Целую вечность Коннер, словно новый Ромео, стоял на своем балконе и не отрывал от нее глаз, прислушиваясь к неожиданной (хоть и хорошо знакомой) реакции своего тела. Внезапное возбуждение удивило и разозлило его. В чем дело? Неужели год воздержания довел его до такого состояния, что он, словно подросток, заводится от вида первой встречной с пухлыми губками?

К тому же он ей даже не нравится. Коннер хорошо помнил, каким суровым, осуждающим взглядом смотрели на него зеленые глаза Хилари. «Что вы с ней сделали?» — спросила она, ни на секунду не усомнившись, что во всем виноват он и только он. Они знакомы всего два дня, а в ее глазах он уже превратился в негодяя!

Что ж, отлично. Он готов смириться, если это поможет невестке. Пусть Хилари Ферфакс его ненавидит. Эка важность! Не собирается же он, в самом деле, крутить с ней роман? Да нет, это просто смешно!

Однако упрямое тело отказывалось прислушиваться к доводам разума, и от этого внутреннее смятение Коннера только увеличивалось. Он поднял на Хилари тяжелый взгляд.

— Вам не кажется, что можно называть друг друга по именам? Мы собираемся жить в одном доме, а все эти формальности, согласитесь, утомительны.

Коннер мысленно поздравил себя с тем, что голос его звучит холодно и спокойно. По крайней мере она не догадается, какой жар сжигает его изнутри.

— Хорошо. — Хилари выпрямилась, и прядь волос упала ей на лицо. — Коннер, я рада, что вы еще не спите.

Он едва не рассмеялся в ответ на это невинное замечание. В последнее время он не ложился раньше двух, а засыпал и того позже.

— Вот как? — с иронией в голосе спросил он. — Почему же?

— Я надеялась поговорить с вами.

Коннер демонстративно взглянул на часы, хоть в темноте и не мог разглядеть время.

— Сейчас?!

Хилари кивнула, и блики света заплясали на ее медных волосах.

— Если вам не трудно, — вежливо добавила она. — Если вы не слишком устали. Мне кажется, лучше нам поговорить, пока Марлин спит.

— Хорошо. — Он пожал плечами. — У меня в кабинете, идет?

Она снова кивнула.

— Хотите, я поднимусь и провожу вас вниз?

Хилари покачала головой, и луч света скользнул по ее лицу.

— Я найду дорогу, — ответила она и исчезла в комнате.

Коннер почти обрадовался этому резкому отказу. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Быть может, чертов холод, щиплющий кожу, обострил его восприятие и заставил так остро ощущать ее присутствие? Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

Надо бы еще выпить. Спиртное притупляет ощущения. Именно это ему сейчас и нужно.

Едва увидев его, Хилари пожалела, что не стала ждать до утра. Коннер выглядел усталым и раздраженным. Галстук криво болтался на шее, словно хозяин в гневе пытался сорвать его с себя, но не довел дело до конца. Белая рубашка измята, рукава засучены, обнажая мускулистые, покрытые темными волосами руки.

Хуже того — в полумраке балкона Хилари не заметила, что он пьян. И, судя по мрачному взгляду, спиртное не улучшило его настроения. Скорее наоборот. Да, не самый подходящий момент выбрала она, но отступать было поздно.

Он даже не встал при ее появлении — просто ткнул рукой со стаканом в сторону стула, приглашая сесть.

— Разговор будет о Марлин, насколько я понимаю?

— Да. — Хилари села в кресло с прямой спинкой, стоящее возле стола. Ей было неуютно; чувствовала она себя так, словно пришла просить об одолжении. Очевидно, на это и рассчитывал Коннер. — Да, разумеется.

— Разумеется. — С тяжелым вздохом он заворочался в кресле; затем поставил стакан на стол и, казалось, тут же забыл о нем. — Вам удалось с ней поговорить?

Хилари кивнула.

— Мы провели вместе весь вечер. Естественно, поговорили.

— Не так уж это естественно. — Он вспомнил о своем стакане и, поморщившись, опрокинул себе в рот остатки виски. — Со мной Марлин может часами сидеть в одной комнате, не вымолвив ни одного слова. Да, обливать человека презрением — это она умеет! Кажется, ее личный рекорд — четыре часа.

Хилари не знала, что ответить. Она заерзала в жестком кресле, вдруг почувствовав, что комната промерзла насквозь. Должно быть, Коннер долго стоял на балконе, не закрывая двери. Хилари украдкой потерла замерзшие руки.

И тон его, мягко говоря, теплым не назовешь. Чего он хочет? Извинений за поведение Марлин? Не дождется! Пока что трудно сказать, кто из них виноват в этих взаимных обидах.

— Думаю, это неприятно вам обоим, — заговорила она, стараясь найти компромисс. — Должно быть, в такие минуты оба вы чувствуете себя одинокими.

Коннер поставил стакан.

— Так оно и есть. — Положив ногу на ногу, он откинулся в кожаном кресле, слегка заскрипевшем под его весом. — Но я привык к гостиничной жизни, — продолжал он с невеселой улыбкой. Ямочки на его щеках мелькнули и тут же пропали. — Привык жить с чужими людьми, которых не знаю, которые мне несимпатичны и с которыми я даже не разговариваю.

Разговор не длился и пяти минут, а Хилари уже второй раз терялась в поисках ответа. Какой реакции он ждет? Угрюмое замечание, произнесенное спокойным, холодным тоном, не оставляло места для сострадания.

— Итак? — Он развязал галстук и с легким шелестом стянул его с шеи. — Как прошла ваша встреча? Думаю, она успела перечислить вам все мои прегрешения?

— Не все. — Хилари устала ходить на цыпочках по минному полю. Чтобы помочь кузине, придется схватиться с Коннером. Пусть ему удалось запугать невестку, но на этот раз он поймет, что имеет дело не с взбалмошной девятнадцатилетней девчонкой! — Она перечисляла их по алфавиту и дошла только до буквы В!

Приподняв брови, он бросил галстук на стол; тот лег между ними, словно свернувшаяся в кольцо змея. Серо-голубые глаза смотрели на Хилари с изумлением и нескрываемым интересом. Должно быть, Коннер понял, что он ее недооценивал. Выпрямившись в кресле, Хилари ответила ему смелым взглядом, но его испытующие глаза поколебали ее решимость, и она задумалась, не слишком ли далеко зашла.

— Буква В… — задумчиво произнес он, вертя в руках галстук. — Дайте сообразить… вряд ли она назвала меня восхитительным.

В его негромком голосе Хилари услышала улыбку, и у нее отлегло от сердца. Она откинулась на спинку кресла и с облегчением вздохнула.

— Да, пожалуй, нет.

— Или великолепным?

Хилари помотала головой.

— Хм… может быть, слишком волевым?

— Да, — Хилари подавила улыбку. — Начала с этого.

Коннер склонил голову набок.

—  Высокомерным?

— Было и такое. — Хотя Хилари и старалась не думать о том, как он выглядит, но не могла не заметить, что глаза его, отражающие свет лампы, приобрели какой-то дымчатый оттенок.

—  Врагомрода человеческого, гадким, грязным и гнусным… или нет, это уже следующая буква.

По сторонам чувственного рта снова заиграли ямочки, такие глубокие, что в них можно было вложить палец. Должно быть, подобное искушение возникало у всех женщин, с которыми он встречался… Хилари была уверена в себе, но на всякий случай сунула руки в карманы.

— Я бы не стала заходить так далеко, — заметила она, улыбаясь не столько Коннеру, сколько собственным мыслям. — Враг, может быть, даже гадкий, согласна, но вовсе не гнусный!

Коннер, разумеется, играл в обычную мужскую игру. Он знал, что даже в самом сильном гневе Марлин не сочтет его «гнусным». Да и какая женщина решилась бы применить к нему такое грубое слово? И как, интересно, ему удается улыбаться одними глазами? Боже, до чего же он красив! Возмутительно, волнующе красив. Вот еще пара слов на букву В, вполне ему подходящих, — возмутительный и волнующий.

В этот миг включилась отопительная система. Теплый ветер растрепал волосы девушки, бросил их на лицо. Взгляд Коннера скользнул к ее влажным приоткрытым губам и замер там, словно завороженный. Дрожащими пальцами Хилари поспешно убрала волосы. Лицо ее запылало — должно быть, оттого, что в кабинете стало слишком жарко.