Холмс поздно встал на следующее утро, как, собственно, было всегда, когда он не был занят расследованием. Я, однако, посчитал долгом пробудиться пораньше, чтобы попрощаться с Хейтером и поблагодарить его ещё раз за то, что приютил нас в своём доме. Небрежно бросив «не за что», он занял место в экипаже и уехал.

Так мы с Холмсом остались одни. Позже в тот же день Холмс принялся работать над монографией, а я пошёл прогуляться по округе. Со вчерашнего дня ощутимо похолодало. И после долгих недель, когда я вынужден был терпеть удушливую жару Лондона, прохладный воздух казался мне живительным. Деревенская местность выглядела зелёной и пышной и прямо рядом с домом полковника буйно поросла деревьями и кустами. Из ветвей доносилось счастливое щебетание птиц.

Кухарка полковника жила неподалёку и приходила готовить нам обед и ужин. Несмотря на то что это обстоятельство выразилось в некоторое неудобство для меня, мы попросили её не готовить завтрак, поскольку Холмс обычно спал допоздна. Заодно она снабжала нас теми газетами, которые можно было достать в этой глуши. Я снова начал читать «Британский медицинский журнал» и намеревался следить за последними новостями. Моё внимание привлекла колонка о продолжающемся процессе над известным актёром и писателем Оскаром Уайльдом. Его последняя пьеса «Как важно быть серьёзным» хоть вначале и пользовалась популярностью, как и все предыдущие, однако была снята с репертуара после того, как Уайльда обвинили в содомии. Оставалось только руками разводить. Мы с женой видели эту пьесу в театре Сент-Джеймса в мае, и нам обоим она невероятно понравилась.

Скоро я пресытился новостями и смиренно принялся за медицинские журналы, которые привёз с собой. Через несколько часов я взял книгу в маленькой библиотеке полковника. Ею оказалась «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», которая была быстро распродана и которую я так хотел прочитать с момента её выхода. С маленьким томиком в руках я устроился на уютном диване и открыл первую страницу.

Я заснул и проснулся только около полуночи. Холмс был в оружейной комнате и внимательно читал оставленные мной газеты. Я пожелал ему спокойной ночи и отправился спать. Закрыв глаза, я смутно слышал, что погода вновь переменилась и за окном шёл сильный дождь.

Дождь продолжался почти весь четверг, лил и в пятницу и затих только после захода солнца. К этому моменту Холмс приблизился к завершению монографии и объявил, что закончит на следующий день. А я дочитал историю о Джекиле и Хайде и начал уже жалеть, что не привёз с собой больше журналов по медицине. Я не мог выйти из дома из-за дождя и последние два дня только и делал, что читал, и осилил всё, что было интересного.

Дождь прекратился, но уныние предыдущих дней задержалось. Наступил тёмный и мокрый вечер. Холмс играл на скрипке, видимо ту самую новую пьесу, о которой упоминал перед отъездом, когда около девяти часов в парадную дверь громко постучали. Судя по производимому шуму, визит был крайне срочным.

Никто бы не осмелился прийти вот так, просто постучав, подумал я. Полковник Хейтер предпочитал уединение и содержал этот дом в Суррее только для того, чтобы иметь возможность побыть в одиночестве. Соседи жили в некотором отдалении. И хотя полковник не был нелюдим и неприветлив, знакомство с ними оставалось лишь шапочным. По своей природе Хейтер слыл закрытым человеком и, насколько я знал, гостей не любил. А его приглашения погостить были не чем иным, как исключениями, лишь подтверждавшими правило.

Я открыл дверь маленькому худому человеку, одетому в тёмно-коричневый костюм и чёрный плащ. Он на одном дыхании извинился за беспокойство и представился как мистер Гаммитс, слуга доктора Ламара Керри. Доктор оказался соседом полковника и жил в доме прямо по другую сторону от небольшой рощицы, разделявшей их владения на востоке.

— Доктор Уотсон здесь? — спросил он с выражением полного отчаяния на лице. Его голос был немного высоковат и показался мне неприятным. — Насколько я знаю, он остановился здесь, в доме полковника; по крайней мере, так говорят в деревне.

— Доктор Уотсон — это я. Что случилось?

Мужчина был очень взволнован. Он сделал глубокий вдох, прежде чем ответить.

— Сэр, будьте так добры, мой хозяин упал на пол. Если бы вы могли прийти, — он ещё раз вдохнул, — и посмотреть на него, сэр, — ещё один глубокий вдох. — Я бежал сюда всю дорогу, сэр, — добавил он, всё ещё глотая воздух между словами. — Думаю, доктора Керри могли застрелить, сэр. Я слышал выстрел и потом нашёл его на полу.

— Боже милостивый! Выстрел! Да. Конечно я пойду с вами.

Выражение благодарности появилось на взволнованном лице человека.

— Спасибо вам, сэр.

Холмс к этому моменту уже отложил скрипку, переоделся в сюртук, подошёл и встал рядом со мной.

— Я тоже пойду, — объявил он. — Идёмте! Гаммитс, вы покажете дорогу.

От нас до дома доктора Керри было примерно пятьдесят ярдов. Мы шли по узкой тропинке, петлявшей между деревьями. Гаммитс держал в руке фонарь, освещая дорогу. Глубокая тьма накрыла и окружила нас со всех сторон, а свет фонаря едва пробивался через гущу растений, отбрасывавших страшноватые тени.

Наконец мы выбрались из рощи на более широкую дорогу с колеёй от колёс и прошли между двумя колоннами из кирпича, увенчанными каменными статуями. Два рычащих льва враждебно смотрели на нас в свете фонаря. Колонны эти оказались продолжением высокой кирпичной стены, которая окружала дом Керри. На этих колоннах держались железные ворота с причудливым, витым рисунком. Одна из створок была распахнута, а другая, справа, приоткрыта. Гаммитс даже не потрудился закрыть их, когда мы вошли.

Мы миновали каретный сарай по булыжникам, которыми была вымощена дорога до парадной двери дома Керри. Тропинка, по которой мы передвигались раньше, превратилась из-за пролившихся дождей в мокрое месиво, а идти по чистой мощёной дороге было гораздо легче.

Пройдя вдоль высокой ограды, мы попали на ярко освещённое пространство у дома Керри. Казалось, что каждая лампа в доме горела, и стало так светло, что в фонаре Гаммитса уже не было нужды. Он потушил его и повесил на крюк около входа.

Дом был кирпичный и гораздо больше дома полковника. Я заметил, что окна закрыты железными решётками, наверное в знак того, что владелец боялся грабителей. Гаммитс достал связку ключей, привычным движением вставил ключ в дверной замок и покачал головой:

— Дверь осталась открытой. Я выбежал так быстро, что не запер её. Пойдёмте, я проведу вас к доктору Керри. Он в кабинете.

В небольшом камине горел огонь. Его разожгли в середине июля, очевидно, из-за перемены погоды, и в комнате было приятно тепло. К нашему удивлению, доктор Керри вовсе не был распростёрт на полу в луже крови, а сидел на диване около камина. В руке он держал бокал виски.

— А, вот и вы, Гаммитс, — сказал он, когда мы вошли. — Кого вы с собой привели?

Гаммитс уставился на своего хозяина широко раскрытыми глазами.

— Но, сэр… Я видел, что вы лежали на полу… после того, как я услышал выстрел… я подумал… что вы ранены… или даже хуже.

— Я? Выстрел? Нет, это мой пистолет выстрелил. Этот… незваный гость снова появился, Гаммитс, только на этот раз я выстрелил в него. Потом, видимо, отключился.

Доктор Керри уставился на меня и Холмса:

— У меня плохое сердце, понимаете. Серьёзные проблемы с клапаном. Волнение его иногда переутомляет.

— Я так рад, что вы пришли в себя, сэр. Я побежал и позвал доктора осмотреть вас. Это доктор Уотсон.

Я кивнул. На лице доктора Керри промелькнуло беспокойство, или мне так только показалось. Худой мужчина необычной внешности, он выглядел бы молодым, если бы не седые пряди в густых каштановых волосах. Довольно выдающийся орлиный нос был слишком велик для остальных черт его лица и потому его портил.