Обе женщины ждали Люка.

Они ждали его, а он все равно появился неожиданно. Они весь вечер прислушивались, не едет ли машина, а он пришел пешком. Пришел с автобуса, который останавливается на соседней улице…

Они даже не сразу заметили его. Некоторое время Люк наблюдал за ними, потом тихо прошептал одними тубами:

— Николь.

Она резко обернулась и, вскочив, сделала несколько шагов в его сторону, словно почувствовала этот голос. А потом замерла, разглядев в сумерках Люка.

Мэри тоже встала, улыбнулась внуку, буднично махнув рукой, словно они расстались сегодня утром, и ушла в дом, чтобы не мешать.

Николь и Люк стояли друг против друга и молчали. Наконец она не выдержала:

— Люк, ты…

— Николь…

— Ты прости меня, — хором сказали оба.

Он шагнул к ней и обнял, а потом быстро зашептал, как всегда обжигая своим дыханием:

— Николь, тебе сказали неправду про меня, тебе неправильно сказали… Я торопился к тебе, думал только о тебе… Я ни в чем не солгал, у меня больше никого нет… Я ни на ком не собираюсь жениться, кроме тебя…

— Что?

— Потому что я никого не люблю, кроме тебя.

— Что? — Она замерла, чувствуя, как по спине забегали мурашки и в то же время напрягся каждый нерв.

— Да. Я тебя люблю. — Люк смотрел на нее чистыми-чистыми, бездонными глазами. Если бы они были озером — то в этот миг в нем было видно все до самого дна. — Я давно тебя люблю, просто… Я думал, ты это уже поняла.

Николь взяла его лицо в свои ладони и, привстав на цыпочки, осторожно поцеловала эти глаза.

— Я тоже тебя люблю, Люк.

Он прижал ее к себе и снова зашептал:

— У нас все будет хорошо, отныне мы будем всегда вместе, и никакие подлые сплетники не смогут разлучить нас.

— Сплетники? — рассеянно спросила она, потому что в этот миг ей уже было все равно, кто и зачем пытался разлучить их.

А пытался ли? Разве это все имеет значение, если она уже услышала самые главные слова в своей жизни, сказанные самым главным мужчиной в своей жизни?

Нет, ничто больше не имеет значения. Люк любит ее. Люк любит ее, и от этого вокруг становится светлее, от этого сумерки ярче, и ночь сменяется днем, и откуда-то льется свет. Этот внутренний свет, который озаряет все вокруг, — это они с Люком стоят, словно два светлячка, сияют, освещая двор и зеленую лужайку вокруг.

— Да, сплетники, но это уже не важно, — ответил он.

А потом была ночь — лучше всех предыдущих, когда Николь умирала от счастья, не веря, что такое, о чем она раньше читала только в книжках, теперь случилось и с ней. Разве может человеческое сердце вместить в себя так много радости и света? Неужели она и вправду это заслужила?

И уже под утро, разглядывая лицо Люка, безмятежно сопящего рядом с ней, она вдруг все поняла. Он обманывал ее, охраняя свою тайну. Он-то все знал, с самого первого вечера, когда она, выпив слишком много вина, рассуждала на берегу о правах женщин.

Как он, наверное, удивлялся такому совпадению! Как его, бывшего «морского котика», наверное, поразило это точное попадание в яблочко: Николь из всех жителей огромного города выбрала в сообщники именно его! Именно его, чей род давно хранил тайну наследства полковника.

Бедный, бедный Люк! Он пытался хитрить, запутывать ее, но сама судьба упрямо вела их по одной дороге. Само Провидение подталкивало к единственно правильному решению: быть вместе. Соединить наконец-то две половинки — английскую и ирландскую, чтобы положить конец давней войне между двумя ветвями одной семьи… Это невозможно назвать иначе как чудо.

Это невозможно ни заслужить, ни купить, ни выиграть в лотерею. Такое счастье — это настоящий подарок свыше. Им нужно дорожить и его нужно беречь.

— Я хочу, чтобы ты благословила нас, бабуль, — сказал Люк, держа за руку счастливую Николь. Они стояли посреди комнаты, смущенно пряча глаза, словно школьники, которых вызвали на сцену прочитать стишок. — Кроме тебя, у меня никого нет.

Мэри подошла к ним, обняла обоих и сказала:

— Все у вас будет хорошо. Скоро уже. Видно, так Богу было угодно, чтобы вы сошлись.

— Ты о чем?

— Вот… обо всем. Женитесь, конечно, это обязательно надо. Но главное-то не в этом.

— А в чем же?

— Вот в чем. — Старуха кивнула на живот Николь. — Там — ваше будущее. Оно уже есть, и надо позаботиться о том, где вы будете жить, что вы будете делать…

Люк тяжело задышал, глядя на любимую во все глаза. Испуганная Николь характерным жестом обняла свой пока еще абсолютно плоский живот и мгновенно вспомнила все: и два обморока, случившихся буквально за последнюю неделю, и странные ощущения, словно что-то меняется в организме, ощущения, которые она связывала с переменами в судьбе, и обострившееся физическое влечение к Люку…

— Ой мамочки! — Она во все глаза смотрела почему-то на Мэри. — А ведь правда.

И тут же все перевернулось, завертелось у нее перед глазами: это Люк подхватил ее на руки и принялся кружить, осыпая поцелуями лицо:

— Радость моя, любимая моя… Господи, как же все хорошо! Я просто не верю, что может быть столько счастья сразу…

Мэри кивала, улыбаясь:

— Я сразу поняла. Слава богу, такое всегда видно…

Наверное, так бывает, что события, которых люди сильно ждут, случаются в свой положенный срок. Восстанавливаются порванные связи, приходят ответы на вопросы, сбываются мечты…

Как-то в полдень Николь и Люк валялись на траве в прохладной тени дуба и смотрели на облака. Они только что отобедали, и от сытости обеих тянуло в сон. Николь вяло водила травинкой по щеке Люка, а он так же вяло отмахивался, рядом вяло летал шмель… Все тонуло в послеобеденной неге.

— Николь, я все хотел тебя спросить. А почему ты поехала именно сюда, когда хотела спрятаться от меня?

— Чтобы ты меня побыстрее нашел.

— Я сразу понял, что ты здесь.

— Иначе и быть не могло. — Она задумчиво исполняла руками какой-то танец, подняв их прямо перед собой.

— Я люблю тебя. И ты на днях станешь моей женой, а потом — матерью самого лучшего на свете и самого любимого малыша. Неужели тебе совсем ничего не хочется спросить у меня перед свадьбой? Вдруг я еще в чем-нибудь тебя обманул или что-то от тебя утаил?

— Хм. — Кисти ее рук продолжали «танцевать». — Наверное, нет.

— Ты доверяешь мне?

— Да. Но больше всего я доверяю папе. — Николь произносила слова с каким-то странным нажимом и в то же время медленно и лениво, словно разговор интересовал ее постольку-поскольку.

— Папе? А он-то тут при чем?

— А он мне все равно все расскажет ночью, если ты задумаешь обмануть меня. Понял? — Она ловко перевернулась и легла на бок, подперев голову рукой и озорно глядя на него.

— Понял, — проговорил опешивший Люк. — А это как?

— Он приходит и отвечает на все мои вопросы. Он умер, но как будто все время со мной.

— Так не бывает!

— Бывает. — Николь отвернулась и грустно пробормотала себе под нос: — Только вот на один вопрос я никак не найду ответа.

— Да? На какой? Может, я найду?

Николь немного подумала, говорить или нет. А впрочем, может, он и правда должен знать. Люк давно заменил ей отца, и мать, и всех подруг…

— Понимаешь, он, когда со мной поговорит, все время уходит, а на его месте остается прелестная зеленая лужайка, совсем как эта. А на ней — маленькое… зеленое… деревце…

Николь замолчала и уставилась широко раскрытыми глазами перед собой, в прямом смысле слова открыв рот.

Перед ней была прелестная зеленая лужайка, совсем как во сне. А на ней — маленькое зеленое деревце с густой красивой кроной.

— Ой… Ой-ой! — Она показала пальцем на деревце и зачем-то отодвинулась, словно оно могло нести какую-то опасность.

— Это оно? — спросил Люк, как ни в чем не бывало.

— Угу. — Николь еще отползла назад.

— А почему ты его боишься?

— Не знаю. Сам же говорил, так не бывает!