— Тогда я не был голоден, — прошептал он, наклонился вперед и прижался губами к ее плечу, ошеломленный почти электрическим разрядом, пробежавшим между ними.

От нее пахло так сладко, что ему хотелось погрузиться в этот аромат и вдыхать его без конца. Кровь его бешено пульсировала, а губы двигались неспешно, прижимаясь к мягкому изгибу ее шеи.

— Я голоден сейчас, — прошептал он, заключая ее в свои объятия.

Трейси задыхалась. Ее голова откинулась назад, широко открытые глаза видели бархатное небо с мириадами звезд, смотревших на них. Эти прикосновения жгли ее, и все происходящее представлялось ей почти нереальным. Она позволила едва знакомому мужчине ласкать себя, хотя совсем еще недавно он был готов оторвать ей голову, — все это было настолько странно, что ошеломило, оглушило ее. Но та струна, которой коснулся Слейд, та глубоко запрятанная ее женская чувственность, о которой она до сих пор могла лишь подозревать, отвечала на его ласки с такой необузданной страстью, которая никогда не возникала у нее раньше. Дрожь сотрясала ее маленькое тело, в то время как горячие и влажные губы Слейда, покрыв поцелуями ее шею, двинулись вниз, к груди.

Не подчиняясь голосу разума, ее руки поднялись и обхватили его голову, задержались в густых, непослушных волосах, а затем по крепкой шее опустились вниз, на плечи. Сталь, подумала она. Слейд сделан из стали, она поняла это раньше, в одном только ошибалась: он не был холодной сталью. Его кожа была горячей и гладкой и сообщала ее блуждающим пальцам неодолимую, невообразимую страсть. Он еще не поцеловал ее, а Трейси уже знала, что отдаст себя Слейду Доусону, едва он захочет этого. Она жаждала ощутить его наготу, увидеть и узнать его удивительное тело, она хотела почувствовать всю его тяжесть и слиться с ним воедино. Губы искали его поцелуя, сейчас, немедленно.

— Слейд! — это было все, что она могла сказать, в одном этом выдохнутом слове были заключены зов страсти и желание, способные растопить айсберг.

С трудом оторвавшись от ее соска, Слейд выпрямился и притянул ее к себе, и она вся затрепетала, ощутив, как 6н дрожит. Это переполненное сексуальным возбуждением тело, прильнувшее к ней, поразило Трейси, она задохнулась — но скорее от собственной раскованности, чем от силы его реакции. Ей было ясно: возбуждение Слейда лишь отражение ее собственного состояния, она знала, что он чувствует. Руки ее сами поднялись и обхватили его за шею. Она прижалась к Слейду, испытывая в этом такую же потребность, как в воздухе, в воде, — без чего она не могла бы жить. Губы ее раскрылись, влажные и трепещущие, в ожидании его губ.

Слейд смотрел на нее сверху вниз, в лунном свете ему хорошо было видно это охваченное страстью лицо. Какое-то неясное сомнение шевелилось в нем. Сознание того, что он испытывает судьбу, вторгаясь туда, куда не следует. Если бы кто-то узнал о том, что он занимается любовью с женой своего отца? Кто бы мог сейчас посмеяться вместе с ним, став свидетелем его мести? Рейчел? Она была лучшей подругой Джеммы и разделила с ней боль прошлого. Рей-чел не стала бы смеяться, она была бы шокирована и не смогла бы произнести ни слова. Старые друзья, которым пришлось бы вспоминать заплесневелую, давнюю историю? Кого из них это могло бы заставить смеяться? Бена тогда здесь не было, и он знает лишь то, что рассказала ему Рейчел. Да, единственный человек, которого все это еще волнует, — он сам, а ему не очень-то хотелось сейчас смеяться.

Женщина пошевелилась в его объятиях, безмолвно побуждая его к действию, удивленная его нерешительностью. Кто она? Невинная участница самой иронической главы в истории его жизни? Или она на редкость умна и эгоистична в своем умении прибирать к рукам — все равно, человека или ранчо!

Зачем же его так влечет к ней!

С коротким стоном он взял то, что она ему предлагала, — ее прекрасные губы, которые тут же затрепетали под его губами. Его мозг пронзила мысль, что этот жалкий реванш бумерангом возвращается к нему самому, но со следующим ударом сердца это потеряло всякое значение. Ему вдруг стало совершенно безразлично, кто она или каковы мотивы ее поведения. Она была теплой и живой, воплощенной женственностью, и его тело изнывало от желания обладать ею. Его губы раскрылись, поглощая ее губы, впивая их влагу, его руки нетерпеливо обхватили нежное тело, стремясь навсегда соединить его со своим. Он был настолько выше, что невольно поднял ее, оторвал от пола, и кровь с ревом устремилась по его венам, когда он почувствовал, как ее ноги обхватили его бедра.

Она желала его! Больше чем желала — она горела нетерпением! Страсть вспыхнула между ними, их поцелуй был исполнен какого-то варварского огня. Он знал, куда это ведет. Это могло кончиться только в его или ее постели. Никогда еще он не испытывал такого сильного, непреодолимого желания. Откуда взялась эта дикая страсть? Трейси была прекрасна, но она не была первой красивой женщиной в его жизни. В этом чувстве было нечто большее, чем просто сексуальное возбуждение. Оно было связано с тем, кем была она и кем был он и…

О Господи, разве он может это сделать? Слейд оторвался от ее налитых влагой губ и пристально вгляделся в нее. Свет звезд отражался в блестящих глазах, полных ласки, обещания и недоумения. Он размышлял о противоречивости ее поведения, о том, почему она сначала разбудила его чувства и потом удивилась, что он принял ее игру. Он недоумевал, как можно было испытывать вроде бы искреннее удивление и не пытаться остановить его. Что это за женщина?

Одна из тех, для кого заниматься любовью с едва знакомым мужчиной — привычное дело?

Что-то мешало Слейду принять эту мысль, он должен был либо отодвинуть ее в сторону и забыть навсегда, либо получить доказательства. Это странное чувство на грани экзальтации требовало, чтобы женщина, словно созданная для его объятий, была кем-то другим, но не той, кем она была на самом деле.

На минуту он замер, его учащенное дыхание нарушало тишину ночи, руки, поддерживавшие ее, были крепко сомкнуты. Трейси тоже посмотрела ему в лицо, и сквозь горячий туман, в котором плавали ее мысли, стало просачиваться какое-то недоумение. Она не могла истолковать выражение его лица, но почувствовала происшедшую перемену. Тут только до нее дошло, что все случившееся с нею — реально. Неужели она совершенно потеряла голову?

— Отпустите меня, — прошептала она слабым голосом, испытывая острое чувство унижения, и была благодарна темноте, хоть немного скрывавшей ее позор. Он колебался, и она ощущала, как его большие ладони, вмещавшие ее ягодицы, жгли кожу сквозь тонкую рубашку. — Пожалуйста, — добавила она срывающимся, не своим голосом.

Если бы он не промедлил, мрачно отметила про себя Трейси, она не остановила бы его. Она хотела именно того, чего хотел и он, — довести эту ситуацию до момента, обещавшего стать необыкновенным переживанием. Он все еще чувствовал ее страсть, но теперь она была похоронена, спрятана за прекрасным лицом, на котором читалось лишь желание сделать так, чтобы этих минут не было.

Медленно он опустил ее на пол, но продолжал прижимать к себе, не желая совсем отпустить. Он пристально смотрел на нее снизу вверх, видя, как в уголке ее глаза показалась слезинка, и удивляясь собственной глупости. Он уже мог лежать с ней в постели! Ведь было так просто отнести ее в комнату!

Руки Трейси спустились с сильных плеч Слейда на обнимавшие ее руки. Сердце билось так, что удары отдавались у нее в ушах.

— Пожалуйста, отпустите меня, — повторила она едва слышно. Ей хотелось спросить: как это случилось, какими чарами он заставил ее желать его с такой необузданной силой, что она забыла обо всем на свете? С ней никогда не случалось ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало эту страсть, и она не могла понять, что с ней произошло.

Но и Слейд никогда не переживал ничего подобного. Раздиравшие его чувства, заставившие его остановиться у самой цели, когда он украл еще один миг близости с ней, совсем не означали, что его кровь остыла. Ему было совершенно ясно: независимо от того, кто эта женщина, она вошла в его кровь и плоть. Несмотря ни на что, он продолжал желать ее. И к этому желанию примешивались самые безумные и запуганные чувства.