняла глаза, ожидая увидеть руку Медоро, но это была его мать. При таком шуме от речи по-прежнему не было никакого толка, но лицо Валы говорило само за себя – ее наполняли те же смешанные чувства.

Агата поднялась на ноги, надеясь, что не поставила друзей в чересчур неловкое положение, но многие из присутствовавших были в смятении, разрываясь между чувством торжества и потери.

Медоро встал рядом и обнял ее одной рукой.

– Этого достаточно, – сказал он. – Должно быть достаточно.

– Конечно. – Агате хотелось убедить в этом саму себя.

– Я знаю, что ты не хочешь внуков, – поддразнивая произнес он, – но ты всегда сможешь рассказать свои истории детям моей племянницы.

Истории о торможении, необычной гравитации, сжавшихся звездах. Всю свою жизнь ей до боли хотелось пережить эти осязаемые признаки того, что однажды путешествие действительно подойдет к концу. Но теперь боль был сильна как никогда. Когда пол ее каюты снова занял горизонтальное положение, когда гигантские лестничные пролеты превратились в туннели, а звездные шлейфы, втиснувшись в полнеба, стали длинными разноцветными нитями – о чем еще ей было мечтать?

Серена примкнула к ним, встав рядом со своим братом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила ее Агата.

– Я счастлива как никогда! – Серена раскинула руки в стороны. – Я понимаю, все на эмоциях, все сбиты с толку…, но что тут скажешь? Восьмеруйте меня, если хотите: мы летим домой!

Агате стало стыдно. Сколько людей продолжали бороться, не видя конца пути? У нее по-прежнему была работа, были друзья, а воспоминания об этом дне останутся с ней до конца жизни. Чего еще ей хотелось?

– Мы летим домой, – согласилась она. – И этого достаточно.