— Бейнсу нужны шеф и мэр, а не я. Он сказал мне это вчера ночью.

Голос Хейдена еще понизился:

— Я что, напрасно трачу время? Вы что-то подписали для Бейнса?

— Нет.

— Взвесьте! Вы действительно хотите схватиться с шефом и мэром или у вас больше шансов поставить под сомнение правдивость Эрла? Вот к чему все сводится. Вы слышите?

Мы больше ничего не сказали друг другу. Происходящее вокруг меня обрело звук. Старомодные радиаторы жарко шипели.

Началось слушание, предшествующее моему. Обвинитель и защитники обращались к судье. Речь шла об изнасиловании. Перед тем как войти в зал, мы вместе с этим обвиняемым ждали в закутке. Я обернулся и увидел родных жертвы. Они прижимались друг к другу, держась за руки, дрожа.

Хейден взглянул на часы и потрогал узел галстука. Он все время перекладывал бумаги на столе.

Мы избегали смотреть в глаза друг другу. Затем обвинитель и защитник отошли в сторону, и судья сказал:

— Залог устанавливается в тридцать тысяч долларов.

Будто кто-то выпустил из зала весь воздух.

Родные жертвы поникли, заплакали, кто-то из них закричал:

— Вы не можете! Он подстережет мою сестру! Он сказал, что убьет ее, если она на него донесет!

Парень, когда его уводили два вооруженных охранника, пристально оглядел их всех.

Хейден тронул меня за плечо:

— Ваш черед.

После набора обвинений, за которыми я не следил, а Хейден иногда выдвигал возражения, предъявлены мне были два: вымогательство и обман страховой компании. Залог мне был назначен в десять тысяч долларов.

Час спустя Хейден подошел к моей камере.

— Ну, обвинение в обмане страховщика мы утрясем. А что до вымогательства, то Эрл Джонсон — соломенное чучело, и мы его выпотрошим. Ему придется доказать, что Кайл вам платил, или предъявить конкретные улики, что вы Кайла шантажировали. Как я вам говорил, мертвые — свидетели никудышные. Остается только слово Эрла против вашего. — Затем Хейден на секунду умолк. — Или вы все еще хотите сделать заявление с признанием сокрытия улик?

Я сказал:

— Нет.

— Отлично. Слово Эрла Джонсона против вашего не потянет, если этот начальник полиции и мэр будут на вашей стороне. Нам потребуется их полное сотрудничество и поддержка. Ну а что за проблема между ними и вами, про которую вы упомянули вчера?

— Когда я в последний раз видел мэра, я наставил на него пистолет.

— Ну, в таком случае с вашей работой покончено, верно?

Лойс уладила с поручителем вопрос о залоге, и после полудня я стоял на ступеньках тюрьмы. Лойс подъехала к ступенькам судебного здания. Она не смотрела на меня. Некоторое время мы молчали.

Шоссе графства тянулось на восемнадцать миль. Я любовался простором и ощущал свободу. Лойс молча курила.

Старый снег громоздился по обочинам. Я видел, куда люди бросали окурки и банки из-под пива и кока-колы. А кто-то выкинул ботинок и однорукого плюшевого мишку. Все знаки ограничения скорости, мимо которых мы проезжали, были расстреляны. По обеим сторонам дороги у металлических корыт маячили свиньи.

Мы обогнали пикап, собиравший бидоны с молоком. На водителе был клетчатый охотничий плед. Когда мы проезжали мимо, он приподнял свою бейсболку, и Лойс улыбнулась вымученной улыбкой. Она докурила сигарету и опустила стекло ровно настолько, чтобы вытолкнуть окурок наружу.

Я вдохнул свиной запах.

У бара «Пять углов» мы остановились. Они предлагали дежурное дневное блюдо — жареную курицу с картофельным пюре.

Кроме нас, посетителей не оказалось. Мы сидели в нише на обтянутом винилом диванчике с высокой спинкой. В центре столика стояла свеча, а точнее говоря — репеллент против москитов в форме свечи.

Думается, владелец не ждал, что кто-нибудь закажет еду. Он навязал нам два пива, которое мы сочли себя обязанными заказать, хотя вовсе не хотели.

Лойс встала и пошла в туалет, однако сумочку оставила на столике. Из нее торчало письмо поручителя. Я взял его и прочел условия выплаты. Чтобы меня выпустили под залог, Лойс пожертвовала своим полисом страхования жизни.

Мне стало трудно дышать. Я положил письмо назад в ее сумочку.

Вернувшись к столику, Лойс заговорила первая. Она глядела на сумочку, будто знала, что я просмотрел письмо, и сказала:

— У меня в Канаде брат, уехал туда от призыва. Влюбился и женился, и теперь у него трое детей.

— Канада… на электрический стул меня ведь не посадят, Лойс. Господи, да что, по-твоему, тут происходит? — Я наклонился вперед. — Что я, по-твоему, сделал?

— Просто предлагаю тебе альтернативу.

Я попытался взять ее руки в свои, но она их отдернула.

— Я ценю все, что ты для меня сделала.

Лойс сказала холодно:

— Не стоит благодарности. — Она глядела на жалкую обстановку бара. Ни единой лампочки больше сорока ватт, если не считать слепящего зарева из кухни.

Курица внутри до конца не оттаяла. На языке я ощутил сначала жар, а затем, когда вгрызся в нее, — холод. Порция Лойс оказалась не лучше моей. Она встала и сказала пару теплых слов хозяину, а он ушел в заднее помещение. Я услышал, как он орет.

Я сказал:

— Не думаю, что это на самом деле ресторан.

Лойс повысила голос:

— На вывеске значится именно так.

— Ты права.

Нам снова принесли кур. Тех же самых. Передо мной поставили курицу Лойс, а перед ней мою, но хозяину я ничего говорить не стал.

— Отличная курица. — Я посмотрел на Лойс. — Если учесть, что в последний раз еду мне подавали в тюремной камере.

Вечером мне позвонил шеф. Он позвонил в дом Лойс, где я находился. Трубку взяла Лойс. Я попытался выхватить ее, попытался произнести только губами: «Кто это?» Но Лойс сказала очень громко:

— Это шеф.

Шеф сказал:

— Ты в административном отпуске до новых распоряжений.

— А что, собственно, такое «административный отпуск»?

— Мы платим тебе, чтобы ты не работал.

— Звучит привлекательно.

— Я хочу, чтобы ты сдал свой значок и пистолет.

— Шеф, прошу вас, нет ли возможности нам встретиться и просто поговорить?

— Думаю, мне нечего тебе сказать.

Я заорал:

— Ты от меня не отгораживайся, сукин ты сын, ты слышишь?

Мягкий щелчок: шеф положил трубку.

Дырочка, которую моя пуля пробила в трейлере мэра, светилась, когда я поднялся по его металлическим ступенькам. Мэр посмотрел на меня и сказал сурово:

— Надеюсь, на этот раз ты без пистолета? — И просиял своей запатентованной улыбкой.

Я последовал его примеру и улыбнулся.

— Да, — сказал я. — Полагаю, вы слышали, что я был обвинен в вымогательстве и обмане страховой компании? — Я перевел дух. — Не знаю, где все пошло наперекосяк. Это я про собственную жизнь.

— Адвокат у тебя хороший?

Я кивнул.

— Мы с тобой, Лоренс. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Отлично. Вас еще могут вызвать свидетелем по этому делу, — заметил я.

— Надеюсь, это не скрытая угроза?

— Я просто хочу, чтобы вы мне помогли.

Он покачал головой.

— Знаешь, что я нахожу наиболее пугающим, Лоренс, наиболее символичным в твоем… скажем, твоем нервном срыве? Это то, как ты убил свою собаку. — Мэр наклонился вперед. — Бейнс выяснил, что на тебя имеется минимум шесть жалоб в связи с тем, как пес лаял в твоем подвале. Это факт. Ты мучил его. Ты хотел от него избавиться, разве нет? Я думал, тот случай, когда ты грозил своей жене пистолетом, был единичным, но, видимо, ошибался. Неверно судил о тебе.

Я почувствовал, как горло у меня сжимается.

— Так вот что вы намерены сказать, если вам придется давать показания?

— Я просто говорю, как все это представляется мне. Ты ненадежный человек. Погляди, что ты уже натворил, — стрелял в меня.

— Вы сукин сын, вам это известно, мэр?

Мэр откинулся, порылся в своем столе, затем поднял пистолет и направил ствол на меня. Левая сторона лица у него подергивалась.