Эта история лишь одного из владений Аббатства очень показательна для Сюжера и его способа ведения дел. Там, где нужна была сила, он применял ее энергично, пренебрегая угрожавшей ему опасностью; он рассказывает о нескольких случаях, в которых ему пришлось применять оружие «в первое время своего пребывания в сане аббата»,и когда он высказывает сожаление по этому поводу, это не простое проявление «профессионального лицемерия» (хотя присутствие здесь этого элемента игнорировать тоже нельзя); будь это в его силах, он бы решал все проблемы способом, подобным тому, каким он разрешил дело дочери Адама де Питивьера.

Сюжер не только добивался множества королевских пожертвований, благодеяний и привилегий (наиболее важными из которых были расширение местной юрисдикции Аббатства и уступка ему прав на проведение большой ежегодной ярмарки, известной как Foire du Lendit, «Ярмарка в Сен-Дени», проводившаяся в июне), но и заручался всяческими иными частными благодеяниями и пожертвованиями; он прекрасно умел обнаруживать забытые притязания на землю и феодальные права. «В тихие годы моей юности, — пишет Сюжер, — я часто листал документы, связанные с нашими владениями, и просматривал записи об освобождении нас от тех или иных налогов — это надо было знать, так как находилось много таких, кто возводил на нас напраслину». Сюжер, не колеблясь, добивался признания «во имя Святых Мучеников» таких, уже позабытых, притязаний, но, судя по всему, делал это, в основном, «не прибегая к крючкотворству» (поп aliquo malo ingenio); единственным исключением было, пожалуй, изгнание монахинь из монастыря в Аржантёй. Это выселение потребовалось по причине не только юридического, но и морального свойства (наличие моральных соображений, однако, заставляет усомниться в обоснованности юридических притязаний), и Сюжера даже подозревали в том, что на его решение повлиял тот факт, что Абелярова Элоиза была настоятельницей (приорессой) Аржантёйя. Несомненным остается, однако, то, что притязания Сен-Дени были поддержаны синодом, на котором присутствовал такой ярый защитник прав Абеляра, как Жоффруа де Лев, Епископ Шартрский, и из того, что мы знаем о Сюжере, представляется сомнительным, чтобы он вообще вспоминал в тот момент о старом скандале.

Во всех других известных случаях Сюжер, как представляется, действовал по совести. Новые владения приобретались и арендовались по соответствующей цене. Задолженности монастырю, вполне законные, но требовавшие больших хлопот по их получению, списывались через платежи держателям титулов, даже если таковыми оказывались евреи. Нежелательные advocati получали возможность отказаться от своих привилегий в обмен на компенсацию, о которой договаривались непосредственно или которая устанавливалась канонической процедурой. И как только физическое и легальное владение было установлено, Сюжер начинал программу переустройства и обновления, которая, как и в Тури, оказывалась выгодной как для благосостояния арендаторов, так и для финансового положения монастыря. Полуразрушенные здания и инвентарь заменялись новыми. Предпринимались меры, направленные на прекращение излишней вырубки лесов. Новых арендаторов поселяли в разных местах, что позволяло превращать ранее неиспользованные земли, пустоши в обрабатываемые поля и виноградники. Обязанности арендаторов добросовестным образом пересматривались, при этом четко проводилась грань между законными «обычаями, неписаными законами» и произвольными «поборами» и учитывались индивидуальные нужды и возможности. И все это делалось под личным наблюдением Сюжера, который, несмотря на все его обязанности «высокого иерарха Церкви и деятеля государства», вихрем носился по своим владениям, создавая планы новых поселений (с указанием подходящих мест для полей и виноградников), вникая в самые незначительные детали и не упуская никаких возможностей. Например, после грабительских набегов Графов Корбей, которые продолжались в течение длительного времени, владения Сен-Дени в Эссоне пришли в полное запустение; не подверглась окончательному разрушению лишь небольшая часовня, известная под именем Нотр-Дам-де-Шан («Часовня Божьей Матери в Полях»), где «овцы и козы паслись прямо на алтаре, полностью заросшем растениями». В один прекрасный день Сюжеру сообщили, что в заброшенной часовне видели горящие свечи и что больные излечивались там чудодейственным способом. Сразу узрев здесь открывающуюся возможность, он отправил туда своего Приора Эрвэ — «человека большой святости и восхитительной простоты, хотя и не очень сведущего в науках» — с двенадцатью монахами; часовня была восстановлена; Сюжер отправил туда плуги, давильни для вина, алтарные сосуды, одеяния и даже небольшую библиотеку, и через несколько лет это место превратилось в своего рода средневековый санаторий, процветающий и экономически независимый.

Расширяя и совершенствуя таким образом владения Аббатства, расположенные за его пределами, Сюжер создал необходимую базу для переустройства самого монастыря.

Как мы помним, в 1127 г. Аббатство было «реформировано», и эта реформа подвигла Св. Бернара на его ставшее знаменитым поздравительное письмо, о котором уже дважды нами упоминалось. Это письмо представляет собой нечто большее, чем выражение благочестивого восхищения. Оно провозгласило окончание той тихой — а подчас и весьма громкой — кампании, которая велась против Сюжера и которую, надо думать, начал сам Св. Бернар. Письмо объявляет перемирие и предлагает условия мира. Изображая состояние дел в Сен-Дени в мрачных тонах и описывая возмущение «праведных», Св. Бернар не скрывал, что именно Сюжер является основным объектом его нападок: «Именно твои просчеты, а не упущения твоих монахов, подвергались горячему осуждению праведных. Их возмущали крайности твои, а не безобразия твоих монахов. Именно против тебя, а не против Аббатства поднималось недовольство твоих братьев (во Христе). Ты и только ты был объектом их возмущения. Если бы ты стал на путь праведный, не осталось бы ничего, что могло бы вызвать их неудовольствие. В конце концов, если бы ты изменился, весь этот шум тут же бы улегся, весь ропот тут же бы умолк. Одна-единственная причина, которая не давала нам успокоиться, была такова: мы опасались, что если бы ты продолжал действовать, как и прежде, помпа и пышность, тебя окружавшие, могли бы уже выглядеть высокомерными и оскорбительными… Однако пришло время, и ты ублажил журивших тебя и даже сделал то, что заслуживает похвалы. Ибо что же следует по праву восхвалять в делах людских (хотя, истинно говоря, все есть дело рук Господних) и почитать достойным высочайшей похвалы и восхищения, как не единочасную и столь неожиданную перемену в столь многих мужах? Много радости празднуется на небесах по поводу обращения одного грешника, а что же говорить о целой пастве?»

Кажется, Св. Бернар удовлетворен: у Сюжера все наладилось; он научился, по словам Св. Бернара, «сосать» (по латыни — sugere; здесь мы встречаемся с игрой слов, — Suger — sugere, — которая вряд ли допустима даже для святого) грудь Божественной Мудрости вместо того, чтобы пить мед из уст льстецов. Однако после всех этих любезностей Св. Бернар недвусмысленно заявляет, что его постоянное благорасположение будет зависеть от поведения Сюжера в будущем, и, наконец, Св. Бернар подходит к самому главному: он желает отстранения Этьенна де Гарланда — Сенешаля Людовика ле Гро, который, занимая высокое положение в Церкви, одновременно пользовался еще большим влиянием при дворе и был самой мощной преградой между аббатом монастыря в Клерво (т. е. Св. Бернаром) и королем.

Мы не знаем, что Сюжер (который был старше Св. Бернара на восемь лет) ответил на это поразительное послание, но из последовавших событий можно заключить, что он понял, чего от него хотят. К концу того же, т. е. 1127 года Этьенн де Гарланд лишился королевской милости. Хотя позже он вновь заручился королевским благоволением, но никогда уже не смог вернуть себе своего прежнего влияния, и 10 мая 1128 г. аббат из Клерво оказался, впервые, в непосредственном и официальном контакте с королем. Сюжер и Св. Бернар пришли к согласию. Понимая, какой ущерб они могли бы нанести друг другу, если бы оставались врагами, — один из них был советником короля и пользовался величайшим политическим влиянием во Франции, а другой был представителем Святого Престола и пользовался величайшим духовным влиянием в тогдашней Европе, — они решили стать друзьями.