Они были так близки в эти минуты! Трейси знала, что это не вожделение. Неужели она могла решить, будто их связывает только секс? — потрясение думала Трейси. Она ошибалась, слишком глубоко ее волновала их близость. И то же самое чувствовал Слейд, все ее чувства говорили об этом.

Он был очень мужественным, и вся заложенная в ней природой женственность откликалась на этот зов. Его рот был искусным просителем, искушающим побудителем и впивал раскаленную лаву ее взорвавшихся недр…

В тишине дома раздался ее крик, ноги сомкнулись вокруг его головы, а руки погрузились в его волосы. Пульсирующие волны наслаждения, сотрясавшие ее, были настолько сильны, что она могла реагировать лишь физически.

Наконец Слейд выскользнул из ее объятий, лег рядом и удовлетворенно обнял ее. Его губы целовали ее волосы и лоб, а рука ласкала грудь. Трейси медленно успокаивалась, потрясенная до глубины души. Она не ожидала того, что он сделал, и была поражена силой испытанного наслаждения.

Но он еще излучал желание. Она чувствовала прикосновение его мужской плоти, пульсирующей, горячей, не дававшей расслабиться. Она вздрогнула и повернулась в его руках, чтобы видеть его лицо. Кончики ее пальцев смело спустились по его груди к бедрам и наконец заключили в кольцо его нетерпение.

— Трейси! — Он задохнулся и притянул ее голову к себе на грудь.

В его горле нарастал мощный звук. Он быстро перекатил ее на спину и, перевернувшись вместе с ней, оказался сверху. В его глазах пылало пламя. Когда он раздвинул ее ноги — не грубо, но и не так нежно, как раньше, — удивительное ощущение, что он владеет ею, охватило ее. Она приподняла бедра, ловя его помутневший взгляд, и в этот миг он проник в нее.

Она была как в забытьи, но когда Слейд прошептал ей на ухо: «Ты так много значишь для меня…, так много», Трейси внезапно очнулась, поняв, что это не слова любви, а хриплый крик страдания.

Ей стало не по себе, захотелось сдержать напор его страсти, однако ничто не могло остановить его — ни слова, ни ее слабые силы. Она уперлась руками в его плечи, но все было напрасно, он стал как одержимый.

Трейси закрыла глаза. Мысли путались, а тело отвечало Слейду, слушаясь только его. Ноги сомкнулись вокруг его бедер, полностью подчиняясь его желанию. И это подстегнуло его страсть.

Как она могла это позволить, как могла она с такой готовностью подчиняться — она не в состоянии была ни думать, ни рассуждать. Никто в ее жизни не вызывал в ней подобных чувств и ощущений, переполнявших ее и способных излиться только в слезах.

Когда все кончилось, когда его тело обмякло и отяжелело на ней, когда оба они замерли, опустошенные и обессиленные, Трейси тихо заплакала. Слезы текли из ее глаз на волосы и на подушку.

Слейд поднял голову, увидел, что она плачет, и вытер большим пальцем ее слезинки.

— Почему ты плачешь? Трейси отвернулась.

— Посмотри на меня, — прошептал он, нежно взяв ее за подбородок и стараясь поймать ее взгляд.

— Время! — Она взглянула на электронные часы у кровати. Брок Макфи должен быть здесь с минуты на минуту. — Мне нужно спешить, Слейд. Позволь мне встать. — Голос у нее был ломким и тонким от волнения.

Он покачал головой.

— Не раньше, чем ты скажешь мне, почему плачешь.

— А ты как думаешь? — Резкость собственного вопроса резанула ее, и она мягко добавила:

— Прости, дай мне, пожалуйста, встать.

Он заколебался, пристально глядя на нее, ругая самого себя за такую неосторожность, но не удержался и спросил:

— А если бы я захотел, чтобы ты осталась? Ты осталась бы?

— Остаться? — Она задохнулась от неожиданности. Он сделал все возможное, только что не довез ее до аэропорта. А теперь хочет, чтобы она осталась? — Ты сам знаешь, чего ты хочешь? — спросила она наконец. — Вертолет будет здесь через несколько минут. Мне нужно причесаться и…

Порыв страсти миновал, и на лице Слейда читались лишь гнев и обида на жизнь. Она должна уехать. Конечно, она должна уехать. Как мог он даже намекать на то, чтобы она осталась?

Он накрылся простыней. Глаза его горели. Он не обвинял Трейси, он обвинял прошлое — Джейсона Мурленда и даже Джемму Доусон. Неужели всю свою жизнь он должен расплачиваться за их ошибку? Он уже заплатил, когда рос ребенком без отца, он расплачивался подростком, нося фамилию матери, ему до конца дней придется отдавать совладельцу половину доходов от ранчо, и это будет всегда напоминать ему о ненавистном отце.

А теперь эта любовь к жене отца… Какая горькая, отвратительная ирония судьбы! — подумал он.

Слейд видел, как Трейси выбежала из комнаты, слышал, как она пересекла холл и вошла в ванную, и звук с досадой захлопнутой двери болью отозвался в нем. Она снова приведет себя в порядок и уедет. Все будет кончено. Больше не нужно будет скрываться, исчезнет причина держаться подальше от ранчо.

Именно этого он и хотел со дня ее приезда, а теперь, когда его желание сбывалось, это причиняло ему ужасную боль.

Он печально вздохнул и встал. Натягивая джинсы, услышал, что дверь ванной открылась.

Вошла Трейси, завернутая в большое белое полотенце. Не взглянув на него, стала собирать свои вещи. Слезы на ее лице высохли, но глаза блестели. Она снова могла расплакаться.

Ему следовало уехать в Хелину, как только он проснулся. Он не должен был опять укладывать ее в постель. Слейд сознавал эту истину так ясно, что она причиняла ему боль. Он знал, Трейси испытывает к нему чувства, на которые он не имеет права ответить. Нужно сказать ей правду.

— Трейси…

Она попятилась от него. Руки у нее были заняты вещами, и она выставила их вперед, как щит.

— Хватит, Слейд, — произнесла она сдавленным, умоляющим голосом.

Он с трудом набрал в грудь воздух.

— Я знаю. Просто хотел сказать кое-что. Трейси отступила и остановилась около высокого бюро.

— Я не хочу этого слышать, — ответила она слабым голосом, видя, что он сделал еще один шаг к ней. — Ты уже достаточно сделал. А сейчас дай мне спокойно уехать.

Ее взгляд метался к двери и обратно. И вдруг она взглянула на верхнюю полочку бюро. В последующие дни она не переставала спрашивать себя, что побудило ее посмотреть туда, но в тот момент у нее было такое ощущение, что ее глаза сами нашли старую фотографию. Возможно, аскетичность комнаты Слейда заставила ее обратить внимание на эту единственную деталь. Остальная мебель сияла полированной пустотой, и фотография сразу бросалась в глаза.

Трейси стояла прямо рядом с ней и взглянула лишь машинально.

В ее сознании промелькнула мысль, что она знает человека, который улыбался ей со снимка.

Она нахмурилась, переложила вещи в одну руку, чтобы вторая была свободна, и взяла старый черно-белый снимок. Молодая, очень хорошенькая, улыбающаяся женщина, немного похожая на Слейда. Трейси нахмурилась.

— Это…, это кто-то из твоих близких? Слейд поперхнулся.

— Моя мать.

— А мужчина? — В тот самый момент, когда она задала вопрос, она уже знала ответ. Мужчина на снимке был Джейс — молодой, очень интересный Джейс, с темными волосами и живыми, умными глазами.

Она медленно опустила фотографию и повернулась к Слейду.

— Ведь это Джейс, так?

Лицо Слейда казалось трагической маской. Было бессмысленно винить себя за то, что он оставил снимок на бюро. Произошло столько всего, что он просто забыл. Он кивнул.

— А почему он с твоей матерью? — Трейси знала почему, но ей нужно было услышать это от него, несмотря на то что мурашки пошли у нее по коже и в желудке поднималась тошнота. Слейд молчал. Она сама догадалась обо всем и почувствовала такую ненависть к нему, что с радостью убила бы его прямо на месте, если бы у нее была возможность это сделать. — Он был твоим отцом, да? Скажи мне, будь ты проклят! Это тот самый секрет, который ты скрывал? Зачем? — Ее голос сорвался на крик:

— Зачем? — Потом упал до едва различимого:

— Господи! Зачем? — Фотография выскользнула на пол из ее внезапно разжавшихся пальцев. Она должна уйти отсюда как можно скорее! Трейси развернулась и опрометью бросилась вон.