Я встал и подошел к окну. Прошептал имя сына. Стекло затуманилось, и олени ушли, растворившись в темноте.

Телевизор работал тихо. Вновь тот тип восхвалял свои кассеты с операциями по недвижимости, источник быстрого обогащения. Я позвонил по предложенному номеру, и оператор спросил, действительно ли я безоговорочно жажду финансовой независимости. Получалось что-то вроде присяги.

Позднее позвонила Лойс. Мы долго разговаривали о том, куда уходят мертвые, есть ли душа у эмбриона и верит ли Лойс в загробную жизнь, думала ли она когда-нибудь, что снова увидит Лайонела, и действительно ли это так важно.

Я рассказал Лойс о том, что услышал от Кайла — про эту казнь египетскую, как верные должны были помазать кровью агнца свои двери, чтобы карающие ангелы Бога не убили их первенцев.

Лойс сделала большой глоток и поперхнулась, как бывает с людьми, когда они хватят чего-нибудь крепкого.

Я сказал:

— Видела бы ты Кайла! По-моему, он знает, что Черил сделала аборт. Просто еще не в состоянии воспринять это.

— Способность к самообману — наша величайшая панацея для выживания.

Лойс сделала еще глоток. Я слышал стук ледяных кубиков в стакане.

— Может быть… — Я переменил тему: — Ты, случайно, не приготовила для меня лазанью?

— Это намек?

— Нет.

— Ну?

— Помнишь, я рассказывал тебе про снедь, которую после развода мне оставляли на крыльце? И вот опять.

— Съедобная?

— Я скормил ее Максу.

На несколько секунд наступило молчание. Мне хотелось спросить, знает ли она, что я выгородил Кайла, но прежде, чем я успел начать, Лойс сказала:

— Можно мне кое о чем тебя спросить, Лоренс? Раз мы уже заговорили о самообмане.

— Мне казалось, мы с этой темой покончили.

— Ну так вернемся к ней. Это не пьяный треп, Лоренс… Ты думаешь, мы сошлись, только чтобы заполнить пустоту от наших потерь? А без этого мы нашли бы друг друга? Как бы ты оценил меня в сравнении с твоей женой? Ну, знаешь, будто надо выбрать, кого взять с собой на необитаемый остров?

Цепочка вопросов, ответов на которые она на самом деле не хотела. Лойс продолжала говорить, отвлекая мои мысли от Кайла Джонсона. Она переживала собственный кризис.

— Я сейчас слушаю песню под названием «Поднимать ты не обязан этот грош удачи». Ты ее когда-нибудь слышал? Ты когда-нибудь чувствовал себя удачливым? Ее ставил Лайонел в припадке уныния, когда ничего не продавалось.

Я промолчал. Я был всего лишь ухом, прижатым к трубке.

— Лоренс, я тебе когда-нибудь рассказывала про случай, когда эта женщина открыла Лайонелу дверь и попросила продемонстрировать работу пылесоса, который он предлагал? Лайонел на четвереньках рассыпал пыль, которую возил с собой в банках для таких демонстраций, и тут женщина распахивает халат, а она под ним голая… — Лойс умолкла и испустила долгий вздох, будто совсем измучилась. — Тот самый случай, когда его обвинили в покушении. Он одевался таким франтом. Ты ведь видел его костюмы, верно? Он сказал, что женщина прыгнула ему на спину, что она его хотела. Во всяком случае, это были его слова. — Лойс внезапно оборвал фразу. — Черт подери, Лоренс, ты не ответил ни на один мой вопрос.

Я прошептал:

— Ссылаюсь на Пятую поправку, на том основании, что, отвечая, мог бы свидетельствовать против себя.

Лойс засмеялась, выволакивая себя из собственных воспоминаний. Это был ее величайший дар, ее способ выживания. Она сказала:

— Мудрый ход. Не говори мне правды — что хочешь говори, только не правду. Я наслышалась правды предостаточно. По-моему, честность слишком переоценивается.

Я сказал:

— Спокойной ночи, Лойс.

Не прошло и получаса, как она снова позвонила.

— Просто хотела сказать тебе, ко мне поступил предварительный протокол обследования места происшествия. Предполагается участие двух машин. Обнаружены два типа протекторных отпечатков.

Я на секунду обомлел.

— Когда, черт возьми, ты это узнала?

Я услышал щелчок в трубке. Я позвонил ей, но она не взяла трубку.

Утром я спустился в кабинет шефа, но не застал его. Я прошел в отдел Лойс, но и ее не оказалось на месте.

На ее столе лежала реклама круиза. Брошюра под названием «Вояж Одиноких Сердец», круиз для не состоящих в браке. И фото: на носу теплохода мужчина обнимает женщину, глядя на закат. И он, и она — средних лет.

Вошла Лойс. Я еле успел положить брошюру на место. Она была с шефом. Они смеялись, но, увидев меня, умолкли. Мы втроем уставились друг на друга. Шеф назвал меня по имени и вышел.

Лойс смотрела на меня с яростью.

Я не знал, что сказать, а потому сказал:

— Хочу посмотреть распечатку звонка человека, который запомнил номер машины Кайла.

— Зачем?

— Покажи ее мне, и все.

Лойс состроила гримасу:

— Мне придется проверить, поступила ли она уже.

— Так проверь, а пока ты этим займешься, я бы просмотрел распечатку звонка женщины по поводу пропажи ее дочери. — Я начинал злиться.

Пока Лойс оставалась в соседней комнате, я снова взял рекламу круиза.

Лойс вернулась.

— Почему бы тебе не ограничиться вынюхиванием в служебных рамках? — Она вырвала брошюру из моих рук и положила распечатку на стол. — Только здесь.

Я читал записи, но не мог сосредоточиться. Лойс стояла передо мной и курила.

— Хочешь сказать мне, что у тебя с шефом?

— Не понимаю, о чем ты.

— Он поручил тебе приглядывать за мной?

— У тебя комплекс неполноценности, вот в чем твоя проблема.

Я сказал:

— Нет… Возможно, моя самая большая проблема — это ты.

Я продолжал пялиться на первую распечатку, ту, со звонком матери, в отчете отдела по пропавшим лицам. В верхнем углу листа значились фамилия звонившей, ее телефонный номер и время звонка. Что мне еще делать, я не знал.

Я положил распечатки на стол Лойс и ушел.

Я проехал мимо автостоянки мэра. Он увидел меня, потому что я притормозил и посмотрел на него. Он только помахал — занимался с покупателями, но, с другой стороны, он всегда занимался с покупателями. Шла торговля. На автостоянке мэра всегда шла торговля. Из динамиков лилась музыка, ветер теребил американские флажки и воздушные шары, красные и синие.

Час спустя я снова проехал мимо автостоянки мэра: оттуда выезжал новый автомобиль. Вел его Кайл Джонсон, на заднем сиденье — Эрл, на переднем пассажирском сиденье — мэр. Он увидел меня и махнул, чтобы я остановился. Они все сосали леденцы на палочках. Вы получали бесплатный леденец всякий раз, когда ехали опробовать машину.

Для мэра все сложилось удачней некуда. Сделка закончилась продажей. Вполне возможно, что вначале им двигали иные мотивы, но все оборачивалось именно так. Вот в чем заключался особый гений мэра — умело разыграть любые сданные ему карты. Чистый сюрреализм. Мэр сказал:

— Полагаю, ты знаком с Эрлом и Кайлом?

Это надо же!

Стекла у нас обоих были опущены. Руки Кайла лежали на баранке. Он сказал со свойственной ему высокопарностью:

— Очень приятно познакомится с вами.

Мэр испустил радостный вопль:

— Ты только послушай, Лоренс! Кайл, по-моему, прошел курс в школе хороших манер.

Он обернулся и посмотрел на Эрла, но тот не смеялся. Эрл смотрел на меня таким взглядом, какой мне очень не понравился, учитывая, что я только спасал его сына.

Я уставился на него довольно хмуро. Мне бы не помешало немного уважения, немного учтивости с его стороны.

Мэр поднял стекло, и Кайл тронул машину.

Я ехал по улице, где погибла девочка, и оглядывал мостовую. Около места происшествия под деревом лежал одинокий пластмассовый венок. Он уже сильно пострадал от непогоды: целлофан затуманился и цветы под ним были почти неразличимы.

События вечера отступали в прошлое. Жизнь продолжалась. Футбол, прорыв к чемпионскому титулу, мэр на своей стоянке с Кайлом и Эрлом.

Проблемой был я. Думается, именно тут до меня дошло, что все кончено, что у нас нет душ, что не существует вечности, не существует искупления, но я не хотел верить этому и ждал какого-то откровения, какого-то осознания, что эта девочка на небесах, что она не просто оставшийся пепел.