– Спасибо, – рассмеялась я. – Только что чашку сладкого кофе выпила.

– Тогда лакай свою минералку. Погода на улице какая?

– Нормальная, – едва успевая попадать в ритм разговора Инессы, ответила я. – А вы на улицу…

– А я под домашним арестом, – перебила хозяйка каюты. – Дала мужу слово, что трое суток из номера ни шагу. Он мне срок немного скостил. За приличное поведение. Сегодня к ужину на свободу выйду. А ты чем занимаешься?

Бессистемные вопросы продолжали сбивать с толку, и отвечала я односложно:

– Скучаю.

– А твой?

– Работает.

– Молоток. Он действительно такой… важный?

– Ну-у-у…

– Да бог с ним. Мы не пересекаемся. Тоннаж не тот.

– В смысле?

На взгляд Львовны, я, пожалуй, тупила, и она подредактировала текст для даунов:

– Весовые категории разные. Ферштейн?

– Угу.

– А ты у него… как?

Я опустила глазки и скромно мяукнула:

– Невеста.

– Молоток. Такого жеребца в стойло завела.

– Не завела, – немного смущаясь, мяукала я. Прямота питерской коммуналки несколько… коробила. Туполев – жеребец? Пардон. Рысак! Призер!

– Смотри в оба. Те, попугаихи, его плотно обкладывают.

Ну и женщина! Ей бы шпионов ловить.

Хотя нет. Она как Туполев. Направо, налево, женщина-топор. А шпионаж тишину любит.

И пока меня не перебили вопросами о температуре воды за бортом и настроениях в обществе, пошла вперед. В лоб, так сказать. С такими женщинами можно не лукавить.

– Инесса, а как вы за борт упали? Простите…

– А, чепуха! Сама толком не помню. Ни всплеска, ни падения. Очнулась уже в каюте.

– Надо же. Страшно, наверно…

– Чего же?

– К черной воде с высоты лететь…

– Так я не помню ни черта. Ни воды, ни всплеска, все смыло. Хотя… ведь, знаешь, и пьяная-то не была…

– Совсем-совсем?

– Ну-у-у… Можно сказать, что совсем.

– Тогда как? – Я развела руками, и Львовна, что странно, впервые смутилась:

– Крен не рассчитала. Так, какая, говоришь, погода? Жарко?

Инесса явно меняла тему.

Я тоже взяла тайм-аут, прикинула, через какое время прилично согласиться на шампанское – для доверительности в беседе, – и проговорила:

– Не жарко. Но для питерцев в самый раз. – И дабы расположить к себе человека, завела приличный разговор о нем самом: – А где вы в Санкт-Петербурге живете?

Львовна пустилась объяснять, но я Северную Пальмиру знала только по экскурсиям и криминальным сериалам, поэтому поняла плохо. Инесса увлеченно рассказывала о сыновьях – погодки, почти взрослые, заканчивают институт, немного «прошлась» по свекрови – три собаки, восемь кошек плюс маразм – и плавно свернула к Максиму Сергеевичу:

– Мы ведь, Сонечка, выросли вместе.

Я отчего-то сразу представила шумную питерскую коммуналку. Санузел в конце длинного коридора, по которому носятся два сопливых отрока: девочка во фланелевом халате и спущенных чулочках и мальчик в чулочках же, шортиках и клетчатой застиранной рубашке. По стенам коридора развешаны тазы, тюки, тулупы и велосипеды, на кухне восемь хозяек жарят корюшку, и по всему дому пахнет свежими огурцами.

– А вы жили в одной квартире? – спросила я под впечатлением.

– Почему в одной? – удивилась Инесса.

– Ну-у-у… Питер, дворы-колодцы, переполненные квартиры…

– Сонечка, – склонив голову набок, проговорила Львовна, – я дочь генерала Свешникова. Наша стометровая квартира была переполнена только мной, мамой и генералом, что бывало нечасто. Батюшка все больше наездами…

Оказывается, не коммуналка, однако. Казарма. Думаю, в нежном возрасте Инесса их много перевидала, оттого и замашки командирские.

– А вот Макс действительно в коммуналке вырос.

Слава богу, хоть тут угадала. Проклятое воображение…

– Инесса, вы на обед пойдете?

– Увы, я на «губе». Составишь мне компанию? Максим на меня все еще дуется…

– Составлю. Только сначала Туполева предупрежу.

– О'кей. Несись к своему Туполеву, а я обед в каюту закажу и… приберусь, что ли…

Назар сидел за компьютером и на мое появление даже не обернулся, лишь сказал:

– Сейчас, сейчас. Только Аристарховичу последние ЦУ отпечатаю, – и бодро забарабанил по клавишам.

– Не торопись, – посоветовала я, подошла к любимому и положила голову на его плечо, глядя в монитор.

Назар общался по Интернету со своим юристом. Подобная практика ведения дел была давно ему привычна, Туполев четыре года скрывался от Самоеда по заграницам и привык работать в виртуальном офисе. Аристархович сидел у себя дома, Назар плыл на пароходе, обеспеченном спутниковым Интернетом, все было удобно, просто и ненакладно. Нет необходимости содержать недвижимость, охрану и прочую инфраструктуру; для приватных деловых встреч Туполев приобрел лишь небольшое помещение – левое крыло двухэтажного здания в центре города, – все остальные дела решал исключительно по «мылу».

– Я тут в четвертую каюту зашла. К Инессе Марченко. Ну, той, ты помнишь…

– Что за борт пьяная свалилась?

– Ну. Милая женщина. Сидит одна, скучает.

Туполев поставил последнюю точку, развернулся вместе с креслом и, поймав меня, усадил на колени:

– А ты? – зарылся носом в мои волосы. – Скучаешь?

– Не-а. С тобой мне везде хорошо. – И чмокнула его в макушку.

…Минут через сорок я неслась по внутреннему коридору «Мадемуазели» к каюте Марченко и пыталась перенастроиться с любовно-эротического направления на шпионско-разведывательные рельсы. В голове все еще шумело, на теле все еще чувствовались руки Назара; губы, как мне казалось, не в состоянии привести в порядок ни одна губная помада. Я просто источала любовь и негу, флюиды так и брызгали в разные стороны.

– Ты вовремя, – приветствовала меня Инесса, – обед только доставили. Садись.

Я, чувствуя себя совсем удобно в чужой каюте, устроилась в кресле, хозяйка тем временем достала из ведерка со льдом бутылку шампанского.

– Начнем с него, – объявила она, и я тут же испугалась.

Мадам слишком ловко управлялась с бутылкой. Если в час дня мы  начнем с шампанского, то к ужину вполне можем уйти в пике. Обе. И не обязательно за борт. Столик, накрытый на две персоны, поражал обилием закусок. (Едва заскочив в каюту, я даже решила, что господин Марченко сменил гнев на милость и собрался составить нам компанию.) Потом прикинула «начало» с шампанским, свои скромные возможности и положила на тарелку ломоть свиной отбивной – сразу, без всяческих овощных прелюдий – и несколько кусков жирной белорыбицы. Это в кино про шпионов их щедро снабжают антиалкогольными таблетками или подставляют под бок кадку с фикусом, куда резидент незаметно сливает содержимое бокала. Мне же в просторной марченковской каюте до вазона с цветами не дотянуться, а в крошечную дамскую сумочку много шампанского не влезет.

Да и протечет. Сумочка на колени.

Оставалось налегать на жирные закуски и делать вид «что пью».

Львовна наполнила наши фужеры и кратко выразилась:

– Ну, за знакомство. А потом на брудершафт, чтоб ты «выкать» перестала.

«Выкать» я перестала довольно быстро. Шампанское приятно пузырилось в голове, закуска уютно плескалась в желудке и наружу не торопилась, Инесса Львовна, прихлебывая уже мартини, ненавязчиво учила меня жизни:

– Вот скажи, Соня, что в моем сорокапятилетнем возрасте может доставлять удовольствие?

– Думаю-у-у-у…

– Не думай. Жратва и работа. Секс давно напоминает поле битвы – вяло наступаем, вяло отступаем, потом отходим на зимние квартиры и ждем подвоза фуража.

– А дети?

Я им уже не нужна. Так что сразу говори – внуки. А бабка из меня сомнительная выйдет. Я сюсюкать и всякие там гули-гули запускать не умею.

– А работа приносит удовольствие или удовлетворение?

– Тонкий вопрос. – Марченко задумалась. – Фифти-фифти. Удовольствие от удовлетворения. Когда стукнет шестьдесят, начну спускаться дальше по словарю и дожидаться следующего чувства – умиротворения. Как думаешь, получится?