— Поняла.
— Вот!
Дверь распахнулась, и Николь увидела отца. Сердце ее почему-то подпрыгнуло и оборвалось…
Спустя много времени она часто вспоминала этот миг. Отец лежал закрыв глаза, на лице его читалась безмятежность. Он был совсем такой, каким она его запомнила в детстве: родной, близкий и добрый. Ей даже показалось, что лицо его светится каким-то внутренним светом.
Почему-то очень захотелось плакать. Прижав руку к губам, Николь прислонилась к косяку, и врач правильно понял этот жест.
— Э нет, а вот слезы тут вообще недопустимы. Уходите, пожалуйста! Не волнуйте моего пациента!
— Да… Нет! Можно, я все-таки посижу с ним немного?! Пожалуйста. Пока он спит…
В это время отец открыл глаза. Тотчас врач забыл о существовании Николь и бросился к больному. Он внимательно смотрел на показания мониторов, стоящих у изголовья. Николь стояла ни жива ни мертва. В этот миг она поняла, что отец не выйдет из этой клиники никогда, а эта палата станет последним его пристанищем.
Хриплый голос отца вывел ее из оцепенения:
— Входи, Николь. Садись. Мне нужно с тобой поговорить.
Врач наклонился к нему:
— Я запрещаю вам разговаривать, мистер Монтескье. Вы можете…
— Чепуха! Уходите, дайте мне пообщаться с дочерью, может, нам больше уже не удастся поговорить.
— Папа!
— Мистер Монтескье…
— Пойдите вон. А ты садись! И слушай меня. Я буду говорить быстро, потому что у меня мало времени. Хочешь, включи диктофон, чтобы потом не задавать глупых вопросов.
Николь обиделась:
— Разве я когда-нибудь задавала глупые…
— Замолчи и слушай меня!
Нет, она ошиблась. Это был вовсе не прежний папа. Это был все тот же суровый и жесткий старик Монтескье, каким он стал за последние десять лет.
Николь нехотя достала мобильный телефон и включила запись. Отец заговорил:
— Вчера ко мне приходил мистер Мерисвейл, представитель старинного рода, к которому принадлежит твоя мать. У него какая-то там еще фамилия, но это не важно.
— Голдфилд.
— Что? — Отец вскинул на нее суровый взгляд из-под густых бровей, и Николь невольно отпрянула. — Откуда ты его знаешь?
— Он встречался со мной вчера. Хотел познакомиться с мамой и с тобой, чтобы обсудить вопросы наследства. Но если бы он сказал, что будет это делать на ночь глядя…
Интересно, а куда делась Лили? — вдруг подумала Николь, внезапно замолкая. Ведь из ресторана она и Берт уходили вместе.
— Тогда ты знаешь, — сказал отец. — Это лучше. Значит, у меня больше времени, чтобы поговорить о главном.
— О чем?
— Обо мне. Я хочу тебе исповедаться, Николь.
— Папа! Не говори так!
— Молчи. Я знаю, что мне осталось совсем чуть-чуть.
— Нет! Врач сказал, что ты проживешь еще долго… — отважно солгала она.
— Ну даже если и так. Может, я буду лежать как бревно и не смогу связать двух слов… Впрочем, дело не в этом.
— В этом! В этом! — Николь с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. В этот момент ее меньше всего волновали деньги мистера Мерисвейла.
— Прекрати истерику и послушай меня. Я знаю, что говорю. Просто пришел час возмездия.
— Возмездия?
— Я просил не перебивать. Мерисвейл в какой-то степени для меня — призрак прошлого. Да… Николь, ты должна выслушать меня, а уж простить или нет, решай сама.
— Папа!
Но отец прикрыл глаза и заговорил своим новым хриплым голосом, который раньше Николь никогда не слышала:
— Моя семья давно охотилась за деньгами этого старинного рода. Только никто не знал, у кого именно осели миллионы полковника…
Николь охнула и прижала руку к губам.
— Моя семья Монтескье тоже приходится какими-то дальними родственниками полковнику и его потомкам, и с детства я часто слышал, что было бы неплохо кому-нибудь наконец разобраться с этой историей. Ведь сыновья на самом деле ничего не получили от полковника Мерисвейла.
— Подожди, а как же… Но Берт сказал…
— Я просил не перебивать! Этот вчерашний придурок не имеет никакого отношения к нашему общему роду Он аферист, скорее всего, и просто примазывается. Твоя глупая мать покупается на такие дешевые трюки, но не я… Говорю тебе, деньги ушли… Патрик-младший был шустрый малый и с чего-то поднялся в начале прошлого века, думаю, именно он что-то раскопал… Но явно не все. Потому что там было столько, что граф Монте-Кристо обзавидовался бы черной завистью…
Николь слушала затаив дыхание. Курсор диктофона на мобильном телефоне медленно полз вправо.
— Сколько еще добавил к ним старик Салливан — тоже неизвестно.
— У него были долги! Он ничего не…
— Чушь! Говорю тебе, этот щенок, который называет себя Бертом Мерисвейлом, наврал все от первого до последнего слова! Как там было на самом деле, никто не знает. И теперь уже никто не расскажет… За сокровищами этого рода уже не одно десятилетие охотятся самые матерые аферисты планеты. И Берт — один из них, я уверен. Он сюда приехал, чтобы взять, а не отдать. Только руки коротки… Теперь что касается меня. Я женился на твоей матери не случайно, это правда. Но встретил и полюбил, абсолютно не зная, кто она такая. Клянусь тебе. Мне сейчас перед лицом вечности врать нет смысла… Да, я полюбил ее всем сердцем, а когда узнал, из какого она рода, то сразу сделал предложение. Я бы и так его сделал, но… Да, деньги и возможность найти то наследство подтолкнули меня к этому шагу. Так поступали все, кто случайно прибился к этой семье. Да и ты так поступила бы, я уверен, если бы сама не являлась прямым потомком той самой Берты Мерисвейл…
Николь казалось, что, кроме этого скрипучего чужого голоса, вокруг не осталось ничего. Сердце ее бешено стучало, руки стали ледяными, она не чувствовала стула под собой, не чувствовала, что на плече висит сумка, что пальцы судорожно сжимают диктофон… А отец продолжал говорить:
— Потом появилась эта стерва Беатрис… Ты не знаешь этой истории…
— Знаю.
— Не знаешь! Она нашла мои записи, когда я умудрился раскопать кое-что из вещей Патрика. Они могли бы вывести меня на след денег. Беатрис взбесилась и все уничтожила: все контакты, все координаты… она как с цепи сорвалась. Сказала, что не позволит всяким проходимцам отнять золото ее предков… Все были помешаны на них, Николь! Все!.. Хотя почему «были»?.. Все истории, которые случаются вокруг этого рода, так или иначе связаны с поиском огромных сокровищ полковника. Все с этого началось и, поверь мне, когда-нибудь этим закончится.
— Неужели денег так много? — тихо проговорила Николь.
Отец изобразил подобие улыбки:
— Да, на них можно купить какое-нибудь небольшое государство типа Люксембурга… Или Луну.
Он засмеялся странным, каркающим смехом, Николь никогда не слышала, чтобы отец так смеялся.
— А как же ребенок Беатрис?
— Ах, да брось ты! Какой ребенок?! От кого она родила, я даже не знаю.
— То есть между вами ничего не было? — с облегчением спросила Николь.
— Я не хочу врать тебе… Но ребенок точно не мой. Да и она приплела его только потому, что хотела отомстить. Она разозлилась на меня, что я не стал делиться с ней добытой информацией. Как любовница, она почему-то рассчитывала на это. Но вместо этого я бросил ее, и она разозлилась настолько, что все последующие годы стремилась растоптать, размазать и уничтожить меня любой ценой. В принципе разлад с твоей матерью целиком и полностью заслуга Беатрис.
— Но зачем она так?
— Ревность. К деньгам и к Сандре. Она думала, что я лишь пришлый аферист, вроде этого Берта Голдфилда. И что я явился в их семью лишь затем, зачем приходили многие, пока Мерисвейл не припрятал все понадежнее.
— Но ведь это не так?.. Папа, ты ведь не за этим пришел?
— Я уже сказал тебе, Николь. И за этим, и не за этим. Но меня оправдывает лишь то, что я любил твою мать. И любил по-настоящему. А потом после Беатрис… Во мне что-то как будто сломалось. Знаешь, так бывает — ты живешь одной мечтой, а, когда у тебя ее отнимают, жизнь превращается в ад… Потом я решил, что мне нужно самому богатеть и работать. Не так уж это и плохо, скажу я тебе. В последние десять лет у меня не осталось надежды разыскать золото полковника, но зато я научился сам стоять на ногах.