И ещё, мне казалось, что как будто он был единственным в мире человеком, которому я могу доверять. Он был моим проводником в прошлое. Единственным, кто мог оживить мои воспоминания. Когда другие люди говорят о том, что произошло, я не чувствую с этим связи. Словно всё это было злой шуткой. Помните, как вы с братом положили в сумку лошадиный навоз и оставили её на улице, чтобы нашли другие люди.

- Нет.

- Не помните?

- Ни капельки.

Я обратилась к доктору Кейну и попросила его помочь мне вспомнить тот случай с сумкой и навозом. Он ввёл меня в состояние гипноза, и чертов эпизод ожил. Сено щекочет мне ноги, запах какашек, безудержное хихиканье, едем по обочине, прячемся в кустах, тссс... тсс..., смысл всей шутки в том, как мы смеялись, катаясь по земле в буквальном смысле. И бежать, как от дьявола. Так быстро, что ребра болят, и дыхание сбилось. В итоге, стоим перед Иваной, и её глаза блестят, от притворства, что наказывает нас.

Он также подарил мне и другие воспоминания. Случай с собакой по кличке Фрейя. Я увидела, как она бежит сияющая в лучах солнца и снова ощутила ту глубокую любовь, которую к ней испытывала. Выйдя из гипноза, я была в шоке от того, что смогла забыть такое глубокое чувство.

В следующий раз я пережила момент, когда спрятавшись за диваном, услышала, как моя мама сказала отцу, что умирает. Дело в том, как она это сказала. И папа был так потрясен, что из него вырвалось рычание от боли. Я помню, была настолько ошеломлена, что не могла пошевелиться.

И я вспомнила первый день Иваны, когда она пришла наниматься сиделкой моей мамы. Мне было пять лет. Она была одета очень скромно, но сквозь неё сияла красотой. Я подумала, что она кинозвезда. Мы встретились в коридоре. Она уже собиралась уходить. Я уставилась на неё.

- О, Боже мой! Какая ты милая девочка, - воскликнула она. Я покраснела и опустила взгляд на туфли.

Она опустилась на корточки и сказала, что у неё есть мальчик, чуть младше меня.

- Когда-нибудь я приведу его познакомиться с тобой, - сказала она. И затем, вынув из сумочки леденцы, предложила их мне. Её глаза были добрыми.

Я думаю, она уже тогда, наверное, жалела меня. И когда все эти месяцы я лежала в госпитале в корсете, потому что мои ребра были очень сильно повреждены, Ивана была тем, кто посещал меня каждый день. Она приходила каждый день в обязательном порядке. Всегда радостная и улыбающаяся.

Уотсон, наш водитель, остановил машину. Мы были возле офиса доктора Кейна.

- Спасибо. Я сообщу, как только освобожусь, - сказала я и вышла.

Остановившись лишь на секунду на тротуаре, мужчины и женщины оборачивались, проходя мимо меня. Богатство. Оно всегда притягивает взгляд. Я позвонила в колокольчик, и Берилл впустила меня. Поднявшись по лестнице, я вошла во владения Берилл. Она улыбнулась мне и резко вскочила на ноги.

- Добрый день, леди Оливия.

Я улыбнулась. В первый день встречи, клянусь, я подумала, что она сделала реверанс.

- Добрый день, Берилл.

- Здесь все ещё предыдущая клиентка, - её голос упал до шепота, и она скорчила гримасу. - Она пришла так поздно, что её время пересеклось с вашим. Я надеюсь, вы не против подождать несколько минут.

Я улыбнулась. - Хорошо.

Она обошла вокруг стола. - Позвольте взять ваше пальто.

- Я лучше побуду в нем немного, - она остановилась и неуверенно замерла. - Сегодня как-то холодновато, - я вежливо улыбнулась.

Она переминалась с ноги на ногу. - Моя сестра испекла торт. Не хотите ли кусочек? Он очень вкусный.

- Ах да. Спасибо.

Она широко улыбнулась. - И чашку чая к нему?

- Это было бы чудесно, Берилл.

Она исчезла во тьме, и я уставилась на обрамленную картинку на стене, которая гласила: “Не позволяйте вашему прошлому определять вас. Позвольте ему вас улучшить”.

Сначала, когда я видела её, то смотрела с некоторым чувством отрешенности. Я чувствовала себя грустной и опустошенной. Словно призрак. Настоящая я умерла некоторое время назад. Я не имела ничего, чтобы определить или улучшить себя. От моих воспоминаний меня отделяла только лишь занавесь. Иногда она выглядела настолько тонкой, словно фата. И всё, что мне нужно было сделать, лишь немного отодвинуть завесу. Но я испугалась, того, что за ней скрывалось.

Я заметил, что она не оставила в приёмной своё пальто.

- Вы позволите мне взять ваше пальто? – спросил я её.

- Нет, - сказала она с улыбкой. – Я в порядке.

- Я могу сделать потеплее, если вы замерзли.

- Нет, нет, - ответила она быстро, слабый румянец пополз вверх по шее и по щекам. – Я действительно в порядке, - она одарила меня долгим взглядом.

- Всё в порядке.Так как вы? – вежливо спросил я. - Появились ли новые воспоминания?

- Нет. Но я хотела бы вспомнить тот день, в который умерла моя мама.

Я нахмурился, но кивнул. Я не знаю, что преподнесёт тот день, я не смог бы оберегать её постоянно. В конце концов, однажды я узнаю, кто был белой совой, и почему она была так напугана, я планировал ей позволить все вспомнить, и хорошее, и плохое.

Мы пошли в следующую комнату, и она удобно устроилась в антигравитационном кресле, пока я возился с нужными мне кнопками и переключателями.

- Готовы? – спросил я её. Она согласно кивнула, и я вдохнул аромат её духов.

Сев рядом с ней, я провел с ней вводную процедуру. Этот путь сейчас был уже много короче, так как я уже проложил дорожку для её погружения в гипнотическое состояние. Когда она уже была в глубоком трансе, я приказал ей отправиться снова в её особое место. Выждал несколько секунд.

- Вы здесь?

- Да.

- Хорошо, - сказал я, собираясь забрать её в следующий день. И по какой-то неизвестной мне причине, мой взгляд скользнул по её телу и наткнулся на дырку на чулке. Я смотрел на неё. Её кожа была очень бледной в голубом свете. Я обнаружил, что дрожу. А затем случилось то, что я никогда прежде не делал. Я кладу палец на её открытую кожу. Дыхание стало прерывистым и судорожным. Какого черта?

Я не мог поверить во власть и силу своего желания к ней и был бессилен в этом порыве. Чем больше я отрицал это, тем сильнее оно становилось. Я касался её, пока она лежала в моём кресле совершенно беспомощная, но мой палец не отрывался. Вместо этого он слегка подрагивал. Мой палец гладит её! Её кожа была словно изысканный шелк. Мой палец оставался до замирания сердца, будто не в состоянии, или, что более вероятно, не хотел разлучаться с её кожей. Затем я отдернул его и закрыл глаза. Я вздёрнул руки и прошелся пальцами по волосам. Я вцепился ногтями в голову, пока мой мозг дико охреневал.

Блять! Блять! Блять!

Все, что я знал наверняка, полетело в мусорный ящик. Мороз пробежал по коже. Очень медленно я поворачиваю голову влево. Немигающая точка красного цвета светила мне прямо в лицо, что свидетельствовало об устойчивом процессе видеозаписи. Я записывал это. Всё это было задокументировано. Я был сконфужен, и мне стало стыдно. Почувствовав себя извращенцем, я встал и отправился к записывающему устройству, стоял, держа палец наготове.

Всё, что я должен был сделать - нажать “стереть”. Я должен стереть это. Здесь было достаточно доказательств, чтобы меня посчитали сексуальным маньяком. И никогда снова не смогу работать, если уж на то пошло. Если я сотру это, ничего существенного потеряно не будет. Мы ещё не начали её путешествие. Я подождал ещё мгновение. И нажал на кнопку .

Затем я нажал на “запись” и пошёл к своему креслу. И вспомнил слова священника из нашей церкви, его влажные глаза, блуждающие по приходу: “дух бодр, но плоть немощна”. Я сел в кресло.

- Я хочу, чтобы вы отправились в тот день, когда умерла ваша мама.

Её глаза двигались под веками. - Вы здесь?

- Да, - её голос был мягким и расстроенным.

- Что вы видите?

- Я в коридоре. Он слегка подсвечен. И холодно. Здесь очень холодно. Я не хочу идти вперёд.