– Не всеобщим, – возразила Плачида. – Чем больше реального вреда мы им причиняем, тем охотнее они согласятся с такой реформой. Если бы твоя работа стала вдвое тяжелее, разве ты бы не захотел, чтобы Совет сделал все возможное, лишь бы голодом принудить тунеядцев к послушанию?
Пио обдумал ее слова.
– Такое вполне возможно. Но если до этого дойдет дело, одной только забастовкой ограничиваться будет уже нельзя. Если нас лишат пищи, мы должны быть готовы взять ее силой.
В конце собрания все присутствующие согласились примкнуть к забастовке. Открытого списка имен не было, но любой человек, проявивший достаточно любопытства, чтобы получить доступ к видеозаписи – будь то друг или враг – уже видел их лица. Рамиро пытался убедить себя в том, что, нарушая данное Грете обещание, рисковал куда больше. Но правда состояла в том, что людей, которые выступили бы в его защиту за раскрытие ее секретного плана, было бы намного больше, чем тех, кто поддержал бы его теперь, после того, как система была вынесена на всеобщее обсуждение и публично одобрена.
Когда Рамиро занялся упаковкой оборудования, к нему подошел Пио.
– Спасибо, что помог нам сегодня.
– Не за что. – Отсоединив фотонный кабель от разъема в стене, Рамиро принялся наматывать его на бобину.
– Сколько человек видели трансляцию?
– Пик пришелся на дюжину и пять гроссов, – ответил Рамиро. – Но запись останется доступной – кто угодно сможет посмотреть ее и позже, по желанию.
– Может ли Совет заблокировать запись? – спросил Пио.
– На законных основаниях – нет. Полагаю, они могли бы запретить к ней доступ, но при этом отрицать свою причастность – свалив все на техническую неисправность.
– Тогда нам нужно подумать о том, как это обойти.
– Нам? – Рамиро перестал сматывать кабель и вопросительно посмотрел на него.
Пио прожужжал.
– Ну ладно: я в этих вещах не разбираюсь. Я имел в виду тебя и любого другого члена нашей группы, который изучал автоматизацию.
– Ни один из знакомых мне автоматизаторов не разделяет наших взглядов, – сказал Рамиро. – Система передачи сообщений – настолько привлекательный проект, что перед ней невозможно устоять: она поставит перед нами целую массу задач, которые не решить без привлечения хитроумных фотонных схем.
– Но ты все-таки не поддался на искушение?
Рамиро затолкал бобину с кабелем в свой ящик с принадлежностями.
– С вами я постольку-поскольку, – сказал он напрямую. – Но если ты попытаешься обратить все это в войну, на мою поддержку можешь не рассчитывать.
Пио нахмурился.
– Я тоже не ищу насилия.
– А столкновение москита со Станцией ты бы отнес к насильственным методам?
– Я не имел к этому отношения, – возразил Пио.
– Допустим, – сказал Рамиро, – но мне все равно интересно твое мнение. Как бы ты описал эту ситуацию?
Пио поразмыслил над его вопросом.
– Думаю, это пограничный случай. Стоящие за этим люди не собирались причинять кому-либо вред, но все же поставили под угрозу ваши с Тарквинией жизни. А если бы им удалось разметать по окружающему пространству пол-Объекта, в опасности бы оказались мы все.
– Вообще-то, есть немало способов уничтожить нас и не прибегая к антиматерии, – заметил Рамиро. – Нанести достаточно вреда системе охлаждения. Или фермам.
– Я это понимаю, – сказал Пио. – И я не собираюсь призывать людей к грабежу ферм – я просто сказал, что если бы Совет решил морить нас голодом, свою норму нам бы пришлось получать при помощи силы.
Рамиро задвинул крышку ящика.
– Мы должны донести до своих оппонентов силу наших чувств. В этом я с тобой согласен. Но если мы забудем, где проходит черта, то на Бесподобной, может статься, вскоре не останется ни одной живой души.
– Всю свою жизнь я провел в попытках сделать Бесподобную безопаснее, – сказал в ответ Пио. – Тебе вовсе не обязательно относиться ко мне, как к какому-то фанатику.
– Хорошо. – Больше добавить ему было нечего. Если он собирался хоть как-то сотрудничать с Пио, Рамиро оставалось лишь поверить ему на слово.
Отцепив контейнер от веревки, он стал пробираться к выходу, ощущая в себе больший заряд оптимизма, чем за все время, прошедшее со дня дебатов. Опыт его наблюдения за членами сопротивления показывал, что они были преданы делу, но при этом воздерживались от опрометчивых поступков. Им было по силам противостоять устрашению и отстаивать свою точку зрения, не сжигая дотла свой единственный дом.