Поиск

А всё потому, что мы стремились к здоровью и счастью, как будто счастье — это состояние души. Но это не так. Счастье — это вектор. Это движение. Подобно моему собственному скольжению из одного конца бассейна в другой, счастье и радость определяются той скоростью, с которой ты уходишь от боли.

Само собой, наша семья могла бы достичь за счёт Брю состояния полного и неизменного блаженства; но в ту секунду, как мы придём к нему, как только перестанем двигаться, счастье станет столь же застойным и безнадёжным, что и постоянное мрачное отчаяние. «И жили они в вечном счастье...» Вечное счастье? Какое же это страшное проклятие!

Время движется не в такт с гребками моих рук, поэтому понятия не имею, как долго я плаваю. Больше получаса, но меньше, чем два часа. Наверно. Как бы там ни было, но теперь я обрела внутреннее равновесие, разобралась со своими эмоциями. Я поняла, что должен быть способ удерживать их в себе в присутствии Брю. Должен! Ведь дяде Хойту это удавалось. Я в жизни не видела более злобного человека, и он был способен оставаться таким, даже когда Брю был рядом с ним целыми днями.

Похоже, что моё душевное равновесие никак не отразилось на телесном. Я проплыла очень много, от усталости не держали ноги и немного кружилась голова. Выбираясь из воды, я слишком далеко отклонилась назад, и ноги соскользнули с мокрой стальной перекладины.

Я упала обратно в бассейн, но так и не почувствовала, как моё тело вошло в воду.

Потому что, падая, ударилась головой о бетонную кромку и потеряла сознание. И в эту секунду всё, что переполняло меня: счастье, скорбь, покой и гнев — умолкло и угасло во мраке.

БРЮСТЕР 

62) Поединок

(I)

Я не выбирал свой дар.
Я ничего не могу поделать с тем,
Кто я и почему краду у других их боль.
Лучшее, что я могу — это перенаправить её
На себя, прежде чем они сделают это сами.
Это — моя тайная цель,
Но исповедь перед Бронте
Обжигает меня, словно кислотный дождь,
И я задыхаюсь и тону
В этом потопе, когда
Она уходит.
И в это мгновение
Я остаюсь лицом к лицу с правдой,
Горящей в её глазах — её даром мне.
«Ты принёс нам новый свет,
Но этот свет — ложный».
Неужели тьма лучше,
Чем ложь, идущая от сердца?
Страшная пропасть
Рассекает мою душу —
Пропасть между тем, чего я хотел,
И тем, что получилось.
Гнев закипает во мне,
Мой собственный гнев, не чужой,
При виде неприкрытой страшной правды:
Мой способ исцеления
Приносит лишь горе.
Я побежден.
Меня нет.
Бронте уходит,
Хлопает дверь, привлекая
Внимание Теннисона.
Он спускается, заходит ко мне,
И видит то, что только что видела она.
Он видит мои израненные спину, грудь и руки.
«Надень рубашку!» — И он бросает её мне.
«Прости, — отвечаю, — я знаю, что выгляжу ужасно».
«Да нет, — говорит он, — просто ты замёрзнешь».
И я надеваю рубашку.
«Спасибо».
Я должен признать:
С нашей первой встречи
Теннисон сильно изменился
К лучшему и в то же время к худшему.
Он стал добрей и благородней, чем был,
Но он пристрастился к болеутоляющему,
И мы оба знаем: это лекарство — я.
«Она теперь ненавидит меня», — говорю я.
«Это пройдёт», — отвечает он.
«Я пойду за ней...»
«Нет!» — кричит он,
И в его глазах
Светится бездонное
И безграничное отчаянье —
Ясный признак наркотической зависимости.
Он отводит взгляд, пряча свой стыд,
Но мне стыднее, чем ему,
Потому что он стал таким из-за меня.
Я — не то, что ему нужно.
Не то, что нужно всем им.
«Ну что —
Ты останешься?»
Он спрашивает о большем,
Чем сегодняшний вечер или завтрашний день,
Или следующая неделя, следующий месяц.
«А стоит ли?»
Он снова отводит взгляд.
«Да... — молвит он и добавляет:
— Не знаю, я ли это сейчас говорю с тобой».
Я киваю, понимание достигнуто.
«Я пойду найду Бронте
И исправлю всё».
Или наоборот,
Окончательно испорчу.

(II)

Наедине со своими мыслями
Я рассекаю холодную ночь,
Полную воспоминаний...
Когда мне было пять лет,
Я провёл неделю в больнице
С тремя сломанными рёбрами и внутренними кровотечениями,
Потому что нашу собаку переехала машина,
Маме пришлось солгать, что это меня сбили,
И пока я лежал в больнице, она рассказала мне сказку
О величайшем в мире воине,
Что мог в одиночку победить целую армию.
И боги испугались его силы,
И срастили его руку с алмазным мечом,
И сделали так, что каждый нанесённый им удар
Возвращался к нему самому.
И так было до тех пор, пока он не понял,
Что единственный способ победить —
Это перестать бороться.
Когда я вернулся из больницы,
Мы отдали собаку в хорошую семью,
И с тех пор у нас не было домашних любимцев.
Куда могла бы отправиться Бронте,
Чтобы побыть наедине с собой?
Лишь в одно место...
Мне восемь, у моей учительницы — пневмония,
Но она так и не узнала об этом.
Я горел в лихорадке и видел в бреду:
Мои пальцы — сверкающие алмазные кинжалы,
И каждому хочется забрать их себе.
Как только лихорадка ушла,
Мы с мамой серьёзно поговорили по душам.
«Оберегай своё сердце, — сказала она,
— Это — твой алмазный меч».
Вот я у бассейна.
Там что-то в воде,
Неподвижное...
Мне десять, и сегодня хоронили мою мать.
Дядя Хойт стоял рядом со мной и Коди,
Положив руку на моё плечо.
Он твердил, что всё образуется,
Что он всегда будет заботиться о нас,
Он защитит нас,
Защитит меня,
И я любил его за это.
Месяцем позже я едва не умер
От почечной инфекции, что началась у дяди
И быстро перешла ко мне.
Вот так он и понял, на что я способен,
Вот так его пьянство стало нашей бедой,
Потому что чувство вины пожирало дядю,
И он ненавидел за это меня.
Там, в бассейне — Бронте,
В холодной воде, лицом вниз.
Мой крик не остановить.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: