Расстегнула и джинсы, намеренно медленно проведя рукой по напрягшейся плоти. И вдруг скользнула горячей и влажной ладонью под тугую резинку плавок… Мэку стало нечем дышать — таким жарким показался ему воздух…

— Ты зайдешь или мне выйти к тебе? — проворковала она.

Мэк не заставил ее повторять приглашение — сбросил остатки одежды и шагнул к ней, закрывая за собой стеклянную дверь. По плечам и по спине заструилась вода, смывая дневную усталость и все мучившие его сомнения. Все последние события померкли и отступили в тень, и осталось только одно — неодолимая потребность близости с этой женщиной…

Поцелуй длился, казалось, бесконечно, но никак не мог утолить их взаимную жажду любви. Тедди страстно прижималась к нему, стремясь почувствовать все его тело, с восторгом и торжеством осознавая свою полную власть над ним.

Обхватив ладонями налитые томлением груди, Мэк исступленно и долго ласкал губами соски, пока Тедди не откликнулась на ласку горловым стоном.

Не желая остаться в долгу, Тедди пробежалась пальчиками по его груди, вокруг пупка, повторяя маршрут касаний цепочкой легчайших поцелуев, отчего пульсация в паху показалась Мэку нестерпимой. Такую боль могла унять только она, егоженщина… Вот ее ладони поглаживают с внутренней стороны его бедра… Вот колдуют над орудием любви, и Мэк теряет голову от этих мучительно острых, следующих одно за другим ощущений; настолько острых, каких он не испытывал никогда прежде.

И снова губы повторяют ласку рук, многократно ее усиливая: Тедди опускается перед ним на колени — мягкие золотые пряди переплетаются с жесткими черными завитками. Боже, пусть этодлится вечно!.. Мэк не может сдержать рвущийся из самых глубин стон, похожий на звериный рык, и запускает пальцы в золото волос, умоляя не останавливаться…

Понимая, что он уже на грани взрыва, Тедди выпрямляется и приникает жадным поцелуем к его губам, требуя от него такого же неистовства. И снова бесконечный поцелуй… И снова его вздымающаяся плоть настойчиво пытается проникнуть во влажное лоно…

— Тедди, я… больше… не могу… сдерживаться…

— Так не сдерживайся, — исступленно шепчет она ему в губы. — Мэк, пожалуйста!..

— Хочу быть с тобой… в тебе…

Но прежде чем войти туда, куда он так стремится, Мэк берет в ладони ее лицо и видит в обращенных на него синих глазах только любовь и желание, и ничего, кроме желания и любви.

И тогда он входит в нее, а она смыкает руки на его сильной шее, обхватывает его бедра ногами, и они начинают двигаться в едином ритме — старом, как мир, танце любви, которому, кажется, не будет конца.

— О, Мэк!.. Я люблю тебя!..

Через несколько мгновений тело Мэка напрягается, и он выкрикивает в чувственном экстазе заветное имя…

Потом он перенес ее на постель и сам прилег рядом, удивляясь, как идеально подходят друг другу их тела.

— Не жалеешь о том, что случилось? — спросил он голосом, полным заботы и участия.

— Ни капельки. — Ее прохладная ладонь успокаивающе легла на влажный лоб. — Я этого хотела, Мэк.

— Но мы совершили ошибку.

— Неужели ошибку? — Она устроилась поуютнее в его руках.

— А ты так не думаешь? — Он потерся лбом о ее плечо и тихонько поцеловал в шею.

Она ответила не сразу:

— Не знаю, Мэк. Ничего я теперь не знаю… Обними меня, — попросила она. — И не отпускай.

Так он и сделал. Время шло, минуты складывались в часы, но ни один из них не разомкнул объятий.

— Я люблю тебя, девочка. — Наверное, Мэк решил, что она спит: слова были сказаны таким тихим шепотом, что могло показаться, будто он просто думает вслух и не хочет быть услышанным.

А может, так оно и было. И Тедди отчего-то стало очень грустно…

Она еще долго лежала тихо-тихо, боясь разбудить задремавшего Мэка. Лежала и думала: как знать, так ли уж все безнадежно, если он любит?..

Тедди проснулась от нестерпимой жажды. Дотянулась до часов Мэка на столике, поднесла их к тусклому лучу света, пробивавшемуся сквозь щель в плотных шторах, который посылала в комнату неоновая вывеска с названием мотеля. Было пять утра.

Страшно хотелось пить, и, хотя выходить на улицу не было никакой охоты, Тедди уже предвкушала удовольствие от первого глотка из запотевшей банки (в регистрационном зале должен быть автомат!)…

Она застегнула джинсы, влезла в свитер Мэка, впитавший его запах, от которого у нее и сейчас кружилась голова, и, не найдя в темноте свое пальто, надела его кожаную куртку.

С кресла спрыгнул Боуги, зевнул, лениво потягиваясь, и, опережая Тедди, побежал к выходу.

…Погода установилась. Ветер стих, и редкие снежинки подолгу кружились в воздухе и лишь затем опускались на землю, вплетаясь в скованный утренним морозцем снежный узор. Кругом не было ни души, и только на дальней стоянке чуть слышно урчали, разогреваясь, моторы многотонных грузовиков: подгоняемые жестким графиком, водители-дальнобойщики готовили свои машины…

Войдя в жарко натопленную комнату, Тедди помахала рукой сонной женщине за конторкой и направилась к стоявшему в углу торговому автомату.

— Мелочь нужна? — привычно поинтересовалась женщина.

— Нет, спасибо. Думаю, в карманах что-нибудь найдется.

Однако в карманах джинсов было пусто, и Тедди, надеясь, что Мэк окажется побогаче, сунула руку в нагрудный карман куртки и сразу нащупала глянцевую бумагу, на которой обычно печатают снимки. Поначалу она засомневалась: посмотреть или нет, но потом рассудила, что после всего, что у них было, имеет полное право на этот «секрет», и извлекла на свет сложенную пополам фотографию…

Ей вдруг показалось, что свет в конторке чересчур яркий и стены почему-то кружатся… Со снимка смотрела она сама! Алан сфотографировал ее в начале их знакомства, чтобы «она всегда была с ним», и с той поры фото красовалось в резной деревянной рамочке на его рабочем столе.

Тедди на какое-то время лишилась способности думать и двигаться и все смотрела и смотрела на зажатый в дрожащих пальцах обломок своей прежней жизни — будто надеялась, что вот сейчас изображение исчезнет и уйдет из сердца эта тупая игла гнева, разочарования и боли…

Только один человек мог дать Мэку этот снимок. И только с одной целью.

— Тедди! — Мэк рывком сел на кровати.

В комнате стояла тишина одиночества.

— Тедди! — все-таки позвал он снова, уже понимая, что отвечать некому: свет в ванной не горел, пальто и сапожек не было, да и поводок Боуги исчез с кресла вместе с собакой…

Может быть, Тедди пошла выгулять пса? Тогда сейчас он пойдет и разыщет ее — она не должна оставаться без присмотра. Во всяком случае, пока он не разгадает, какую игру затеял Сомертон. Нечего ждать, когда Руби свяжется с Блейком, — он сам позвонит ему сегодня же. Только бы добраться до того парня, что сидел за рулем, и Алану не отвертеться!

Мэку не терпелось попасть в Денвер: там он по крайней мере перестанет бездействовать и сможет хоть что-нибудь предпринять. А до той поры он будет беречь Тедди и будет лгать— для ее же безопасности…

Все, он почти готов, осталось лишь надеть свитер (и куда он мог запропаститься?!) и взять часы. Мэк взглянул на столик, куда положил их с вечера, и остолбенел.

Черт возьми! Нет… только не это!

Рядом с часами, прислоненная к основанию массивной настольной лампы, стояла фотография Тедди — та самая, которую он получил от Сомертона.

Тедди ее нашла.

Проклятие… Это не должно было случиться!

В слепой надежде на чудо Мэк бросился вон из комнаты; усилившийся мороз и вновь поднявшийся ветер остудили пылающую голову: этосвершилось, и уже ничего нельзя исправить.

Но, только увидев, что джипа больше нет на стоянке, он перестал надеяться и осознал неизбежное…

Тедди провела за рулем три часа. Дорога была вполне сносной, и все же руки, сжимавшие руль, устали и онемели.