В десять часов следующего вечера Орхидея позволила Рафу вывести ее на одну из многочисленных террас, окружавших дом Стоунбрейкеров. Она глубоко вдохнула наполненный ароматами воздух и отправила в рот слоеный пирожок с приправленным специями краб‑стеровым мясом. Третий за последние десять минут.
Она обнаружила пирожки совсем недавно, проходя мимо стола, заставленного изысканными закусками. Вначале она волновалась, что пикантные крабовые кусочки в нее просто не влезут, но усилием воли ей удалось найти место.
Вообще Орхидея была удивлена тем, что прекрасно чувствовала себя на вечеринке по случаю дня рождения Альфреда Джи Стоунбрейкера. Это было очень похоже на приемы, на которые ее таскали родители еще в Нортвиле. Она ощущала за красивым фасадом те же самые едва уловимые закулисные интриги, политические махинации и напряженные семейные отношения.
Главное отличие состояло в том, что здесь почти никто не носил белого.
Комната со стеклянными стенами за ее спиной была заполнена элегантно одетыми мужчинами и женщинами, которые потягивали дорогое голубое шампанское, обсуждая светские сплетни, дела и открытия модных выставок. На заднем фоне тихо звучали мотивы вальса‑танго. Ниже террасы искусно расположенные группы цветных фонариков превращали огромный сад в причудливо затененную волшебную страну.
Орхидея посмотрела на Рафа, тенью стоявшего возле нее. Она вынуждена была признать, что он выглядел невероятно сексуально в официальном черном вечернем костюме. Строгий стиль подчеркивал так присущую ему ауру приглушенной силы, как физической, так и парапсихической. Свет «студневого» фонаря отражался в его почти черных волосах и загадочно оттенял скулы. Его глаза пылали таинственной, небрежной настороженностью, выдававшей в нем глубину природы сталкера.
Он усмехнулся, увидев, как Орхидея поглощает пирожок.
– Хорошо проводишь время?
– Еда просто великолепна. И мне понравились твои родители. Немного напоминают моих собственных. Сразу видно, почему они оба ушли в мир науки. Не могу представить твоего отца, работающего в корпоративной среде.
– Мой отец – сильный математический талант. Говорят, с самого начала было очевидно, что он не рожден для управления «Стоунбрейкер шипинг». Именно поэтому дед стал давить на меня.
Орхидея кивнула. Она была представлена Саре и Глену Стоунбрейкерам почти сразу же по прибытии. Они были красивой парой, носившей мантию образованности и интеллекта с такой же бессознательной аристократической непринужденностью, как и ее родители. Мать и отец Рафа явно удивились, увидев Орхидею, но оставались вежливыми и очаровательными. В их глазах то и дело мелькала задумчивость и даже некоторое облегчение, но ни один из них не был настолько бестактен, чтобы допрашивать с пристрастием присланную агентством спутницу сына.
– Ты гораздо больше похож на деда, чем на отца, – отметила Орхидея.
– Я же говорил, в семье меня считают дикарем, – сказал Раф. – Во многих отношениях.
– Мне не нравится это слово.
– Дикарь? Почему? Всех остальных это не смущает. – Он поставил ногу на уступ террасы и наклонился вперед, опираясь локтем на согнутую ногу. – Оно не такое уж неверное. Мы с дедом во многом схожи, именно поэтому и не смогли вместе работать.
– Раф, вернись на землю. Ты не смог бы подчиняться никому, не говоря уже о твоем дедушке.
– Чертовски верно, – услышали они низкий, мрачный голос со стороны открытой двери позади Рафа. – Мальчик с самого начала, с самого первого дня, как появился на свет, был столь же неуправляемым, независимым и упрямым, как мул‑вол. Всегда все делал по‑своему.
– Привет, Ал, – Раф снял ногу с террасы и повернулся, чтобы посмотреть на деда. – Нравится вечеринка?
– Что тут может нравиться? – Альфред Джи подошел к ним. – Ко мне подходили уже три разных кандидата от партии «Нравственные ценности Основателей» с вопросом о взносах в их избирательную кампанию. Твоя бабка настаивает, что в полночь я должен с ней станцевать вальс‑танго, а Селби ведет себя так, будто он уже директор «Стоунбрейкер шипинг».
– Просто еще одна вечеринка по случаю твоего дня рождения, похожая как две капли воды на все предыдущие, – сказал Раф.
Альфред Джи сузил глаза, в которых появилось расчетливое выражение, напомнившее Орхидее его внука.
– Почему бы тебе не пойти и не пообщаться с кем‑нибудь или еще что, а, Раф? Дай мне шанс узнать поближе твою подругу Орхидею.
Выражение лица Рафа стало настороженным:
– Не уверен, что оставить тебя наедине с Орхидеей – это хорошая идея.
Альфред Джи сверкнул белыми зубами в очаровательной и одновременно пугающей улыбке.
– Она меня не боится, правда ведь, Орхидея?
– Конечно, нет, мистер Стоунбрейкер, – вежливо ответила та.
– Вот видишь. – Альфред Джи торжествующе посмотрел на Рафа. – Иди. Позволь мне немного пообщаться с твоей спутницей от агентства.
Раф посмотрел на Орхидею, приподняв брови в немом вопросе. Когда Орхидея так же молча кивнула, он пожал плечами с выражением «если что, сама будешь виновата» и направился к двери.
– Удачи, – проговорил он, проходя мимо деда. – Только потом не приходи жаловаться, если ваше общение пойдет не в том направлении, которое ты ожидаешь.
* * *
Пятнадцать минут спустя Раф заметил, что ни Альфред Джи, ни Орхидея с террасы не вернулись. Его охватило предчувствие беды. Он прервал беседу с шестнадцатилетним кузеном, который хотел поехать на Западные острова, развернулся и стал прокладывать через толпу путь обратно к открытым стеклянным дверям.
Из темноты гремел голос Альфреда Джи:
– Черт возьми, что значит «вы будете голосовать за Кристину Белоуз»? Своим управлением и лозунгом «облагай налогом и трать» она экономику города‑штата загонит в гроб. Дария Гардинер – вот женщина, которая нам нужна.
– Гардинер – кандидат от «Нравственных ценностей Основателей», – отрезала Орхидея. – Я не проголосовала бы за нее, даже если бы она была последним политиком на Сент‑Хеленс.
– Те, кто не голосуют за партию «Нравственные ценности Основателей», – идиоты и к тому же радикалы.
– Те, кто голосуют только за кандидатов от «Нравственных ценностей Основателей», – недалекие, ограниченные, близорукие традиционалисты.
– Чем плохо быть традиционалистом? – взревел Альфред Джи. – Эта планета была колонизирована традиционалистами.
– Мы не можем пятиться назад во времена первого поколения Основателей, как бы некоторым ни хотелось вернуться в старые добрые времена, где не было никакого «студня» и парапсихических способностей. Мы должны идти вперед. Это единственный путь развития цивилизации, обеспечивающий выживание. Значит, мы должны смотреть в будущее, а не оглядываться на прошлое.
– Послушайте‑ка, юная леди. У меня намного больше опыта в реальной жизни, чем у вас, и должен вам сказать…
Раф вздрогнул и поспешно ретировался от двери. У него не было никакого желания высовывать нос на террасу. Когда он развернулся, чтобы вновь затеряться в толпе, то обнаружил, что ему преградил путь Селби.
– Привет, кузен. – Синие глаза Селби расчетливо смотрели на Рафа из‑за стекол очков. – Должен сказать, я удивлен, увидев тебя здесь сегодня вечером. Это первый прием по случаю дня рождения Альфреда Джи, на который ты соизволил прийти с тех пор, как уехал на Западные острова.
Раф задумчиво изучал кузена. У них с Селби разница в возрасте составляла меньше года, но тот был выше и плотнее. Его светло‑каштановые волосы были подстрижены дорогим парикмахером в одном из самых эксклюзивных салонов города. Приятные, открытые, грубоватые черты лица, характерные для мужчин из рода Калвертропов, заставляли людей доверять ему уже через пять минут общения. Иногда Рафу казалось, что они с дедом вообще единственные, кто замечал острые, как бритва, вспышки мстительной горечи в глазах Селби.
«Но об этом во всеуслышание не заявишь», – размышлял Раф. Он знал точно, что произойдет, если он расскажет остальным членам семьи или правлению «Стоунбрейкер шипинг», что преданный, трудолюбивый кузен Селби задумал уничтожить компанию. Если бы Раф попробовал, то, вероятнее всего, ему прочитали бы строгую нотацию, попросив не позволять своей примитивной природе сталкера влиять на здравый смысл и семейные узы. Селби, в отличие от некоторых неблагодарных членов клана, посвятил компании всю жизнь.
– Привет, Селби.
Селби перевел ироничный взгляд на террасу.
– Дядя Ал терроризирует твою спутницу?
– Моя спутница может сама о себе позаботиться.
Селби засмеялся, но в глазах не было веселья.
– Ты, должно быть, сейчас выбираешь тех, что пожестче.
Раф подумал и пришел к выводу, что Селби никогда ему не нравился, даже тогда, когда они были детьми и вместе играли. Селби был техническим талантом и относился к тем детям, которые могли сделать из нового конструктора, подаренного на Рождество, миниатюрную катапульту прежде, чем Раф мог понять, как деталь А вставить в деталь Б. А потом, после того, как Раф наконец возводил из своего конструктора маленькую, довольно шаткую крепость, Селби из своей катапульты рушил ее стены.
Когда они пошли в колледж, лучше не стало. Селби всегда затмевал Рафа в математике и естественных науках. Под всем этим неравным соперничеством чувствовалось неутихающее негодование со стороны Селби. Раф не понимал, почему кузен так не любил его, пока родители не рассказали ему, что произошло с отцом Селби. Однако к этому времени уже было слишком поздно латать брешь в их отношениях. В любом случае, Раф тогда уже решил уехать на Западные острова. За прошедшие годы они с Селби почти не виделись.
Селби поболтал в бокале марочное голубое шампанское и бросил любопытный взгляд на дверь.
– Ты не очень‑то стремишься защитить свою подругу.